#PortoMyLove

Когда Мигел начинал ругаться, мне всегда было смешно, так как всё это казалось очень несерьёзным. Для местных мат был скорее неким ироничным акцентом, чем выражением негатива. Эта брань никогда не была достаточно серьёзной для того, чтобы мне пришлось хоть немного напрячься.

Вскоре мы припарковались у ворот какой-то кинты и Мигел, сунув под мышку папку с бумагами, ушел. Я уселся поудобнее и принялся изучать книгу, но уже через двадцать минут понял, что разговорник этот абсолютно бесполезен. Все мои познания во французском были ограничены устным бытовым языком изобилующим парижским арго, и я, пролистав страниц пятьдесят, не нашел ни одного знакомого слова. Может быть, дело ещё и в сложном написании довольно простых на слух слов, которые мой мозг просто не идентифицировал в тексте.

– Много выучил? – с усмешкой спросил Мигел, снова запрыгнув в машину и втопив с места дальше по трассе.

– Да фигня какая-то, ничего не понимаю.

– Оставь это, учи в разговорах, надёжнее. Персебеш?

– А как книги читать?

– Много ли добра от тех книг? Расскажи лучше, что ты во Франции делал?

– После моих рассказов странные слухи ходят, – буркнул я, и тут же об этом пожалел.

Мигел посмотрел на меня гневно и в тоже время немного обиженно.

– Ора-бень, ты хочешь сказать, что я их распускаю? Народу нужно о чём-то судачить, а ты новый человек[26 - Ora bem – well, итак.].

Мне понравилось, что Мигел сказал «новый человек», а не «русский» и я поспешил рассказать ему что-нибудь веселое из моей непростой жизни на парижских улицах. Так, без особой спешки, мы съездили ещё на три кинты, и к обеду, забравшись достаточно далеко в горы, завалились в маленькую таверну в одном из поселений.

Мигел представил меня хозяйке заведения – Даниеле – красивой, статной португалке лет тридцати пяти со смоляными волосами чуть ниже плеч. Затем заказал нам жареного мяса с бобами и бататом, оставил меня пить тинту с оливками, а сам скрылся с ней в комнате со входом за стойкой бара – «обсудить дела».

Когда минут через сорок они вышли, я все понял. На лице Даниелы играл румянец, она смеялась, глаза её поблёскивали. Мигел же излучал потоки самодовольства. К тому времени мясо было готово, и мы плотно подкрепившись (а в Португалии невозможно подкрепиться не плотно), выгрузили Даниеле ящики с клементинами, и распрощавшись, выехали в обратную сторону, к трассе на Ковыля.

Через пять минут пути Мигел нарушил молчание

– Понравилась тебе Даниела?

– Да, очень красивая.

– Она моя намурада[27 - Namorada – возлюбленная, любовница.].

– Это было заметно.

– Хотел бы?

Я недоверчиво посмотрел на Мигела

– Но это же твоя намурада.

– Я плачу ей деньги, – усмехнулся он, – когда-нибудь ты разбогатеешь, и тоже сможешь завести любовницу.

Я задумался, пытаясь сформулировать фразу так, чтобы его не обидеть.

– Но если ты платишь, то это уже не любовница, а проститутка, – не нашел ничего лучше сказать я.

Мигел не обиделся, но развернулся ко мне и, не глядя на трассу, принялся объяснять

– Проститутка спит со всеми, понимаешь? Даниела спит только с теми, кто ей нравится. У неё есть своё дело. Таверна. У неё есть пенсао[28 - Pens?o – пансион, гостевой дом, в котором квартиранты, как правило, арендуют комнаты в течение длительного периода, зачастую используя их для встреч с любовниками или занятия проституцией.] и девочки, которым она сдаёт комнаты.

– Все-таки проститутки?

– Девочки – да, но ей это не нужно, она спит только с теми, кто ей нравится.

– А зачем тогда платить, если она не нуждается?

– Экий ты непонятливый, – Мигел укоризненно посмотрел на меня, – мужчина должен быть щедрым, это подкрепляет женскую любовь. А я богат. Я очень богат.

Мигел любил говорить мне о своём богатстве, в наличии которого я нисколько не сомневался. Судя по количеству принадлежащих ему плантаций, разбросанных по всей стране, техники, домов и прочего имущества – он действительно был далеко не беден. Но если взглянуть на него ранним утром, одетого как деревенский мужик и рассекающего по полю на тракторе, возникал некий диссонанс образа.

