Василий I. Воля и власть

Хан Тохтамыш. Позднейший рисунок

Спустя два года после Куликовской битвы Василию вновь пришлось пережить неприятные минуты. Победа над Мамаем показала готовность Руси навсегда покончить с унизительной зависимостью от Орды. Понимал это и новый хан Тохтамыш. Стремясь удержать Дмитрия в своем подчинении, он предпринял нашествие на Москву. Учитывая печальный для татар опыт двухлетней давности, когда Мамаю не удалось сохранить в тайне свои оперативные планы, новый глава Золотой Орды на этот раз предпринял все, чтобы для москвичей новый поход стал полной неожиданностью. С этой целью он велел захватить русских купцов, торговавших в пограничном Булгаре на Волге, с тем чтобы ни один из них не передал в Москву весть о движении татар. Это вполне ему удалось – со всей своей армией он переправился через Волгу «и поиде на великаго князя Дмитрея Ивановича къ Москве и на всю Русскую землю; ведяше бо рать изневести внезаапу со умением и тацемъ злохитриемъ, не дающе вести про себя, да не услышано будетъ»[18 - ПСРЛ. Т. XI. С. 71.]. Чтобы полностью использовать фактор внезапности, Тохтамыш не стал вторгаться в лежавшее первым на его пути Суздальско-Нижегородское княжество, а обошел его с юга по степной окраине. Только когда татары оказались перед Окой, известие о нашествии дошло до московского князя.

Дмитрий, узнав, «что идетъ на него сам Тахтамышь царь во множестве силы своея, и нача совокупляти полцы ратныхъ, и собра воя многи, и выеха изъ града съ Москвы, и хотя идти противу ратныхъ». Был созван военный совет «з братомъ своимъ и с прочими князи и з бояры своими». Но на нем возникли споры и разногласия: «Бывшу же промежу ими неединачеству и неимоверьству». Основной причиной этого явилась скудость сил, которые могла выставить Русь после кровопролитной Куликовской битвы: «Оскуде бо вся земля Русская отъ Мамаева побоища за Дономъ». В этих условиях великому князю не оставалось ничего иного, как «поиде… не во мнозе въ Переславль, а оттуду поиде мимо Ростовъ на Кострому»[19 - ПСРЛ. Т. XI. С. 72.]. Вместе с ним отправился, видимо, и Василий.

Евдокия между тем оставалась в Москве. Историки выдвигали ряд версий по поводу того, почему Дмитрий оставил супругу в городе – то ли надеялся, что Москва выдержит осаду, то ли полагал, что быстро сумеет собрать свежее войско. Но причина была гораздо прозаичнее – Евдокия в эти дни ждала появления на свет сына. В четверг 14 августа 1382 г. у нее родился сын Андрей. Под этой датой летописец записал: «Того же лета родися великому князю Дмитрею Ивановичю сынъ князь Андрей, месяца августа въ 14 день, и крести его Феодоръ игуменъ Симановьский» (племянник Сергия Радонежского)[20 - Там же. С. 71.].

Однако к этому времени ситуация в городе резко ухудшилась – москвичи сели в осаду, а в самом городе начался «мятежь великъ». Одни горожане «хотеху сести въ граде и затворитися, а друзи бежати помышляху». Те, кто предлагал переждать татарскую угрозу в кремлевской крепости, не выпускали никого из города: «Не пущаху ихъ, но убиваху ихъ и богатство и имение ихъ взимаху».

В Москву на второй день после рождения юного княжича срочно прибыл митрополит Киприан: «Прииде бо внове изъ Новагорода, предъ пришествиемъ Тахтамышевымъ за два дни». Однако главе Русской церкви не удалось усмирить смуту. Горожане тех, кто «хотяху изыти из града, не токмо не пущаху ихъ, но и грабяху, ни самого митрополита не постыдешася, ни бояръ великых не усрамишася, но на всех огрозишася и сташа на всех воротех градных и сверху камениемъ шибаху, а доле на земли стояху со оружьи обнаженными и не пущаху никого же выити из града».

