Полет орлицы

– Как высоко ты взлетела, – покачал головой Моро. – Прости, что назвал тебя Жаннетой, я не знаю, как тебя теперь называть…

– Король зовет маня Девой, – улыбнулась она. – Принцы – Дамой Жанной. А вы называйте так, как называли раньше. Когда мы наедине, – добавила она. И тут же, чтобы не выглядеть зазнавшейся гордячкой, пояснила: – От Жаннеты осталось совсем немного, друзья мои. Только вы и знаете о ней!

Жан Моро и Жерар д’Эпиналь вновь поклонились.

– На родине о тебе только и говорят! – воскликнул Моро. – Мы гордимся тобой. Прошло всего ничего, но столько подвигов совершила ты в королевстве! – Мужчины переглянулись. – Может быть, ты и впрямь святая, а мы этого и не знали? – предположил воин.

Жанне недоуменно подняла брови – верно, этот вопрос не на шутку заботил жителей Домреми!

Но д’Эпиналь, увидев замешательство Жанны, тут же спросил:

– Наверное, нет ничего на свете, чего бы ты теперь могла устрашиться?

Девушка покачала головой:

– Ничего кроме предательства.

Наступал последний этап «Чудесного похода» Жанны Девственницы. Большинство не верили в него, но верила Жанна. И она победила.

16 июля в замке Сэт-Со Карл Валуа принял депутацию горожан Реймса – они безоговорочно признали его своим сувереном.

В этот же день в самом Реймсе случилось и другое событие. Город пустил самому себе дурную кровь и вздохнул облегченно. Из Реймса бежали все те, кто был непримиримым врагом будущего Карла Седьмого. Кто служил верно бургундцам и англичанам и не желал менять хозяина. На чьей совести накопилось столько грехов против лагеря арманьяков, что они вряд ли бы смогли рассчитывать на амнистию.

Одним их этих людей был уроженец Реймса, состоявший на службе у бургундцев и англичан, бывший ректор Парижского университета и епископ Бове – Пьер Кошон де Соммьевр.

17

Затемно, при свете факелов, королевская процессия въехала в переполненный город. Реймс и не думал спать – он гудел и ждал.

Здесь и сейчас решалась судьба Франции.

Армия была поспешно расквартирована. Часть двора отошла ко сну, другая – занялась священнодействием. Нужно было все подготовить к завтрашнему утру. Великое событие было назначено на воскресенье – 17 июля 1429 года.

Конечно, такое действо не терпит суеты, и другие короли готовились к этому представлению иначе. Но они не везли с собой артиллерию и не шли под охраной многотысячного войска. Они получали отцовскую корону, торжественно выезжали из Парижа, наблюдая за подданными, толпящимися вдоль дорог, и со спокойной душой въезжали в город Хлодвига. Но в данном случае оттягивать коронацию было бы неразумно. Карла Валуа и его двор подгоняла опасность быть застигнутыми врасплох. На западе и на севере формировал войска лорд Бедфорд, на востоке затаился кузен Карла – Филипп Бургундский, чьи города предавали герцога один за другим. Разве он мог простить такое? Скрежет зубов вождей англо-бургундской коалиции разносился по всей Франции! Если что-то и останавливало Бедфорда и Филиппа, временно парализовало их, так это неслыханные победы французского оружия и присутствие в войсках Девы. Если бы не эти два обстоятельства, враг, объединив силы, уже был бы на подходе к Реймсу.

Город проснулся обновленным – чистым, с гирляндами цветов, украшавших дома. Король лично выбрал четырех «заложников святого сосуда» – рыцарей, которые должны были привезти из аббатства Сен-Реми ковчежец в форме голубки, в котором, в драгоценном пузырьке, хранился мир. «Заложниками» стали маршал де Буссак, адмирал де Кюлан, сир де Гранвиль и Жиль де Рэ.

Процессия двинулась через весь город к кафедральному собору. Улица Парвис, по которой медленно ехал король в окружении свиты, была забита так, что шагу нельзя было ступить. Солдаты, сцепившись друг с другом через локти, сдерживали напиравшую толпу.

