Нежный человек

По четвергам, вечером, все желающие с разных групп собирались на так называемый оркестр, культурно джемовали в актовом зале, мусоля вариации на классические темы. Собирались зрители – люди, имеющие отдаленное отношение к нашей «джазухе», до начала «оркестра» и в перерыве вместе с нами топтались на лестничных площадках и курилке, играли на гитарах, что-то яростно обсуждали, сидя на подоконниках. Молодые люди, костистые, в квадратных очках, в черных пиджаках из кожзаменителя. Они все повторяли:

– Мы – демократы.

Пару раз я видел оборванцев из группы «Манго – Манго», казавшиеся мне тогда полными придурками. Заходил к нам легендарный Алик Сахаров. Дядя Сахар, пожилой мужик всегда в пальто и костюме с галстуком. Алик утром, когда из гостиниц и туристических автобусов вываливают экскурсии, выползал на Невский проспект, надувал глаза, растерянно шарил по карманам и с прибалтийским акцентом «бомбил» под пьяного эстонца отставшего от группы и потерявшего бумажник. Народ подавал.

Игорька я увидел в перерыве, зрители и музыканты высыпали на лестницу, доставали сигареты, прикуривали.

– …Вы, что-нибудь слышали о суммарном счете на два миллиона рублей?

Я свистнул, Игорь обернулся, опять слышу смех за его спиной.

– Саксофон? Очень хорошо, – похвалил он, потрогав пальцем инструмент, болтающийся у меня на груди, – надо серьезно поговорить. Ты будешь нужен.

Глаза его сделались по-комсомольски серьезными.

– Скоро в России появятся богатые люди, я собираюсь открыть презентацию.

– Что?

– Это место, – пояснил он, – где богатые люди подписывают контракты. Мне еще нужна девочка со скрипкой.

– Зачем?

– Людям нужно место, где они будут спокойно подписывать контракты. Место с хорошей музыкой, ты будешь играть джаз на саксофоне, а девочка на скрипке.

Девочка совсем не вписывалась в концепцию моего представления о джазе. Джаз это другое, это истоки, это негры, виски и еще фестиваль каждую осень в ДК им. Ленсовета.

– Может быть с контрабасом?

– Что?

– Девочку с контрабасом. Хотя тоже фигня какая-то…

– Нет. Только со скрипкой, у тебя телефон тот же?

Я кивнул.

– Все будет, – пообещал он, – я позвоню.

Уже следующей зимой, в тяжелых раздумьях о смысле бытия моего, и непонятного происхождения тоске, я шлялся по Владимирскому проспекту. Падал теплый снег, люди тащили домой перевязанные веревками елки, замедляя шаги у невиданной ранее витрины, первого в городе магазина «Панасоник». И у Пяти углов встречаю своего армейского приятеля.

– Ого! Ты куда?

– Да, так. А ты?

– На кыйкбоксинг, на тренировку.

– Крейгбоксинг?

– Кикбоксинг, чудак! Пошли со мной, покажу.

Только сейчас я заметил у него на плече спортивную сумку. На следующий день мне, вдруг, осточертело все, что связано со словом музыка. Я продал саксофон, купил боксерские перчатки и спортивные штаны с лампасами, месяц не подходил к телефону.

…Утром девятнадцатого августа я ехал на такси с Юга – Запада домой на Просвещения, таксист сказал:

– Слышал? Горбачева убили.

Заткнулись «Европа плюс» и «Радио Рокс», ларьки не функционировали, пенсионеры гуляли с собаками, нацепив ордена и медали, как на день Победы, водка пропала еще три дня назад, бутылку пол-литра «Столичной» можно было купить только у официантов в «Пулковской» за безумные деньги. А на мне американские джинсы! И я испугался – я предал Родину…

Через два дня, когда все уже было ясно, толпа запрудила Малую Садовую и Итальянскую, ждали выхода газеты «Час Пик». Никто уже не орал, не нервничал, как прошлой ночью у Смольного. Там зачем-то соорудили нелепую баррикаду, Боря Лимон пожертвовал свой «Мерседес»…

– Господа! Внимание! Газету скоро привезут, выпуск номера в семнадцать ноль – ноль!

Ну, конечно, как же без него. Я крикнул:

– Игорь!

Он спрыгнул с капота автомобиля, глазки забегали, вероятно, сконфузил мой внешний вид и мои новые друзья в адидасовских панталонах.

– Ого, с такими ребятами и банк грабить не страшно!

– Привет, – говорю.

– Представляешь, у меня пароход с филиппинцами, как узнали про переворот, развернулся прямо в заливе у Кронштадта, и поплыл назад. Никакой наживы!

Он наклонился к моему уху и прошептал:

– Собчак в городе.

Я знал, что Толик в городе, он никуда не исчезал, и все эти дни его охраняли «воркутинские» с обрезами под джинсовыми куртками, он за это обещал им отдать Ленинский проспект и рынок на улице Козакова.

– Это что за клоун? – спросил Диас.

Игорек, наверное, не расслышал.

– Так, парни, вы будете нужны, у тебя телефон тот же?

Я кивнул. Он куда-то спешил, нас разорвала толпа, метнувшаяся к Зимнему стадиону, туда приехал автобус с «Лениздата», привез газеты.

В том же году, в октябре, прекрасным, воскресным утром мне выбили челюсть в спортзале школы номер девяносто пять Куйбышевского района. Если свернуть с Невского проспекта у касс «Аэрофлота», вторая подворотня направо. Школа во дворе, по воскресениям бои без правил, в девять утра регистрация, баб не пускают, с собаками можно. В зале перегар от дорогих коньяков, аромат заморских одеколонов, какая-то сволочь курит, в позапрошлое воскресение я здесь заработал шестьсот рублей. Мне объявили, кого я сегодня буду метелить.

– Хреново, – сказал Диас, – я его знаю, кгбшник, из Москвы, живет в «Прибалтийской», мутят с Комаром младшим, я его видел на стрелке с «казанскими».

– И чего делать?

– Попробуй лоукик и левой апперкот.

Бой начался, через минуту мне захотелось убежать отсюда без оглядки, прямо так в трусах и перчатках. Но три раунда надо продержаться обязательно, иначе про меня забудут везде и навсегда. Какие там на фиг раунды, ослепительный хлопок урамикацуки мне в челюсть, затылком об пол, ноги вверх, аплодисменты…