Рождение у Евдокии сына Андрея в 1382 г.

Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

Главной целью митрополита стала задача вывезти великую княгиню с младенцем из столицы. Только после долгих уговоров Киприану удалось убедить горожан выпустить его, великую княгиню «и прочихъ съ ними» буквально за считаные часы до подхода главных сил Тохтамыша. Мы не знаем точной даты этого события, но, скорее всего, это произошло в воскресенье 17 августа 1382 г., буквально за несколько часов до подхода татар к Москве. Правда, при этом при выезде из города их также ограбили. Но это были уже мелочи.

Судя по сообщению Устюжского летописца, митрополит направился на Волок, где стояла рать князя Владимира Андреевича Серпуховского, а Евдокия мимо Троицкого монастыря «шествовала бо съ Москвы къ Переславлю, а отъ Переславля къ Ростову, а отъ Ростова на Кострому къ великому князю Дмитрею Ивановичю». В силу своего физического состояния она двигалась крайне медленно, часто останавливаясь, давая отдых измученным лошадям.

Разорение Москвы Тохтамышем.

Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

После взятия Москвы Тохтамыш распустил свои отряды грабить окрестности. Один из них устремился к Переславлю. Город был сожжен, а его обитатели спаслись только тем, что сели в лодки и отплыли на середину Плещеева озера. «И княгиню великую мало не постигоша», – записал летописец. Это произошло 29 августа 1382 г.[21 - ПСРЛ. Т. XI. С. 76, 79; Т. XXI. Вторая половина. СПб., 1913. С. 410; Т. XXXVII. Л., 1982. С. 36.]

Бедой Москвы решила воспользоваться ее давняя соперница Тверь. Осенью 1382 г. тверской князь Михаил Александрович пошел в Орду, «ища себе великого княжениа». Чтобы противодействовать этим планам, необходимо было ехать туда и Дмитрию Донскому. Но в Москве решили не гневить хана видом непокорного великого князя, а отправить к нему «тягатися о великомъ княжении» наследника московского стола княжича Василия, которому тогда еще не исполнилось и двенадцати лет.

В средневековой Руси взрослели быстро: точно в таком же возрасте сам Дмитрий оспаривал великое княжение у своего будущего тестя. 30 апреля 1383 г. Василий отправился из Владимира вместе со старейшими боярами в Орду. Летописец по этому поводу записал: «Тое же весны апреля 23 князь великы Дмитреи Иванович посла въ Орду сына своего князя Василья из Володимеря въ свое место тягатися съ князем Михаиломъ Тферьскым о великомъ княженье, и поидоша на низ в судех на Волгу къ Орде»[22 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 211.].

Несмотря на почти годичное пребывание в Орде Михаилу Тверскому так и не удалось получить великое княжение. По этому поводу московский летописец записал: «Тое же осени о Николине дни князь Михаило Александровичь Тверьски выиде из Орды без великого княженья, а сынъ его князь Александръ оста въ Орде»[23 - Там же. С. 211. Имеется в виду отмечаемая 22 сентября память святых мучеников Исаака, Мартина и Николая, усеченных мечом.]. Никоновская летопись добавляет подробность о разговоре Тохтамыша с тверским князем: «Тахтамышь царь Воложский и всехъ орд высочайший царь пожаловалъ князя Михаила Александровича Тверскаго его отчиною и дединою великымъ княжениемъ Тферскимъ, рекъ ему сице: “азъ улусы своя самъ знаю, и вийждо князь Русский на моемъ улусе, а на своемъ отечестве, живет по старине, а мне служитъ правдою, и язъ его жалую; а что неправда предо мною улусника моего князя Дмитреа Московскаго, и азъ его поустрашилъ, и онъ мне служитъ правдою, и азъ его жалую по старине по отчине его; а ты поиди въ свою отчину во Тферь и служи мне правдою, и язъ тебя жалую”»[24 - ПСРЛ. Т. XI. С. 84.].

