«Рядом с троном – рядом со смертью»
Дмитрий Дюков
Последний князь удела #1
«Рядом с троном – рядом со смертью» – в правоте этой поговорки предстоит убедиться нашему современнику, оказавшемуся в теле сына Ивана Грозного юного царевича Димитрия. Каково это – знать, что обречен на заклание, и в ближайшее время тебя должны зарезать наемные убийцы? Как выжить в чужом времени, где на тебя устроена настоящая охота? Удастся ли «попаданцу» отменить смертный приговор не только себе, но и всему Московскому Царству? Станет ли последний князь удела Царем Святой Руси, чтобы спасти Родину от Великой Смуты?
Дмитрий Дюков
Последний князь удела. «Рядом с троном – рядом со смертью»
Пролог
Тихим тёплым июньским вечером немолодой мужчина, довольно хорошо одетый, шёл по набережной небольшого провинциального среднерусского городка. Он возвращался в гостиницу с делового обеда, плавно переросшего в весёлый ужин, на котором отмечалась удачная коммерческая сделка с местным владельцем чудом сохранившегося завода. Идти было недалеко, от шумных провожатых заезжий коммерсант с шутками отделался и по-своему наслаждался жизнью, прогуливаясь вдоль величественной реки. Поэтому две перегородившие ему путь тени воспринял с большим чувством негодования, усилившимся, когда он услышал произнесённую хриплым голосом просьбу о материальном вспомоществовании.
– Вы чё, козлы, охамели?! – с таким возгласом загулявший мужчина попытался перейти к физическому воспитанию местных хануриков, благо на здоровье и физическую форму пока не жаловался, но тут же почувствовал сильнейший толчок в спину.
– Вот хрень! – с этой мыслью земля вокруг него закрутилась, и, падая лицом на землю, удара об неё человек, бывший еще недавно живым, не почувствовал, нырнув в темноту, как в глубокую воду.
К несчастью для нашего героя, Скопина Валерия Николаевича, перейти к небытию для него оказалось непросто. Неизвестно, что привело к такому итогу – заслуги ли его в прошлой жизни, грехи, или просто так совпали звёзды на вселенском просторе, но через краткий миг темноты он вынырнул на свет. Однако происходящее Валерия Николаевича полностью дезориентировало.
Он, вполне состоявшийся, обеспеченный человек, стоял в ранних сумерках на каких-то задворках, причём ему было очень холодно и плохо. Повернув потяжелевшую голову, господин Скопин осознал полную нереальность происходящего. Он стоял разутый, полураздетый чёрт знает где, причём стоял явно на снегу. Напротив него какой-то клоун в подобии матросского костюмчика что-то нудно зачитывал по бумажке, чему лениво вникала еще пара колоритно одетых персонажей.
Внезапно пришла спасительная мысль: розыгрыш. Это розыгрыш его армейского друга и делового партнёра Володьки Шумова. Только этому члену совета директоров и одновременно акционеру крупного металлургического холдинга было по карману оплатить инсценировку подобного масштаба. Правда, зачем он это сделал, было совершенно непонятно, но версия о розыгрыше была явно приятней другой родившейся в сознании версии – о белой горячке.
– Где Вовка, черти? – попыталась произнести жертва предполагаемого розыгрыша, однако вместо слов сорвался хриплый шёпот, язык плохо слушался, а попытка сменить позу привела к подгибанию коленей.
– Спёкся, контра, – радостно воскликнул странный чтец. – Давай, выводи его в расход, ребяты.
Грохот в ушах совпал с резкими ударами в тело, острая боль, разрывающая на части сознание Валеры, вырвала из его чувств все надежды на то, что происходящее окажется шуткой. А дальше для Валерия Скопина, в крещении раба божьего Димитрия, начался вполне прозаический ад.
Глава 1
«Что же, что же это со мной?» – мысль пропадала и возникала снова во время бросков из темноты на свет. На свет я всегда выныривал быстро, а вот в темноту уходил по-разному, иногда с радостной легкостью, иногда со страшными муками, заставлявшими трепетать все клетки тела.
Во время первой затянувшейся задержки на светлой стороне бытия я ещё пытался судорожно понять происходящее, размышляя об этом всё время, пока меня носило по свинцово-серому морю. Моё тело, упакованное в спасательный жилет, дало возможность системно мыслить практически вечность, возможно даже, целый час. За это время я вполне понял, что либо сошёл с ума, либо тело мне принадлежит явно недавно. Этот вывод позволяла сделать память, услужливо подсказывая, что родился я светлокожим европейцем, а не темнокожим негром преклонных лет.