Роскошные попоны укрывали лошадей свиты короля. Пестрели гербы и воинские знамена. Справа от короля ехала Жанна в своих сверкающих доспехах – она сама везла свое белое знамя, усыпанное золотыми лилиями. Те же лилии были и на голубой накидке Жанны, поверх ее доспехов. Дева не скрывала – кто она. Слева от короля ехал Потон де Ксентрай – он держал в руках королевский меч.

Карл Валуа, сердце которого трепетало от восторга, сожалел, что его не сопровождала Мария. Если бы он знал, что путь на Реймс окажется таким легким, он бы обязательно взял жену! Тем более, что королева должна была стать непосредственной участницей этой церемонии. Но не ведая, что им предстоит в дороге, Карл оставил ее с матерью в Жьене. Опальный коннетабль Артюр де Ришмон умолял его разрешить присутствовать на коронации – ведь это коннетабль, первый полководец, должен был нести меч своего короля! Но Карл только усмехнулся: «Я предпочел бы никогда не быть коронованным, чем терпеть присутствие этого сеньора!» Еще два человека по статусу должны были участвовать в церемонии – первый из шести светских перов – герцог Бургундский, и один из шести церковных перов – епископ Бове. Но по известной причине 17 июля 1429 года в городе Реймсе их не оказалось. Кошон в повозке со скарбом устремился в сторону Бове, а Филипп был приглашен деверем Бедфордом в гости – в Париж. Правда, хитрый герцог Филипп, наблюдая за стремительными победами кузена Карла, послал в Реймс скромное посольство.

Кто знает, как сложится будущее?

Под ликующее гудение толпы Карл Валуа спешился, зашел в собор. За ним потянулась и его свита. И только потом, по традиции, прямо на лошадях въехали в ворота собора четыре «заложника святого сосуда». Маршал де Буссак лично передал архиепископу Реньо де Шартру, на которого была возложена миссия коронации, ковчежец-голубку со священным миром.

Не было короны Карла Великого, меча каролингов и золотого скипетра, без которых не обходилась ни одна предыдущая коронация. Исторические атрибуты власти томились «в плену» у англичан – в Сен-Дени, под Парижем. Но решили, что мир, принесенный небесным Ангелом в образе голубки святому Хлодвигу, и легендарный город Реймс, куда важнее! А корона и скипетр были приготовлены еще в Жьене…

Собор оказался переполнен – яблоку некуда было упасть.

Хор священников уже пел древний латинский гимн «Te Deum Laudamus», а король у алтаря громко клялся любить свой народ и служить ему во имя веры Христовой.

И вот наступило время главного таинства. С короля сняли кафтан – и он остался в штанах и рубахе. К нему подошел Жиль де Рэ. Прихватив пальцами ткань, рыцарь разорвал рубаху на спине и груди короля. Публика замерла.

– Во имя Отца, Сына и Святого Духа! – повторял архиепископ, кисточкой, смоченной миром, касаясь обнаженного тела Карла Валуа, его рук и темени. – Аминь!

Свершилось! – священный мир под сводами храма коснулся кожи короля, избранника небес!

Но это было только начало…

Жиль де Рэ помог одеть заранее приготовленную для короля тунику и шелковую мантию. На тронутые миром руки короля одели перчатки, и он взял два скипетра – золотой и из слоновой кости. Первый был знаком королевской власти, второй именовался «рукой правосудия». И пока король шел от алтаря к трону, десять пэров, пять светских и пять церковных, держали над его головой корону. Не хватало еще четырех рук – герцога Бургундского и епископа Бове – но об этом вновь решили забыть.

У самого трона архиепископ де Шартр одел на голову Карла Валуа теперь уже его законную корону.

Но сесть Карл Седьмой не успел…

Вперед быстро вышла Жанна и, неожиданно упав на колени, обняла ноги своего короля.

– Милый мой король! – громко воскликнула она. – Отныне исполнено желание Господа Бога, который хотел, чтобы я сняла осаду с Орлеана и привела вас в город Реймс – дабы приняли вы святое миропомазание! Сегодня вы стали истинным королем, которому принадлежит королевство Франция!

Да, ей позволялось многое! И лишь ее боевой стяг, поднявший дух французов, стоял сейчас на хорах кафедрального собора города Реймса!

Карл благодарно коснулся рукой ее головы – и Жанна разрыдалась. И тогда затрубили трубы, а собравшийся в соборе народ закричал:

– Радостная весть! Радостная весть!

