Птица-тройка

Паша опять вопросительно замолчал и внимательно смотрел на друга, почувствовав какую-то недосказанность.

С затаенным и едва заметным волнением глаза Марсика выражали некое удовлетворение от покровительства этих, как показалось Паше, непредсказуемых и неукротимых людей.

Его даже очень задело внутреннее восхищение этими неприятными и злобными ребятами: Паша теперь явно чувствовал в глазах друга их непонятное пронизывающее влияние и неотвратимую зависимость.

2

В начале весны по радио часто звучали тревожные сообщения о плохом самочувствии Сталина. Паша постоянно видел его портреты на больших фотографиях в газетах, а также его статную фигуру на барельефах и памятниках. Его доброжелательное лицо всегда вызывало уважение и вселяло уверенность заботы обо всех. Многие люди говорили о его заслугах и доблести.

Когда Паша слышал фразу «Служу трудовому народу», он чувствовал, что произносящие это верили, что служат всем людям и одновременно доверяют своему вождю.

Папа никогда с ним о Сталине не говорил, и даже с мамой при разговорах за столом: он старался больше молчать при упоминании о руководителе государства. Паша лишь изредка слышал другие не очень понятные оценки вождя в разговорах взрослых, которые, впрочем, не вызывали сомнений у малыша. Хотя Паша дорожил мнением родителей и старших, он старался не углубляться в эти вопросы.

Скоро пришло известие о смерти Сталина. Многие окружающие во дворе, на улице и в транспорте искренне, бурно и с глубокой печалью переживали это событие. В Пашиной семье яркого проявления горести не было, на его похороны родители не ходили, и все траурные мероприятия, связанные с гибелью людей при прощании с вождем прошли незаметно. Из разговоров взрослых Паша узнал, что Сталин был у власти чуть более 25 лет, и потому все люди, кто с тревогой, а кто и с некоторыми размышлениями о переменах переживали это событие. Однажды Паша услышал от папы уверенную фразу:

– Русские люди всегда верят в справедливость, и никакая смерть не сможет помешать развитию страны.

Папа был беспартийным, всегда читал и постоянно выписывал одну газету – «Известия», хотя большинство предпочитали «Правду», которую Паша часто видел в руках взрослых во дворе, в метро и у газетных киосков.

Однажды, рассматривая название газеты в папиной комнате, мальчик спросил об этом отца, и получил не очень убедительный ответ:

– Газета «Известия» намного старше «Правды».

Малыш не стал спорить, но все-таки до конца не понял, почему другую газету читали значительно больше людей.

Отец никогда Пашу не наказывал, и тем более не поднимал на него «воспитательную» руку. Когда они вместе посещали кладбище, где был похоронен дедушка, он всегда заходил с сыном в церковь и, как казалось Паше, очень искренне крестился. В советское атеистическое время это казалось необычным. На тему вероисповедания отец с ним никогда не говорил и тем более не пытался приобщить.

Паша любил читать «Пионерскую правду», журнал «Костер», восхищался поступками «Тимура с его команды», вообще любил повести и рассказы Аркадия Гайдара, Носова, Михалкова, Маршака и других советских писателей, которые очень интересно описывали детские настроения октябрят и пионеров.

Родители никогда не ходили с ним в мавзолей Ленина, а теперь уже и Сталина, и у Паши тоже никогда не было желания посетить это место на Красной площади.

После смерти Сталина главой государства скоро стал Хрущев. Паше он сразу не понравился не только своим внешним видом, но и крикливым неприятным говором и длинными многочисленными выступлениями и речами по радио.

Скоро многие стали говорить больше о Хрущеве и о том, что Сталин был не такой уж хороший. Паша нередко слышал, как некоторые соседи за игрой в домино или шахматы за дворовым столом даже называли Сталина тираном. Другие, особенно бывшие военные фронтовики, при этом бурно начинали спорить и даже ругаться.

Все это вносило много непонятного в мысли малыша. Говорили, что именно Хрущев «развенчал» деятельность бывшего главы государства, что опять вызывало интерес мальчика.

При случае он спросил отца:

– А кто такой этот Хрущев, пап?