Вторая моя длительная остановка на белом свете была относительно условной, поскольку я был то ли похоронен, то ли засыпан в узком тупиковом лазе. Всё время очередной остановки на этом свете я потратил на судорожные усилия вспомнить хоть одну каноническую молитву. Почему-то казалось, что это должно помочь, однако более пары строк из покорёженного сознания вытащить не удалось.
Когда, не заметив перехода, я из подземной западни оказался внутри обычного деревенского сруба, причём один и не привязанный, мне показалось, что Бог услышал мои молитвы и страдания подошли к концу. Однако полное отсутствие окон и намертво припёртая дверь давили надежду и заселяли тревогу. Сквозь незаконопаченные брёвна сруба было ничего не видно, зато неплохо слышно. Сильный, хорошо поставленный мужской голос нараспев произносил какую-то длинную речь, язык был явно славянский, многие слова звучали по-русски, хотя и несколько архаично. После прекращения речи вокруг моей странной избы заскрипели шаги, и сквозь щели потянуло горячим дымом. Крушение надежд на скорое избавление было не менее мучительно, чем охватившее меня вскорости пламя.
В следующее появление на свет я оказался в теле, падающем ничком на утоптанную серую землю. В падении, судорожно пытаясь зацепиться руками за воздух, моё новое тело увидело на земле торчащую острую железяку. Тщетно попытавшись извернуться, со всего размаху напоролся лицом на проклятый штырь. Приколотый, как музейная бабочка булавкой к ткани, этим гвоздём-переростком к земле, я судорожно забился от боли. Через мгновение, ценой куска кожи со щеки, мной была обретена свобода. Перевернувшись на спину, новый симбионт пытался надышаться свежим, вкусным воздухом перед надвигавшимся неизбежным финалом. Однако возвращение в темноту всё не приходило, а вокруг ожидающего очередного небытия тела наблюдались удивительные явления. Три огромного роста и размера тётки в фольклорных костюмах, громко вопя и заламывая руки, суетились вокруг нового вместилища моего разума, а из-за их спины испуганно выглядывали несуразно крупные дети.
Одна из причитающих женщин, мгновенно успокоившись, начала махать рукой, зовя кого-то.
– Осип! Подь сюды к государю, Осип!
Тут же явился и Осип, здоровенный детина, который, закатав рукава, деловито потянулся ко мне, пытаясь одной рукой прижать к земле, а другой вытащить из земли рядом со мной железный пруток, при рассмотрении оказавшийся гранёным лезвием. «Вот и мучитель явился», – мелькнула мысль, а злая баба ещё и подначивала его, приговаривая:
– Свайку-то, свайку ухватистей бери, Осип.
Хотя сознание и говорило, что сопротивление лишь удлинит страдания, тело без боя сдаваться не собиралось. Крутясь ужом, я пытался руками оттолкнуть страшный нож, пускал в ход и зубы, чтобы заставить врага отпустить меня.
– Ай, грызется, маманя, – жалобился незадачливый убийца. – Ужо всю руку поел!
– Ничто, заживёт, – отвечала та. – Вот ужо Микитка в помочь прибёг.
Поняв, что лезут ко мне уже двое, я поднял крик, пытаясь кричать что-то вроде:
– Караул! Убивают, спасите!
Получалось крайне плохо, язык заплетался, однако когда всё же вышло, эти двое душегубов отскочили от меня, как ошпаренные. Рядом уже собрались и наблюдали несколько человек, гудел неразличимый гомон. Тут внезапно всё стихло, напротив меня стояли и крутили головой двое парней в окровавленной одежде, и один из них держал в руке нож. Тишину прорезал высокий женский крик:
– Воры, убойцы государевы!
Тут же в вышине ударил набат.
Парни бросились бежать, причём один из них прочь, а другой, наоборот, в сторону кричавшей женщины.
Добежав до неё, он упал на колени и, хватая окровавленными руками подол богато выглядевшего сарафана, заголосил:
– Помилуй мя, государыня царица Марья Фёдоровна, в падучей княжич бился, берегли мы ево, чтоб не убился до смерти.
– Княжич? – Красивое лицо женщины побелело и исказилось. – Эй, дворовые и сыны боярские, хватайте сего убойцу, держите накрепко!
