Золотой иероглиф

Новосибирск я выбрал потому, что знал его неплохо – учился здесь в Водном институте на дневном отделении. Итак, однажды мы с Татьяной купили билеты на поезд и… Не знаю, пусть это звучит достаточно смешно, но в какой-то момент я понял, что чувствуют эмигранты, отправляясь в новые места. Во всяком случае, наши билеты тоже были взяты только в одну сторону.

– Так вас ограбили? – недоумение на лице этой курицы казалось вполне искренним.

– Похоже на то, – процедил я.

– А… Танюша? Она ведь куда-то уехала?

Танюша… Хотел бы я знать, где она сейчас находится…

Я молча пожал плечами и спросил:

– Вы имеете в виду – в командировку, три дня назад?

– Ну, значит в командировку… Наверное, когда я в понедельник, кажется, столкнулась с Таней на площадке. Я хотела попросить четвертинку хлеба в долг, но Таня явно куда-то спешила с двумя сумками сразу, на ходу извинилась и сказала: «Не сейчас, Зоя, мне надо бежать, машина ждет».

Зоя, значит. З. О. Я. – «Змея Особо Ядовитая»… И любопытная – обиделась, что Таня «не поставила соседей в известность насчет своей командировки». Но правильно, машина Татьяну ждала – это я тачку поймал, чтобы отвезти ее на вокзал; не в гортранспорте же трястись супруге менеджера?

– Вы случайно, не обратили внимания, никто к нам вчера не приходил?

Змея Особо Ядовитая потупилась, увидела свои голые ляжки и попыталась прикрыть их полами халата. Впрочем, от этого движения картина скромнее не стала. Скорее, наоборот.

– Не обратила внимания… Или просто не запомнила… Вы знаете, я иногда вспоминаю подробности не сразу. Может, ближе к вечеру вспомню.

Нет, соседку можно выносить только в малых дозах. Даже трезвую.

Я поблагодарил и поднялся.

– Милиция еще же не приехала, – заметила Зоя.

– Ничего. Встречу у подъезда, – сказал я, думая, успею ли добежать до киоска и купить пива. Водка вечером и шампанское ночью – не самый лучший в мире коктейль, даже если пьешь водку на фуршете с доброжелательными японцами, а шампанское – в постели с обворожительной переводчицей…

С Игорем Сорокиным я познакомился в армии. Он был моим «дедом» и обучал меня обслуживанию капризных сервомеханизмов пусковой установки, поскольку, по разумению комроты, именно мне Сорокин должен был сдавать дела, уходя на дембель.

Армейские традиции – дело суровое. Сорокин не скрывал своей радости, что на смену ему кидают не какого-нибудь горца-джигита, а недоучившегося инженера, который отличает аккумулятор от стабилизатора, но это не мешало ему время от времени проводить со мной «воспитательную работу». Однажды, уже ближе к его дембелю, я пообещал Игорю, что не поленюсь после службы приехать в гости и порвать его физиономию на британский флаг. Обещание свое я сдержал, но драка окончилась довольно быстро – моя злость за полтора года стала какой-то бледной, а Сорокину, надо полагать, тоже не слишком хотелось воевать. Посему мы хорошенько спрыснули встречу, да так, что нас обоих потом подобрала хмелеуборочная машина и доставила прямиком в вытрезвитель.

А когда мы с Татьяной приехали в Новосибирск, обменяв квартиру и начав все с нуля, новая встреча с бывшим сослуживцем во многом решила мою судьбу. Поначалу, правда, лишь в отношении работы. Игорь Сорокин, работая на Новосибирском химзаводе, отпочковал от вялодышащего предприятия кооператив, который с течением времени реорганизовал в закрытое акционерное общество. Нисколько не сомневаясь в успехе своего дела, он затеял производство всевозможных лаков и красок, что при тотальном дефиците в период конца перестройки позволило ему развернуться и даже открыть собственный цех.

Однако, его идея насчет выпуска фирменной продукции быстро закончилась пшиком. Рынок постепенно заполнился, и граждане с куда большей охотой покупали широко разрекламированную «Тиккурилу», чем почти никому не известную краску с торговой маркой «Коршун».

В то время, когда Игорь стал работать в убыток, я уже трудился в его фирме несколько месяцев. Мы оба пахали как негры на плантации, он – будучи генеральным директором, я – в качестве менеджера, и лишь изредка позволяли себе расслабиться за рюмкой чая – либо он приходил с женой ко мне, либо мы с Татьяной навещали квартиру Сорокиных.

Производство красок мы почти свернули и взамен стали реализовывать чужую продукцию. К сожалению, в торгово-закупочный бизнес мы кинулись поздновато, и если бы не случайно встретившаяся мне бывшая однокурсница, дело для фирмы могло кончиться плохо.

Строго говоря, однокурсницей моей Лена Кирюшина была всего лишь год, обучаясь в одной группе со мной судоводительской специальности. Впрочем, насколько я знал, Лена вовсе не горела желанием получить диплом инженера-водника, чтобы потом несколько лет стоять за штурвалом самоходной баржи в воняющей соляркой робе, или сидеть в прокуренной диспетчерской какого-нибудь грузового порта, расположенного у черта на рогах. Вообще, она собиралась поступить в университет на филфак и специализироваться по восточным языкам, но не добрала, кажется, всего лишь одного балла, а в «водник» поступила, чтобы не терять времени и заодно попытаться оказаться на практике в Амурском пароходстве – попробовать проникнуть, пусть ненадолго, в Японию или, хотя бы, в Китай.

Девчонкам несколько проще выкручиваться в период между школой и последующими занятиями – парни должны лавировать чтобы увильнуть от военкомата. Потому что если уж суждено загреметь в армию, то надо сделать так, чтобы это произошло не в самый неудобный момент… Я, кстати, в точности повторил скороговорку: лавировал, лавировал, да не вылавировал: в горьковский «водник» я попасть не сумел, потом удрал на Иртыш, а оттуда меня через систему рабфака направили в Новосибирск, откуда я и загремел-таки на срочную службу, не успев толком начать учебу на втором курсе… Что касается Лены, то не попав с первого захода в универ, она решила поступить в Водный институт, куда наплыв был не слишком велик – отсутствие военной кафедры и перспектива служить рядовым прельщала не многих парней-абитуриентов. Лена всеми правдами и неправдами попала на судовождение, где женского пола всегда оказывались считанные единицы.

В отличие от меня она жила с родителями, но познакомился я с ней в общаге, на дискотеке. Мы с ней тогда несколько раз потанцевали, потом я сделал попытку затащить ее в свою комнату, но Ленка сыграла в неприступность. Впоследствии я понял, что она тогда не играла – через пару недель я имел удовольствие услышать в постели ее девичий писк, плавно перешедший в женский. Удовольствие это было тем более полным, что до Ленки у меня не было ни одного подобного случая. Дальнейшие наши отношения были недолгими, но довольно бурными. Ейный папаша, сам напоминающий не то китайца, не то японца, полушутя-полусерьезно называл меня «зятьком», да еще я случайно услышал, как ее мама сказала кому-то: «Кажется, они нашли друг друга. Я слышала, что если у двух людей одинаковые глаза, то им будет хорошо вдвоем».

Не стану утверждать, что эта фраза меня сильно задела – связывать себя брачными узами мне тогда абсолютно не хотелось, но мы с Ленкой действительно были чем-то похожи друг на друга. Наши отцы имели явные азиатские корни.

Не знаю, Ленкина ли внешность тому причина, но, как я уже говорил, она увлекалась культурой стран Юго-Восточной Азии. Еще в школе Кирюшина изучала китайские иероглифы, знала несколько японских выражений и, казалось, понимала, о чем говорят между собой населяющие общагу немногочисленные корейцы и вьетнамцы. Поскольку мы тогда крепко дружили, то и я поневоле приобщился к отзвукам Ленкиного увлечения, а однажды даже притащил ей сувенир, который в свое время выклянчил у своего бати. Это была бамбуковая лакированная трубочка, видимо, довольно древняя, с выжженными на ее поверхности иероглифами. Отец говорил, что эту вещицу ему презентовал какой-то китаец, когда батя в молодости работал на судах Амурского пароходства и волей-неволей общался с коллегами-китайцами, ходившими по Амуру на утлых пароходиках, из которых практически все носили название «Ветер с Востока» и отличались только номерами. Вот капитан одного «Ветра с Востока» и подарил бате эту штучку в обмен на что-то исконно русское: то ли набор матрешек, то ли бутылку водки…

Я попросил Лену перевести иероглифы, но она сказала, что не понимает их начертания, а спустя какое-то время в наших отношениях что-то произошло – то ли ей перестало нравиться мое поведение, то ли еще что… Словом, мы начали то и дело серьезно ругаться, и Ленка порой более чем прозрачно намекала, чтобы я отстал от нее. Дело как раз шло к летней сессии, для особо успевающих студентов готовилась первая ознакомительная практика на судах с заходом в порты Японии (куда как раз и стремилась мадемуазель Кирюшина больше, чем кто-либо на потоке). Я же, находясь в некотором расстройстве, плохо отработал зачеты, с опозданием вышел на экзамены и даже завалил самый главный по тем временам – «историю КПСС». Ну, а с такими показателями я не то что на Японию – вообще на «ознакомиловку» не мог рассчитывать, и меня, как и других «отличившихся», закинули в так называемый «стройотряд» – всю летнюю навигацию я таскал на горбу мешки и ящики в Осетровском порту Ленского пароходства за гроши. И находил юмор только в каламбуре – пока Лена купалась в Японском море, я купался в Лене.

Потом меня забрали в армию, мы написали друг другу по три-четыре бестолковых письма, и все… На какое-то время я позабыл о существовании Лены Кирюшиной, возможно, даже и не узнал бы ее, даже столкнувшись нос к носу, но не зря говорят, что любое создание слабого пола никогда не забывает своего первого мужчину и при случае радо вспомнить грешное прошлое. И не только вспомнить.

К тому моменту, когда прибыли мрачные люди в милицейской форме, я уже частично справился с похмельным синдромом. Сержант по требованию старшего оперативника пригласил понятых, среди которых оказалась и Змея Особо Ядовитая, после чего мы все прошли внутрь квартиры.

Первыми в комнату заглянули милиционеры, но почему-то замешкались на пороге. Я попытался протащить свой взгляд через их плечи, и натурально обомлел: у дальней стены, привязанная к креслу и с обмотанной каким-то тряпьем головой, сидела женщина, находящаяся явно без чувств; судя по знакомой одежде, это была не кто иная, как Татьяна.

Глава II

В конце этой зимы дела в фирме шли, прямо скажем, хреново. В какой-то момент я понял, что устал от бизнеса – я действительно не получаю кайфа от подобной сумасшедшей работы, а когда она к тому же перестает приносить ощутимый доход, поневоле затоскуешь по инженерским временам. С Танькой у нас после переезда начались свары и склоки. Там у нее имелись хоть какие-то подружки, здесь же она была вынуждена все свободное время пялиться на мою физиономию, на которой явственно читались два слова «денег нет». И, честное слово, я уже на полном серьезе подумывал сказать Игорю прости-прощай и приступить к работе либо на флоте, либо где-нибудь в снабжении.

… – Привет, – вдруг услышал я женский голос, когда стоял у прилавка в гастрономе и решал непростую задачу – сколько взять: сто грамм с закуской или сто пятьдесят со стаканчиком пепси.

– Привет. – Я озадаченно взглянул на красивую высокую незнакомку в норковом свингере и шляпке из того же меха. Она чуть заметно улыбалась.

– Не узнаешь, что ли? – последовал вопрос.

Ленка!!

– Извини, действительно не признал, – произнес я, глядя на нее с изумлением. Может, норковый мех сыграл свою роль, может, что еще, но даже имея перед глазами только лицо, я готов был поклясться, что со времени нашей последней встречи Кирюшина, и тогда отнюдь не дурнушка, чертовски похорошела. Передо мной стояла женщина в самом, что называется, расцвете.

Чем бы ни была вызвана тогдашняя размолвка двух не наживших ума тинэйджеров, сегодня казалось глупым выяснять отношения. Некоторым количеством времени мы оба располагали, а посему я похоронил мысль заглотить каплю крепкого в одиночестве, предпочтя бокал шампанского в обществе бывшей однокурсницы. Итак, из гастронома мы перебрались в кафе.

– Чем занимаешься в свободное от отдыха время? – поинтересовался я, глядя на прикид собеседницы. Инженеры и филологи, работающие по специальности, в меха не одеваются. Если только не находятся у кого-нибудь на содержании, но, если так, то какой смысл вообще работать?

Но Лена работала. И при этом по специальности.

– Перевожу с восточных языков, – произнесла она. – Вернувшись с практики, где, кстати, Японию мы толком и не видели, а большую часть времени проводили в машинном отделении по уши в мазуте, я поступила-таки в универ. Закончила. Опять съездила в Японию. Побывала в Китае, Корее… Теперь пристроилась тут при центре «Сибирь-Хоккайдо», так называемом «Японском доме». Новосибирск и Саппоро все же считаются городами-побратимами. Делегации приезжают иногда, спортсмены, фирмачи… Даю частные уроки детям из относительно богатых семей, тексты перевожу, в основном, инструкции к бытовой технике. Отдыхать, словом, некогда. Иначе конкурентки все заберут.

Я, в свою очередь, рассказал, что тоже бывал на территории «великого южного соседа», только при несколько иных обстоятельствах.

– Замужем? – как бы просто так поинтересовался я.

– Нет, – ответила Лена. – Я слишком ценю свободу и независимость, чтобы вешать на шею супруга. Работа мне нравится, и зарабатываю я достаточно. Выйдешь за богатого – станешь приложением к мужчине. За бедного… Зачем, спрашивается, делить свои доходы с кем-то еще?

– А если за равного?

– С равным я и без штампа в паспорте встречаюсь, когда сама этого хочу, – недвусмысленно ответила Лена. – А ты как?

– Я в разводе, – сказал я. И это было чистейшей правдой.

Еще пара-тройка вопросов и ответов, и мы, пожалуй, разбежались бы по своим делам, но Лена неожиданно сказала:

– Кстати, о птичках. Сейчас в город приехали какие-то интересные японцы, которые ищут, как я понимаю, свободные производственные площади. Ты, случайно, с легкой или пищевой промышленностью никак не связан?