– Пока не знаю, – неожиданно ответил он.

– А ведь многие о нем говорят… А ты не знаешь?

– Вот про Сталина… тоже многое раньше не знали.

– А как же узнать?

– Вот умрет, тогда узнаем… пока не думай об этом, – с улыбкой ответил отец.

Паша согласился с отцом и перестал думать и сравнивать руководителей страны, но внутренне и подсознательно, опираясь на мнение уважаемых им взрослых во дворе, все-таки чувствовал неприязнь к этому Никите Сергеевичу, как его все называли.

Через два года по указанию новой власти мужские и женские школы объединили, и Паша уже пошел в бывшую женскую, а теперь смешанную школу, которая была ближе к дому. Теперь он был в 3 «А», и постоянным его спутником утром к месту обучения был не только брат, но и старшая на два года соседка. При этой школе был приусадебный фруктовый сад, за которым ухаживали ученики. Осенью каждый школьник получал пакет яблок, и было очень приятно чувствовать результаты своего, хоть и не очень большого, труда. Здание новой школы было просторным, с шикарным актовым залом и огромным вестибюлем.

Паша и брат, которого тоже перевели в эту школу, в разговорах не раз отмечали, что дисциплина и строгость школьных взаимоотношений и преподавания немного изменилась, но присутствие девочек оживило общение школьников. Это казалось намного привлекательней, но все-таки в течение года Паша порой вспоминал любимую строгую учительницу мужской школы и ее позитивные методы обучения.

Появление девочек внесло много необычного и нового в восприятие окружающего. Ребята стали обращать внимание на определенных девочек. Хотя и раньше учителя обращали внимание на внешность учеников, теперь стало особенно стыдно быть неряшливым или плохо учиться.

Почти сразу после появления в новой школе одна девочка с крупными бантами и вздернутым носиком подошла к Паше:

– Павлик, тебе нравится в нашей школе? – явно надеясь на положительный ответ, с доброжелательной улыбкой спросила она.

– Я не Павлик, а Паша, – твердо произнес он и хмуро посмотрел на ее косички с бантами.

Она опешила, но, не желая конфликтовать, кивнула головой в знак согласия.

– Я же не знала, – оправдалась она, – Павлик… звучит вовсе не плохо.

– Я так не привык, – опять строго посмотрел он.

– Хорошо, пусть Паша – согласилась девочка. – А меня Катя.

– Катя? У моих соседей так кошку зовут, – протянул руку Паша.

– Сам ты кот! – убегая, крикнула недовольная девочка.

Когда Паша услышал свое имя в необычной форме, ему почему-то действительно это не понравилось. Он не мог найти этому объяснение.

«А правда… почему меня никто так не звал? Павлик… как-то не так», – думал он про себя.

По правде сказать, ему было бы приятно, чтобы другая девочка, Таня, подошла знакомиться. Она ему больше нравилась. Но он не показал виду и подружился с Катей. Были в классе и другие девочки, которые относились к нему доброжелательно.

Паша с большим вниманием всегда смотрел на Таню, и у него даже появилось острое желание идти школу с единственной надеждой – увидеть эту девочку, быть с ней рядом в классе, наблюдать ее знакомый силуэт и красивое гордое лицо.

Ему стало нравиться возвращаться из школы одному, думать о прошедшем дне, вспоминать, как он вел себя рядом с Таней.

Обычно он забывался, и ничто его не занимало вокруг. Но однажды он остановился у третьего подъезда, когда почувствовал неприятный взгляд.

Подняв голову, он тут же вспомнил эти невероятно наглые глаза. Трое ранее виденных подростков выходили из подъезда с большими наполненными сумками. Глаза Паши остановились на этих сумках, и это внимание было незамедлительно определено старшим компании:

– А вот и наш знакомый Хмырь, – надменно говорил ехидный голос.

Паша молчал, не зная, что говорить.

– Пашка, кажется, – продолжал Лохматый. Сейчас он был в кепке, но Паша на всю жизнь запомнил его неприятный взгляд и мерзкий голос:

– Так вот Хмырек, не вздумай кому-нибудь сказать, что ты видел нас здесь, – нахлобучил он глубже кепку на лоб.