Исход спора в Орде относительно великокняжеского стола решился в пользу Москвы несомненно благодаря боярам, сопровождавшим Василия, сумевшим склонить на свою сторону ханских приближенных лестью и подарками. Но цена этого решения хана была высока. По словам летописца, следующей весной «бысть велика дань тяжела по всему великому княженью, всякому без отдатка со всякые деревни по полтине, тогда же и златомъ даваше въ Орду»[25 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 211.]. Василия же Тохтамыш задержал в Орде как заложника под предлогом, что его отец не доплатил 8000 рублей наложенной на Москву дани. Предполагают, что для уплаты огромной по тем временам суммы московского долга не удалось собрать достаточно денег. В этих условиях княжич прекрасно понимал, что его пребывание в татарской полуневоле может продолжаться долгие годы. По сообщению летописца, он «умысли крепко с верными своими доброхоты» бежать из Орды. В конце 1385 г. в Москву пришло сообщение о том, что Василию 26 ноября удалось бежать от Тохтамыша[26 - Там же. С. 212.].

Но прямой путь на Русь ему был заказан. Только в следующем, 1386 г. выяснилось, что Василий «прибеже изъ Орды в Подольскую землю в Великые Волохи к Петру воеводе»[27 - Там же. С. 213.]. По этому поводу московский летописец записал, что «того же лета князь великии Дмитреи Иванович отпусти бояръ своих стареиших противу сыну своему князю Василью в Подольскую землю», а чуть ниже добавил: «Тое же зимы (т. е. уже 1387 г. – Авт.) месяца геньария 19 приде на Москву князь Василеи къ отцу своему великому князю Дмитрею Ивановичу ис Подольские земли, а с ним князи Ляцкие и панове и Ляхове и Литва»[28 - Там же. С. 214.].

Однако московский летописец не сообщил важнейшие подробности. Их зафиксировала позднейшая Никоновская летопись. Выяснилось, что из Молдавии Василию пришлось пробираться в Москву окольными дорогами, «въ незнаемыхъ таяся». Под чужим именем он прибыл «въ Немецкую землю», но здесь «позна его» литовский князь Витовт. Он оказался здесь не случайно. После смерти Ольгерда его брат Кейстут (и отец Витовта) признал великим литовским князем Ягайло, старшего сына Ольгерда от второго брака. Но тот опасался своего дядю и вскоре начал с ним войну. В ее ходе Кейстут вместе с Витовтом под предлогом ведения мирных переговоров были обманом захвачены в плен и заключены в Кревский замок. Вскоре Кейстут был найден мертвым. Судя по всему, его убили по приказу Ягайло. Такая же судьба ждала и больного на тот момент Витовта. Тому удалось совершить побег из плена. С ним поменялась платьем служанка его жены Анны. Она осталась в замке, изображая тяжело больного Витовта, а сам он бежал в женском платье.

В ходе борьбы с двоюродным братом Витовт бежал во владения Тевтонского ордена и просил там помощи. Узнав, что в Мариенбурге, столице Ордена, оказался московский княжич, Витовт, остро нуждавшийся в союзниках, задержал Василия. Дальнейшие события, согласно Никоновской летописи, развивались следующим образом: «Имяше же Витовтъ у себя дщерь едину, и сию въсхоте дати за князя Василия Дмитреевичя, и глагола ему: “отпущу тя къ отцу твоему въ землю твою, аще поимеши дщерь мою за себе, единочадну сущу у мене”. Онъ же обещася тако сотворити, и тогда Витовтъ Кестутьевичь дръжа его у себе в чести велице, дондеже отпусти его къ отцу на Москву»[29 - ПСРЛ. Т. XI. С. 90.].

Но великий князь Дмитрий, узнавший по возвращении сына о данном им обещании, категорически отказался выполнять его, поскольку оно было дано не добровольно. Да и можно ли было брать его с подростка, которому еще не было полных 15 лет?