В поднявшейся тут же суматохе, под набатный бой, последняя из оставшихся рядом тёток подхватила меня на руки и, обливаясь слезами, потащила к стоящему недалеко огромному терему, не обращая внимания на моё слабое сопротивление. Из её рук меня почему-то спасать никто не рвался, уже поднятый на крыльцо, я увидел, как красивая княгиня лупит чем под руки попадёт ту злую мегеру, что призвала ко мне этих неловких убийц.
Глава 2
Через пару суматошных минут, проскочив лабиринт комнат и переходов, мы оказались в светлом помещении, куда немедленно начал набиваться взволнованный люд. Чуть отдышавшись и немного успокоившись, я понял, что, похоже, закидывать мой разум обратно во тьму никто в ближайшее время не собирается. Следующим открытием стало то, что моим нынешним вместилищем оказалось тело ребёнка, и именно поэтому все окружающие казались мне великанами. Навострив уши, я пытался понять, куда меня забросила непонятная мне сила, чего ждать в дальнейшем и как максимально отсрочить очередной бросок в темноту.
Спустя непродолжительное время из кучи услышанных разноречивых сведений в голове пыталась сложиться мозаика понимания, и так мне стало известно, что зовут мое тело «Димитрий», его статус то ли царевич, то ли княжич, во дворе сейчас царица Марья убивает мою мамку боярыню Василису Волохову и повелела смертью казнить её сына Осипа и что то ли Димитрий, бившись в чёрной болезни, решил кого погубить, то ли Димитрия смертию жизни лишить хотели. Вот чёрт, похоже, напуганный разум принял попытку первой помощи за покушение на убийство и, оклеветав, приговорил к смерти мать и сына. Да уж, следующий перенос, думаю, будет прямиком в вечное пекло! Пока я пытался в голове сложить одно к другому, раны на лице, руках и плече были омыты водой и перевязаны чистыми льняными тряпицами.
– Кто ты? – слетел с моего языка крутившийся там уже порядочное время вопрос к заботящейся обо мне женщине.
Услышав его, она закрыла руками лицо и заплакала. Стоявший рядом с медным умывальником мужик вздрогнул и пробормотал:
– Обяcпамятел, спаси господь! Мало ли за свои неполные девять лет кручины досталось сыну блаженной памяти государя Ивана Васильевича, так новая напасть – разумом мальчишка притомился.
Далее, из прерывавшихся всхлипами пояснений, стало ясно, что страдалица эта – кормилица царевича Арина Тучкова, мнущийся рядом здоровенный лоб – её муж Ждан, дядька царевича, а крутящийся рядом мальчишка – сын Баженко, молочный брат царевича и постоянный участник всех его забав. Вот царевич Дмитрий, стало быть, я, мать моя – царица Марья Фёдоровна [1 - Мария Нагая – Мария Фёдоровна Нагая, царица, последняя жена Ивана IV, дочь окольничего Фёдора Фёдоровича Нагого.], а бьют смертным боем старшую няньку Василису, «мамка» – это её должность, как и звание «дядька» у Ждана, который, видимо, был вроде воспитателя. Больше меня поразило, что отцом моим здесь считали покойного государя Ивана Васильевича. Знание истории не являлось моей сильной стороной, я помнил только то, что вскоре после смерти самого известного из царей с таким именем началась великая русская Смута. Меж тем крики переместились с заднего двора к парадному крыльцу и стали злее и громче.
Бросившись к окну, я стал немым зрителем разворачивающейся трагедии, которую подробно комментировали дядька Ждан и Баженко. Чиновник в красном кафтане, возвышая голос, призывал толпу разойтись.
– Ишь, дьякто, Михайла, как посадских и дворовых хулит, – сообщал муж кормилицы. – Вон Тихон Быков, – указывал он на подзадоривающего толпу парня. – Всякой замятне первый заводчик.
К крыльцу на коне подлетел вооружённый, богато одетый дворянин, следом другой, далее начали подбегать их вооружённые слуги.
– Братья царицы Михаил и Григорий, – назвал их молочный брат и покосился на отца. – Как бы худа не вышло.
Соскочивший первым с коня Михаил [2 - Михаил Нагой – Михаил Фёдорович Нагой, старший брат Марии Фёдоровны Нагой, последней жены Ивана IV.] покачнулся, но устоял, удержанный под руки дворней, и тут же начал громким пьяным голосом пререкаться с дьяком. Короткая перепалка закончилась его рёвом: