Полет орлицы

– Сегодня уже поздно для битвы. Располагайтесь на ночлег, англичане. А завтра по воле Господа и святой Марии мы сойдемся в бою.

Фастольф, которого последние события – от Орлеана до Жаржо – наводили на мрачные мысли, был озадачен. А не кроется ли подвох в этом решении? Что задумала эта девчонка, доспехи которой, по словам очевидцев, ослепляют, а меч в ее руках – точно молния. Говорят, она может одна дать отпор десятерым, а голос ее точно доносится с неба. И потом – ее не берут стрелы. Мало он верил в эти россказни – солдатня может наплести и не такого, но Гласдейл мертв, Суффолк и Джон Пуль в плену. И в земле несколько тысяч англичан, еще месяц назад надеявшихся взять Орлеан и передвинуть фронт далеко на юг Франции.

Тем же вечером, не дожидаясь сюрпризов со стороны французов, посовещавшись с Талботом и другими военачальниками, Фастольф дал приказ сниматься с места. Оставив зажженными костры, англичане двинулись на север, в сторону Жанвиля и Пате.

Утром 18 июня капитанам Карла Валуа донесли: англичане оставили лагерь и ушли. Над сотнями костров поднимался дым, ветер разносил пепел по всей округе…

– Им не спрятаться от нас даже в облаках, – в то утро сказала Жанна.

Как звери, что чувствуют страх в сердце противника и оттого становятся еще смелее и агрессивнее, французы почуяли неуверенность англичан, подняли армию и грозно пошли следом.

Обе армии, тащившие обоз и артиллерию, растянулись на несколько лье каждая…

Несмотря на то, что дороги их были разными, французы, продвигаясь вперед, опасались засады. В любой момент, за одним из лесочков или холмов, они могли наткнуться на частокол англичан, который преградит путь коннице, и тысячи стрел.

Жанна, как всегда, ехала в окружении своих капитанов.

– У всех есть добрые шпоры, господа? – громко спросила девушка.

Ее вопрос озадачил многих.

– Что вы хотите сказать, – легко усмехнулся Алансон, – нам придется удирать?

– Нет, прекрасный герцог. Те из англичан, кто не захочет драться, будут сегодня удирать как трусливые псы. И нам понадобятся добрые шпоры, чтобы преследовать их!

Надо сказать, капитаны всячески пытались оградить Жанну от непосредственного участия в неминуемой битве. У англичан и французов силы оказались равные. Крепостных стен, где можно было укрыться разом, не намечалось. Все решится на открытом пространстве – и час этот близился. Зная горячность и безудержную отвагу девушки, Рене Анжуйский, Алансон и Орлеанский Бастард боялись потерять ее. Дева была талисманом. Отпала необходимость Жанне самой бросаться на врага – одно ее присутствие в войске уже давало сердцам французских солдат львиную силу.

В три часа пополудни расстояние между двумя армиями сократилось. Небольшие леса и холмы разъединяли врагов, они не видели друг друга, но присутствие чуяли сердцем. Недалеко от городка Пате, на пересеченной местности, англичане поняли, что им не уйти и час битвы близится. Но англичане растянулись на марше больше, чем ожидали. Они практически превратились в две армии: одной командовал Талбот, другой – Фастольф. Оба командующих не ладили друг с другом и совещались только в крайнем случае. На ходу они пытались выработать стратегию предстоящего боя, но сделать это для медленно ползущей гигантской гусеницы было затруднительно.

Главное, на что они рассчитывали, это на фактор неожиданности. Французы нарвутся на лучников, и они разыграют обычное представление: отражение атаки с последующим контрударом. Чего не могли себе позволить англичане, так это встретить рыцарскую конницу противника спиной. Оставалось выбрать наиболее выгодное место, остановить армию и спешено врастать в землю.