Дмитрий Донской составляет перед смертью духовную грамоту. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

Тем временем, 19 мая 1389 г., не дожив до сорока лет, скончался великий князь Дмитрий Донской. В составленной им духовной грамоте он, без оглядки на Орду, писал: «Благословляю сына своего князя Василья, своею отчиною, великимъ княженьем»[30 - ДДГ. № 12. С. 34.]. Несмотря на это, спустя три месяца, 15 августа 1389 г., на праздник Успения Богородицы, Василий Дмитриевич был возведен во Владимире на великокняжеский стол ханским послом Шиахматом[31 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 218.]. Прояснить, почему Василий предпочел формально получить великое княжение из рук ханского посла, позволяет любопытная запись в некоторых летописях, помещенная под 1389 г.: «Князь Василеи Дмитреевич уехал от царя Тактамыша за Яик»[32 - ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. Новгородская четвертая летопись. М., 2000. С. 367; Т. VI. Вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М., 2000. Стлб. 507–508; Т. XXVI. Вологодско-Пермская летопись. М., 2006. С. 163; Т. XXXV. Летописи белорусско-литовские. М., 1980. С. 30, 51.]. Судя по всему, Василий, опасаясь возможных претензий на великокняжеский стол со стороны других русских князей (в первую очередь Твери), посчитал необходимым соблюсти традиции по отношению к Орде.

В первый же год княжения у Василия произошел конфликт с его двоюродным дядей князем Владимиром Андреевичем Серпуховским. Тот уехал из Москвы сначала в свой стольный Серпухов, затем в Торжок, а потом еще дальше – в Теребеньское, село на берегах реки Мологи (ныне поселок Труженик в 27 км к северо-западу от Максатихи).

О том, что стало причиной отъезда серпуховского князя, летописцы молчат. Историки полагают, что виной всему стало поведение бояр, окружавших молодого великого князя. Если при Дмитрии Донском с Владимиром Андреевичем обязательно советовались по важным вопросам, то теперь он оказался фактически отстранен от дел управления. Это вызвало недовольство серпуховского князя и в первую очередь его матери Марии. Однако 5 декабря 1389 г. та скончалась, постригшись под именем Марфы в основанном ею московском Рождественском монастыре, где и нашла свой последний приют. Но настоящая причина размолвки Василия с серпуховским князем была гораздо прозаичнее – Дмитрий Донской, составляя свое завещание, отнял у Владимира Андреевича Галич и Дмитров, которые отдал своим сыновьям Юрию и Петру[33 - ДДГ. № 12. С. 34.].

Вокняжение Василия I на великокняжеском столе.

Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

В январе следующего 1390 г., вскоре после Крещения, Василий примирился с дядей, придав к его владениям два города – Волок и Ржеву[34 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 218.]. Между ними был заключен договор, согласно которому Владимир Андреевич признавал Василия «старейшим братом», второго сына Дмитрия Донского – равным ему «братом», а других братьев Василия – «младшими братьями». По тогдашним обычаям князья должны были совместно выступать в походы. Сейчас же Василий выговорил себе право посылать Владимира Андреевича в поход и в том случае, когда сам оставался дома: «А где мне, князю великому, всести на конь, и тобе со мною всести на конь. А где ми самому не всести, и мне, брате, тобе послати, а тобе всести безъ ослушания». При этом соглашение было отмечено явным недоверием между дядей и племянником. Великий князь ставил условием, что если он сам останется в осаде в Москве, а Владимир Андреевич будет послан за пределы города, то жена, дети и бояре Владимира должны находиться в Москве; в случае своего отъезда Василий точно так же должен был оставить при Владимире Андреевиче свою мать, младших братьев и бояр[35 - ДДГ. № 13. С. 37–38.].

Между тем необходимо было решать вопрос об обещании жениться на дочери Витовта, данном Василием в 1386 г. Как мы помним, Дмитрий Донской отказывался даже говорить о клятве сына, данной им под явным давлением Витовта. Тем не менее, хотя с этого момента прошло более четырех лет, мать Василия Евдокия Дмитриевна посоветовала сыну исполнить свое обещание.

