Месть Империи 3. Горе Побежденным

Огромные лошади, закрытые коваными шлемами лица, на белых попонах и плащах, как живые, трепещут огненные трилистники. Возвышаясь над толпой, грозные рыцари рассекали людское море, словно непотопляемый бронированный корабль. Неспешно и уверенно цокали копыта по мостовой, а черные прорези забрал пронизывали базарную сутолоку, будто невидимые оценивающие лучи.

«Орден! – вспыхнула в голове магистрата испуганная мысль. – За мной! Уже донесли!»

Мотнув головой, он сбросил муть наваждения и молча обругал себя: «Идиот! Совсем обезумел! Кто на тебя донесет? Что за чушь! Ты Эмилий Флак, и никто не посмеет тронуть благородного патрикия!»

Подтверждая и успокаивая растревоженный разум магистрата, тяжелые всадники уже проезжали мимо. Узкая прорезь шлема равнодушно скользнула по лицу магистрата и замерла, уставившись на Акциния. Из черной глубины Акси пронзил оценивающий взгляд, и, подняв голову, Наксос встретился с цепкими карими глазами, разбирающими его на части.

Не отводя взгляда, Акциний проводил рыцаря, успев заметить под плащом толстую серебряную цепь и отличительный знак. Хмыкнув, он удовлетворенно отметил: «Надо же, сам командор ордена пожаловал познакомиться!»

–

В убранном и отмытом до блеска кабинете недавно погибшего префекта Священного Трибунала все еще стоял неприятный запах крови. Фирсаний Софоклус непроизвольно морщился каждый раз, когда его большой подвижный нос втягивал воздух, и это только утверждало его в правильности выбранного решения. Сейчас он ждал, когда придет навязанный ему патриархом командор ордена, и ситуация его раздражала.

Сложив руки на груди, он мерил шагами комнату и недовольно хмурился. Зачем мне этот дуболом?! Солдафон с непомерной гордыней и амбициями, ничего не понимающий в сыске? Трибунал отлично справился бы и сам, а если, как сегодня, потребовалась бы грубая сила, то для этого совсем не обязательно одобрение ордена. Себя Фирсаний считал большим знатоком темных глубин человеческой души, и поэтому, изучив всю поступившую за последние дни информацию по Акцинию Наксосу, он сделала вывод – этот человек крайне подозрителен, неблагонадежен и опасен. В любом случае, общество необходимо избавлять от подобных типов, так что арест и тщательный допрос с пристрастием не только разъяснит кое-какие вопросы, но и очистит столицу от излишнего «мусора».

У него уже все было готово, но поимка главаря банды в Сартаре требовала беспрецедентных усилий и обойтись без помощи ордена не представлялось возможным. Встречаться с командором не хотелось, и весь вечер он убеждал себя, что гордыня – зло, а терпимость и снисходительность к грубому невежеству – всего лишь вынужденный компромисс.

Ржание коней во дворе и сотрясающая здание поступь бронированных рыцарей возвестили о прибытии ордена. Еще несколько минут ожидания, и распахнувшиеся двери впустили стремительно ворвавшегося командора.

– Что за спешка? – Лисандр Пастор стащил с головы шлем. – Срывать меня посреди ночи! Если уж комиссару Священной комиссии что-то нужно, то он в состоянии оторвать от кресла свой тощий зад и самому тащиться в темноте через весь город.

Стиснув зубы и натянув на лицо благостную улыбку, Фирсаний пропустил недовольство гостя мимо ушей. Ожидая, пока командор выпустит пар и успокоится, он с молчаливым возмущением наблюдал как оба всегдашних помощника орденского вояки нагло рассаживаются в кресла безо всякого на то дозволения.

Отбросив эмоции, Пастор решил наконец перейти к делу.

– Если вы пригласили меня помолчать, то мне это ни к чему, и мы, пожалуй, пойдем!

– Ну что вы, командор, не стоит горячиться, – на бледном вытянутом лице комиссара проступили бордовые пятна, – дело действительно неотложное!

Уставившись на хозяина, гости разом замолчали, ожидая продолжения, и Фирсаний озвучил уже заготовленное решение:

– Я хочу задержать Акциния Наксоса, и для этого мне нужна ваша помочь, командор.

После секундного затишья раздался раздраженный бас Лисандра Пастора:

– Бред! Что вы ему предъявите? Раздачу хлеба?

– Что предъявить – всегда найдется. – Губы комиссара растянулись в ядовитой ухмылке. – Разгром поселка иберийцев, например, или святотатство. Сегодня он говорил с магистратом от имени Бога, а это право принадлежит только святейшей церкви Огнерожденного.

Командор скривился.

– Недавно вы утверждали обратное! Но не важно. – Его голос наполнился твердой убежденностью. – Я видел сегодня этого человека и скажу точно: даже если он причастен к убийству префекта, то пыткой вы ничего не добьетесь. Такие люди не ломаются! Он подозрителен и появился в городе не случайно, в этом могу согласиться, но задерживать его преждевременно – надо сначала понять, чего он добивается.

– Подвесим на дыбу – и все поймем. – От слов Фирсания повеяло холодом. – В допросной Трибунала заговорит даже немой.

На скулах Лисандра Пастора зло заиграли желваки.

– Все равно затея глупая и опасная! Вы хоть понимаете, что затеваете? Сартара своих не выдает! Придется обыскивать каждый дом, трясти каждую лачугу! Будет сопротивление, и неизбежно прольется кровь.

В ответ на узком, обтянутом кожей лице демоническим светом вспыхнули глаза Фирсания.