– И все же, ты женат, у тебя большая семья, а я ещё нет, мне нужны отношения, а не женщина в пенсао.

– Иииису[29 - Именно (разг.) Сокращённое от exatamente – совершенно верно.]. Ты прав, руссо! – наконец-то одобрил мои слова Мигел и рассмеялся, – заедем за Криштой, она ждёт в банке Ковыля, и сразу отвезу тебя домой.

– Да, конечно, я никуда не спешу, – усмехнулся я.

Теперь, когда мы отъехали от Даниелы, и Мигел рассказал о её деятельности, я вдруг понял почему в таверну мы въезжали в одни ворота, а затем, проехав здание насквозь, выехали совсем в другом месте. Элементарно, Ватсон: если мужчина приезжает к своей намураде и в это же время в пенсао приезжает его жена (например, по своим сердечным делам), то они случайно не встретятся на узкой дорожке и крепкая португальская семья не будет разрушена. Въезды и выезды в разных местах – просто и эффективно. Довольно любопытный механизм сохранения ячейки общества – закрывать глаза, даже если знаешь об измене. Главное тут – не столкнуться лоб в лоб, что просто вынудит супругов предпринять определённые действия. Вероятно, к подобной смекалке при строительстве мотелей привели многовековые церковные запреты на разводы. Но тут есть над чем задуматься.

Криште, дочери Мигела, было года двадцать два – двадцать три. Не так давно она окончила университет в Порту и теперь вновь вернулась к родителям. Не знаю, чем Кришта занималась в Ковыля, но временами я видел её читающей в кафе Педру и Розы, на ступеньках церквушки или в зелёной беседке напротив.

Покрутившись по городу, мы подъехали к банку, где она уже ждала нас возле стоянки.

Несмотря на вечер, выглядела Кришта свежей и полной сил. Черные длинные волосы и карие глаза, худенькая, на ладонь ниже меня, с небольшой красивой грудью, в джинсах и обтягивающей футболке – она мгновенно приковывала к себе внимание.

– Мой Жучок в ремонте, – зачем-то сказала мне Кришта, садясь на заднее сиденье.

С тех пор как я появился в Ковылях, я немного её игнорировал. Но не потому, что Кришта мне не нравилась, напротив, её воздействие на меня было таким сильным, что я даже чуточку робел.

В наших нечастых разговорах она каждый раз отвечала мне тем же, оставляя даже простые вопросы без ответов. Я не хотел, чтобы выглядело будто я клеюсь к ней, и приняв эту игру, относился к Криште просто как к дочери патрона, здороваясь, прощаясь, но ни о чём особо не спрашивая и не пытаясь завязывать разговоры. Стоило бы мне начать проявлять к Криште интерес, как точно пришлось бы столкнуться с отцовской ревностью Мигела. Он зорко следил за всеми, кто обращал внимание на его дочь, вероятно, оберегая её от лишних драм. Было странно и непонятно – почему в двадцать два года и при таких внешних данных Кришта до сих пор одна. Дело в том, что в Португалии принято рано вступать в брак. Девушки зачастую выходят замуж в шестнадцать – восемнадцать, а юноши женятся к двадцати. По традиции, пара ещё при помолвке начинает вести совместный бюджет, а наряды, в которых женятся, хранятся всю жизнь. В этих нарядах супругов, в итоге, и хоронят.

Кришту же, отцовская опека похоже не тяготила. Напротив, она частенько провоцировала парней и подшучивала над ними. В этом она казалась совсем ещё ребёнком. Мигел любил свою дочь и во всём потакал ей.

– Что за книжка, – Кришта с заднего сидения перевалилась через меня и цапнула рукой разговорник с торпеды.

От мимолётной близости и аромата её кожи у меня на мгновение спутались мысли.

– Учебник, – ответил я.

– Это не учебник, а разговорник, – тут же поправила меня Кришта, – Оу, ву-парле-франсе[30 - Vous parlez fran?ais (фр.) – Ты говоришь по-французски?]?

– Уи, жё-парле-ан-пю[31 - Oui, je parle un peu (фр.) – Да, говорю немножко.].

Кришта приподняла правую бровь, и на одном выдохе выдала на французском:

– Приходи на площадку напротив кафе Педру к восьми вечера, покурим.

Я слегка смутился и взглянул на Мигела, спокойно продолжающего вести машину.