Причины такого решения были чисто материальные. Этнографы посвятили немало работ описанию различных свадебных обрядов. Но при этом вне зоны их внимания остался тот факт, что в Древней Руси перед обрядом венчания составлялись определенные документы. В первую очередь это сговорные грамоты, составлявшиеся во время сватовства, в которых жених давал обещание жениться и указывал срок свадьбы. Предусматривалась и ответственность, если жених не выполнял своего обещания. В одной из подобных грамот середины XVI в. штраф определялся в 100 рублей (притом что годовое жалование среднего служилого человека тогда составляло 15 рублей). Грамоты заверялись свидетелями – «послухами», и составлялись в двух экземплярах – один предназначался жениху, другой оставался у родственников невесты. При этом ответственность за невыполнение обещаний несли не только обычные люди, но и представители верхушки тогдашнего общества. В Москве хорошо помнили случай с великим князем Семеном Гордым, который, обручившись в середине XIV в. с суздальской княжной, предпочел ей более выгодную невесту из Твери. После специально собранного в Орде ханского суда Семен Гордый вынужден был отдать суздальским князьям Нижний Новгород[36 - Аверьянов К. А. Из истории Нижнего Новгорода в первой половине XIV в. // Лествица. Материалы научной конференции по проблемам источниковедения и историографии памяти профессора В. П. Макарихина. Нижегородский государственный университет им. Н. И. Лобачевского (22 мая 2003 г.). Н. Новгород, 2005. С. 189–197.].

Поездка московских бояр за Софьей Витовтовной.

Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

Неудивительно, что осенью 1390 г. к Витовту «в Немцы в Марьин город» (современный Мальборк) отправились послы от великого князя Василия – бояре Александр Поле, Александр Белеут и Селиван – с официальной просьбой дать его дочь в жены московскому князю. После недолгих сборов Витовт отпустил дочь вместе со своим приближенным – князем Иваном Ольгимонтовичем. Из Гданьска послы «пошли в кораблях морем и пришли к Пернову» (ныне – Пярну). Оттуда они уже сухопутным путем двинулись к Пскову, первому русскому городу на пути в Москву. Затем их дорога лежала в Новгород, где литовскую княжну встречали дядя жениха – князь Владимир Андреевич Серпуховской – и младший брат Андрей Дмитриевич. Из Новгорода княжна отправилась в Москву, куда и прибыла 1 декабря 1390 г. Перед въездом в город митрополитом Киприаном ей была устроена торжественная встреча. А уже 9 января следующего года сыграли свадьбу[37 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 219; Т. XXXV. С. 228. В последнее время была высказана, на наш взгляд, ошибочная точка зрения, что свадьба Василия состоялась в начале 1390 г. (Гришина Н. Г. К вопросу о времени женитьбы великого князя Василия Дмитриевича Московского // Задавая вопросы прошлому… М., 2006. С. 350–356).].

Летопись донесла впечатление современника о Москве этого времени: «Бяше… видети градъ Москва великъ и чюденъ, и много людей въ немъ, випяше богатствомъ и славою, превзыде же вся грады въ Русстей земли честию многою, въ немъ бо князи и святителие живяста»[38 - ПСРЛ. Т. XI. С. 78.].

Столица Московского княжества делилась на укрепленный Кремль, именовавшийся в то время собственно «городом», и окружавшие его посады. Кремлевские стены, построенные при отце Василия, были выложены из белого камня, добывавшегося в великокняжеском селе Мячкове, при впадении Пахры в Москву-реку. В Кремль въезжали через несколько ворот, устроенных в надвратных башнях, створки которых были обиты железом. К устью Неглинки выходили Боровицкие ворота, на Москву-реку – Чушковы, или Шешковы (позднее Тайницкие), на восток были обращены Тимофеевские (ныне Константино-Еленинские), Фроловские (ныне Спасские) и Никольские ворота. Свои названия они получили от имен бояр, строивших их при Дмитрии Донском: Даниила Чешко, Тимофея и Микулы Вельяминовых, Фрола Беклемишева. С восточной стороны наиболее доступную для неприятеля сторону кремлевских укреплений прикрывали ров и вал. С других сторон Кремль был защищен Москвой-рекой и болотистой долиной впадавшей в нее Неглинки.

Венчание великого князя Василия Дмитриевича и Софьи Витовтовны. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

Свадебный пир великого князя Василия Дмитриевича и Софьи Витовтовны. Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

Внутри Кремля проходило несколько улиц. По вершине холма тянулась Большая улица, связывавшая Боровицкие и Фроловские ворота. От нее отходило несколько боковых улиц и переулков. Еще одна улица имелась в низменной части Кремля, на Подоле. Она выходила к Тимофеевским воротам и далее шла к посаду. Главным украшением Кремля были Успенский и Архангельский соборы, построенные еще при прадеде Василия – Иване Калите. Рядом с ними стоял великокняжеский «златоверхий терем», самой красивой частью которого являлись Набережные сени, выходившие на Москву-реку, из которых открывался вид на заречные луга. Построенный из дерева (именно оно всегда считалось наиболее здоровым для жизни), он представлял собой великолепное для своего времени здание, соответствовавшее высокому статусу московских князей.

Поблизости от дворца находился Спасский монастырь («Спаса на бору»), воздвигнутый Иваном Калитой. Чуть поодаль – Чудов монастырь, основанный митрополитом Алексеем, рядом с которым вдова Дмитрия Донского Евдокия начала возводить Вознесенский монастырь, ставший позднее местом погребения княгинь московского княжеского дома.

Постоянная угроза вражеских нашествий заставляла московскую знать иметь дворы внутри Кремля, в которых можно было укрыться во время осады. Рядом с великокняжеским дворцом расположились дворы удельных князей: Владимира Андреевича Серпуховского, братьев великого князя, а также Евдокии Дмитриевны, вдовы Дмитрия Донского. Каждый из таких дворов представлял собой целый комплекс хозяйственных построек. Близ великокняжеского стоял митрополичий двор. По соседству теснились боярские дворы. Подобно княжеским они были усадьбами, в центре которых стояли хоромы владельца, окруженные хозяйственными службами, иногда рядом с хоромами находилась домовая церковь.

Среди сложного комплекса всех кремлевских построек возвышалась колокольница с городскими часами, устроенными в 1404 г. афонским монахом сербом Лазарем. Великий князь не поскупился на громадную по тем временам сумму в 150 рублей, чтобы украсить свою столицу часами, относительно которых современник писал: «Сий же часникъ наречется часомерье; на всякий же часъ ударяетъ молотомъ въ колоколъ, размеряя и разсчитая часы нощныя и дневныя; не бо человекъ ударяше, но человиковидно, самозвонно и самодвижно, страннолепно некако створено есть человеческою хитростью, преизмечтано и преухищрено»[39 - ПСРЛ. Т. XVIII. Симеоновская летопись. М., 2007. С. 281.].

Кремль был окружен посадами: с востока, на территории будущего Китай-города, располагался Великий посад, позднее известный под именем Зарядья. Его пересекали три улицы, выходившие из кремлевских ворот: Варьская (позднее Варварка), доходившая параллельно Москве-реке до церкви Николы Мокрого, где посад заканчивался Васильевским лугом, доходившим до Яузы; Ильинская и Никольская улицы. Последняя доходила до Кучкова поля (в районе нынешней Сретенки), где располагался городской выгон.

Этот район был настолько густо заселен, что уже Василий Дмитриевич задумался о создании оборонительных сооружений. В 1394 г. была предпринята попытка прорыть ров от Кучкова поля до Москвы-реки, но она закончилась неудачей: воды Неглинки не пошли по нему. Московский летописец по этому поводу записал: «Тое же осени замыслиша на Москве ровъ копати и почаша с Кучкова поля, а конецъ ему хотеша учинити в Москву реку, широта же его сажень, глубина человека стояча. И много бысть убытка людемъ, поне же поперекъ дворовъ копаша и много хором розметаша, а не учиниша ничто же»[40 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 221.]. Остатки этого мероприятия еще долго оставались на виду москвичей, и много позже Рождественский монастырь (на современной улице Рождественке), где, собственно, и начинались работы, даже именовался «что на рву».