– Легендарный Пастор испугался крови! Готов отступить перед чернью!

Скрипнув зубами, командор все же сдержался:

– Эта чернь – подданные императора и послушные дети церкви, а не враги! Я не собираюсь позорить свой меч их кровью и участвовать в безумных затеях Трибунала!

Глава 5

Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию

.

Земля Суми

Проснувшись, Ольгерд уставился в черное, нависшее над головой небо. Открытым ртом он жадно схватил морозный воздух, стараясь унять бухающее в груди сердце. Последнее время он спал совсем плохо, мучали кошмары. Каждую ночь приходила она – белая женщина с ледяным безжизненным лицом, и от ее ласкового голоса застывала кровь и немели члены. От этого звука невозможно было спастись, и даже проснувшись, как сейчас, он все еще слышал ее слова:

– Хорошая жатва, мой мальчик! Хорошая жатва! Ты утолил мой голод, а я утолю твой! Ничего не бойся и бери то, что хочешь, – я никому не позволю обидеть тебя!

Стиснув зубы и с силой зажмурившись, Ольгерд сбросил морок и, приподнявшись, подбросил дров в затухающий огонь. Его взгляд прошелся по расплывчатым красно-желтым пятнам костров и уперся в непроглядное ледяное безмолвие зимней ночи. Последние дни всплывали в памяти вспышками странных, пугающих событий.

Он посмотрел на спящую рядом Ирану, и в чертах когда-то желанного лица увидел лишь затаенная ненависть и угрозу. Вспомнилась та ночь, когда он, вырвав ее из рядов пленников, потащил за собой. Как одевал ее, отогревал ее заледеневшие ноги и бормотал, бормотал: «Ты свободна! Я не держу тебя, можешь уходить. Ты свободна!..» А она слушала безучастно и равнодушно. Замерший взгляд смотрел куда-то сквозь него, и слова вылетали, не оставляя следа. А потом в ее глазах вдруг вспыхнул огонь, и она, словно очнувшись, произнесла холодно и решительно:

– Нет! Некуда мне идти! Для суми я чужая, они не примут меня, а в лесу только холод и смерть. Теперь я твоя! Останусь рабыней, наложницей – как захочешь, мне все равно! Хочу остаться с тобой и дождаться, увидеть тот день, когда ты погубишь их всех! Всех до единого!

Он вспомнил, как отшатнулся от нее, пораженный ненавистью и пророческой уверенностью, звучащей в ее словах, а потом, под утро, пришла белая женщина, и с тех пор он не мог избавиться от наваждения. Лицо Ираны напоминало ему безжизненный ледяной облик, высасывающий из него душу.

Тогда, с рассветом наступившего дня, Рорик поднял дружину и повел дальше, а Фарлану поручил взять два десятка из младших и отвести полон в Истигард. Боев больше не предвиделось, а тащить за собой пленных – значило всех потерять от холода и болезней. Всю добычу погрузили на сани, и Фарлан повел караван обратной проторенной дорогой. Пять возов впереди, затем вытянувшаяся вереница пленников, а за ними еще пять саней. В авангарде десяток бойцов с Фарланом, позади всех еще один, с Ольгердом. Так они шли два дня, пока не разыгралась метель и не пришлось остановиться в ожидании затишья. Разбили лагерь под крутым яром, прикрывающим от ветра, развели костры, и вот уже второй день снег валит без перерыва, не давая двинуться в путь.

Ольгерд провел взглядом по торчащим из снега верхушкам шалашей, рабам, жмущимся к пламени костров, – их даже не вязали, бежать все равно некуда. В зимнем лесу только смерть: либо замерзнуть, либо попасть волкам на поживу – других вариантов нет.

В окружающей темноте что-то изменилось, он даже не сразу понял что, и только подняв голову, вдруг осознал – белые хлопья больше не сыпались с неба. Чернота стала прозрачней, и на небосводе вспыхнули одинокие звезды. «Значит, с утра двинемся», – скользнула в голове мысль, и, натянув на плечи медвежью шкуру, Ольгерд попытался опять заснуть.

С рассветом караван вновь вытянулся вдоль реки, но теперь движение замедлилось – утоптанной дороги больше не было. Выбрав из пленников десяток мужчин покрепче, Фарлан пустил их вперед – протаптывать тропу. Следом пошел он со своим с отрядом, а уж дальше – все остальные. Торопились как могли в надежде добраться до Истигарда по светлому, но уже к обеду стало ясно – ничего не выйдет. Люди устали, да и лошади еле переставляли ноги. Ближе к вечеру Фарлан начал присматривать место для ночевки – и вдруг выругался в голос:

– Вот же нелегкая принесла!

Из-за крутого поворота реки навстречу им выходил вооруженный отряд, и венду хватило одного взгляда, чтобы понять – тонгры!

– Шакалы, ждали нас здесь! – Он обернулся к идущему за ним парню: – Зови Ольгерда, пусть подтягиваются к нам.

Ему уже все было ясно: тонгры устроили засаду в надежде, что руголандцы рано или поздно отправят часть добычи в город. Специально выждали, чтобы встретить к концу дня, когда все будут вымотаны переходом.

Фарлан бросил взгляд по сторонам. Слева пологий берег, покрытый густым сосновым лесом, справа крутой скалистый обрыв. Выбор не богат. Зло сплюнув, венд уже решил: прижмемся спиной к скалам и будем отбиваться, а там как бог даст!

За спиной послышался голос Ольгерда.

– Что случилось?