Новый король опустился на богатый трон, положил на подлокотники руки. И только самые близкие в эту воистину торжественную минуту могли заметить, что взгляд Карла Валуа изменился. Стать прежним ему уже было не дано…

Высоко подняв голову, Карл Седьмой оглядел присутствующих, и в первую очередь – своих приближенных. Да, все изменилось! Каждый в его государстве называл его «королем», но далеко не все верили в это! Даже самые близкие! Даже Орлеанский Бастард и Алансон! Некоторые до сих пор считали, что настоящий, законный король – в Англии, в плену, и это – Карл Орлеанский. Но что грезить о том, кого никогда не увидит земля Франции? Он же, Карл Валуа, от которого отреклись отец и мать, назвав его ублюдком, всегда был запасным вариантом. Но теперь все изменилось! Пророчество Жанны сбылось – и капли древнего мира упали на его чело, окропили его тело! Дело сделано – теперь никто не усмехнется за его спиной. А усмехнется – поплатится головой! Да будет так!

…День коронации заканчивался. Многих отпрысков знатных родов и простых оруженосцев, отвагой прославивших свои имена в Луарской кампании, посвятили в этот день в рыцари. Рене Анжуйский принял посвящение от графа де Клермона. Жиля де Рэ король сделал маршалом Франции. Что до простого народа, то он ликовал, набивая животы дармовым угощением и наслаждаясь дешевым вином, расставленным в бочках по городу.

К большому сожалению Жанны, Рене Анжуйский вскоре намеревался вернуться домой – в Бар и Лотарингию. Бургундские банды не давали покоя его владениям. На время Жанну собирались покинуть Бертран де Пуланжи и Жан де Новелонпон. Робер де Бодрикур, приехавший на коронацию, тепло обнявший Жанну, лично собирался увезти своих рыцарей – их боевые таланты понадобились ему в Вокулере.

Но Деве Жанне было не до сантиментов. Даже счастливый праздничный день она проводила в трудах.

– Герцогу Бургундскому, семнадцатого июля тысяча четыреста двадцать девятого года, – продиктовала она отцу Паскерелю первые строки письма. – Иисус, Мария!..

Темнело. Двор уже давно бражничал на пиру, посвященном великому празднику, а Жанна все еще сочиняла послание человеку, которого искренне не любила, но готова была простить, если он одумается и встанет на путь истины, поверенной ей Богом. Иногда она улыбалась выдуманным оборотам, и вместе с ней улыбался отец Паскерель. Наконец духовник Жанны выправил текст, и девушка сказала:

– А теперь прочитайте.

– Гм-гм, – откашлялся тот и отер губы платком. – «Высокочтимый и внушающий страх принц, герцог Бургундский! – начал он. – Дева просит вас от имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего Господина, чтобы король Франции и вы заключили добрый и прочный мир на долгие лета. Полностью простите друг друга от всего сердца, как то подобает истинным христианам; а ежели вам нравится воевать, идите на сарацин. – Жанна и отец Паскерель, довольные шуткой, переглянулись. – Принц Бургундский, я смиренно прошу вас не воевать более со святым королевством Франции и немедленно отозвать своих людей, кои находятся в некоторых крепостях святого королевства. Что же до славного короля Франции, он готов заключить мир с вами, и теперь все зависит от вас. От имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего Господина, ради вашей пользы, чести и жизни сообщаю: вам не выиграть ни одного сражения против французов! И будьте уверены – какое бы количество людей вы ни повели против нас, вам придется сожалеть о сражении и пролитой крови. Вот уже три недели, как я написала вам и послала с герольдом доброе письмо, чтобы вы присутствовали на миропомазании короля, кое сегодня, в воскресенье семнадцатого дня нынешнего месяца июля, происходит в городе Реймсе. Но я не получила на это письмо ответа и с тех пор не имела известий от названного глашатая. Поручаю вас Господу Богу, да хранит Он вас, если Ему будет угодно. И молю Бога, чтобы Он установил добрый мир».

– Хорошее письмо, – сказал Жан Паскерель и вздохнул. – Но что-то подсказывает мне, что герцог не ответит…

– Не ответит – ему же будет хуже, – твердо сказала Жанна. – Англичан Господь уже наказал – накажет и бургундцев!