Лазарь Серб показывает Василию I устроенные им башенные часы.

Миниатюра Лицевого летописного свода XVI в.

Несмотря на то что, в отличие от отца, Василий Дмитриевич не обладал полководческими талантами, в целом он продолжал политику московских князей по собиранию русских земель. В 1392 г., будучи в Орде, он добился согласия Тохтамыша на передачу Москве Нижнего Новгорода с Городцом, а также Мещеры и Тарусы[41 - ПСРЛ. Т. XXV. С. 219.]. Убедить хана было достаточно легко, сославшись на старинные права московских князей: Нижний Новгород еще в начале XIV в. принадлежал московским князьям, но позднее они были вынуждены уступить его суздальским князьям в качестве компенсации за отказ Семена Гордого от женитьбы на суздальской княжне; Мещера была получена в качестве приданого за Евдокией Дмитриевной, матерью Василия I; Тарусой ранее владел князь Федор Тарусский, погибший на Куликовом поле и являвшийся потомком звенигородских князей, от которых Москве достался подмосковный Звенигород. Княживший в Нижнем Новгороде князь Борис Константинович пытался было оказать сопротивление, но эта попытка не имела успеха: нижегородские бояре перешли на сторону Василия I.

Еще одним направлением московской дипломатии стал Новгород, точнее – принадлежавшая ему Двинская земля или Заволочье. Последнее название она получила из-за сложностей пути – добраться туда было крайне сложно: путь лежал исключительно по рекам, а водоразделы между ними преодолевались волоками. Из Онежского озера поднимались вверх по реке Водле, откуда волоком выходили в Кену, приток Онеги. С востока к последней подходила река Емца, приток Северной Двины. В ее нижнем течении в Северную Двину впадает Пинега, делающая большую петлю. В самой северной точке этой петли Пинега очень близко подходит к реке Кулой, впадающей в Мезенскую губу Белого моря. Здесь издавна существовал волок, на месте которого во второй половине 1920-х годов даже был построен судоходный канал длиной 6 км.

Но, выйдя в Мезенскую губу, новгородцы опасались идти дальше «Дышючим» (или Дышащим) морем (именно так оно упоминается в «Сказании о погибели земли Русской», написанном вскоре после нашествия Батыя)[42 - Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5. СПб., 1997. С. 90.]. Первые землепроходцы, еще не дойдя до морского побережья, видимо, немало смутились духом, когда неведомая сила подхватила их суда и стремительно помчала с огромной скоростью вперед, поскольку ничего не знали о морских приливах и отливах, повторяющихся с четкой периодичностью дважды в сутки. Наибольшая их сила наблюдается именно в Мезенской губе, где разница между уровнем воды в прилив и отлив достигает 10 м. В устье Мезени отлив, подхватив лодку, мчит ее к морю, словно санки с горы, со скоростью более 20 км/час. Еще более ощутима морская мощь в прилив, когда бегущий по течению реки пенистый вал воды достигает 8 м в высоту, а приливная волна докатывается до реки Пезы, впадающей в Мезень на 86-м км от устья. Поэтому далее на восток путь лежал по реке Пезе, откуда волоком попадали в Цильму, впадающую в Печору.

Ключевым на этом пути являлся Кенский волок, по которому вся территория к востоку от него именовалась Заволочьем. Освоение этих мест началось уже в первые столетия русской истории. Новгородцев сюда манили рыбные и соляные промыслы, охота и добыча морского зверя на побережьях Белого и Баренцева морей. Также в Заволочье водились высоко ценившиеся при тогдашних княжеских дворах соколы и кречеты.

Русский Север в XIV–XV вв.