Когда близость двух армий друг к другу стала очевидной, капитаны французов заняли места во главе своих отрядов. Конным авангардом французов командовали маршал Ксентрай и Ла Ир. Авангардом англичан командовал Джон Талбот. Две армии, растянувшиеся змеями по холмам под городком Пате, сходились клином друг к другу. Талботу суждено было первому узнать о приближении французов. От них англичан отделяла горбатая местность и густые лесочки, но угадать дорогу, по которой пройдет французская армия, было легко. Талбот рассчитывал на засаду. Была дана команда – ставить палисад. Работа началась – лучники спешно вколачивали в землю колья, сдвигали телеги.

В эти минуты Ксентрай указал боевому товарищу на оленя, что стрелой вырвался из лесочка и помчался на них, но, увидев перед собой людей, вновь изменил маршрут и ветром понесся прочь. Не было сомнений – что-то грозное спугнуло животное.

– Охотники? – предположил Ла Ир. – Или волк?

– Не думаю, – ответил Ксентрай. – Надо проверить.

Через пять минут они знали, что за холмами не менее тысячи англичан строят палисад. Ла Ир и Ксентрай опустили забрала – это был сигнал к атаке.

Рыцарская конница вырвалась из-за холмов и стальной волной понеслась на англичан, когда те с усердием строили свою походную «крепость»… Если бы не было последних французских побед и в рядах англичан отсутствовал бы страх, если бы они не отступали, а напротив – стремились встретить противника лицом к лицу, а главное, если бы французами не командовала Дева, объявившая себя посланницей Божьей и при одном имени которой у англичан уже начинали дрожать колени, может быть, все случилось бы по-другому. Ведь именно английские лучники славились наиболее серьезной дисциплиной, ловкостью, умением владеть разным оружием. И наконец, выпустить десять стрел в минуту по противнику – это не шутка. Но, завидев рыцарскую конницу, еще не успевшие укрепиться англичане обмерли и стали отступать. А вернее – они бросили недостроенный палисад и побежали кто куда. Джон Талбот ревел, как раненый зверь, призывая дать отпор, но его не слушали. Он остался жив только благодаря богатому доспеху. Ксентрай и несколько рыцарей окружили пожилого военачальника и приставили копья к его груди.

– Назовитесь! – приказал Ксентрай.

– Я – Джон Талбот, граф Шруссбери, – сказал англичанин. – Сдаюсь в плен на вашу милость, мессир.

Лучников и простых латников догоняли и рубили на месте. Даже тех, кто просил пощады.

Цепная реакция пошла по рядам разрозненных и растянувшихся отрядов англичан. Со стороны авангарда сэра Талбота бежали солдаты. Завидев бегство своих, каждый думал: «Все пропало! Теперь каждый – сам за себя!»

В свою очередь, Орлеанский Бастард, маршал де Буссак и Артюр де Ришмон, оповещенные о близости врага, каждый со своим отрядом тоже совершили рейд в сторону англичан и обнаружили там смятение. Солдаты Фастольфа готовы были бросить обоз и орудия и отступить. Это и стало поводом для нападения. Англичанам же показалось, что их, застав врасплох, окружила вся французская армия. Они даже не могли предположить, что основные силы французов замерли на марше и никуда не спешат. И среди ожидавших – сама Дева. Но, к большому сожалению, панике поддались не только рядовые солдаты и рыцари, но и командующий Фастольф. Второй командир, Джон Талбот, к тому времени уже был привязан к лошади Потона де Ксентрая. Фастольф решил уберечь хотя бы часть войска, и конечно свою жизнь, и подал сигнал к отступлению. Это довершило панику в разрозненных рядах англичан. В считанные минуты армия англичан потерпела крах. Брошенная пехота, истребляемая французской конницей, видела только, как быстро уходят на север рыцари Фастольфа во главе со своим командиром.

Этой резни французы ждали давно. Их сердца жаждали крови своих врагов, и они получили ее. Это было отмщение – за Азенкур, Краван, Вернейл, Рувре, Орлеан.

Артюр де Ришмон, пришпоривая коня, догонял бежавших в панике англичан и на всем скоку ловко сносил им головы – за шрамы на своем лице, полученные под Азенкуром, за убитых друзей, что полегли на том же поле. Герцог Алансон, вооруженный боевым молотом, мстил за свой плен под Вернейлом, куда он попал, когда ему было всего семнадцать лет, за изрубленных в том бою французов. Ксентрай и Ла Ир мстили за Рувре, где англичане истребили их полки, а Орлеанский Бастард – за родной Орлеан, который годоны мучили долгие месяцы.

Жанна не участвовала в этой резне – она наблюдала за ней. Поднимать солдат на решающую битву – да. Штурмовать крепость и выбивать из нее неприятеля – конечно. Рисковать жизнью, когда противник сильнее тебя, – это для нее.

Но не так.

А это была та война, о которой она не хотела думать. Которую она презирала. В ней мало что оставалось праведного. Это было истребление. Так волки вырезают овец, забравшись в овчарню. Жанне составил компанию Рене Анжуйский – ему тоже не хотелось участвовать в бойне. Больше всего французские рыцари, друзья Жанны, ненавидели английских лучников – простых крестьян, что во всех битвах, ничего не зная о чести и «рыцарской войне», расправлялись с аристократами, как ловкий мясник на бойне расправляется с неуклюжим быком. Смерды подняли руку на знать – и теперь они платили за это. За английского виллана нельзя было получить выкупа, но можно было насладиться вволю священной местью, срубив ему голову мечом, раздробив ее молотом. Наколов крестьянина, как поросенка, на копье!

Холмы под Пате оказались алыми от английской крови. И трава, которой только предстояло вырасти на них, должна была стать английской травой…

Более двух тысяч захватчиков полегло в этой бойне. И только пять французов! Пять! Это был полный разгром, в который трудно было поверить – и тем, и другим. Многотысячную армию разгромили несколько передовых отрядов – основное войско, где оставалась Жанна и Рене, так и не вступило в бой! И только Фастольф ушел с небольшой частью армии – его отпустили, предавшись расправе.

Потон де Ксентрай лично сопровождал пленного английского рыцаря. Тот шел со связанными руками. Конец веревки был зажат в кулаке Ксентрая, обтянутом железной перчаткой.

Пленного подвели к Жанне.

– Узнаете, Дама Жанна, этого человека? – поинтересовался Потон.

– Кто это? – спросила она. Неожиданная догадка поразила ее. – Сэр Талбот, неужели… это вы?

Джон Талбот, граф Шруссбери, усмехнулся:

– Буду честен – мне видеть вас не так приятно.

– Господи, – покачала головой Жанна. – Почему?

Англичанин нахмурился – он не понимал ее.

– Сколько раз я писала вам, предупреждала о том, что вас ждет, – объяснила свой вопрос Жанна. – Почему вы не послушались меня? Ваших солдат перебили, сами вы – с веревкой на шее. – В ее глазах заблестели слезы. – Почему?

Талбот опустил глаза.

– Военная фортуна бывает переменчивой, – только и ответил он.

Жанна покачала головой – она хотела сказать, что все это того не стоило, но он так и не понял ее! Девушка взглянула на своего капитана, но и тому была непонятной ее скорбь. Это она искала истину. Они воевали, потому что хотели воевать.

И все-таки это была победа! Еще одна ступень к освобождению ее милой Франции…

В битве при Пате Жанна не вытащила даже меча из ножен, но французские солдаты славили только ее. И только ее присутствию в войске они приписывали это чудо. Капитаны – были лишь исполнителями воли провидицы. Даже главнокомандующий Алансон.

– Сегодня ты изменила души не только своих солдат, – сказал ей вечером Орлеанский Бастард. – Ты изменила души всех французов.

То была высшая похвала для нее.