Мир придумали вчера

Как по щелчку он снова стал собой. Мы с удивлением посмотрели на него. Лицо Вадима выражало насмешку, словно и не было той заминки с восковой маской. Но откуда она взялась? Неужели это была демонстрация силы автора? Он будто показывал, что предвидит наши диалоги наперед и полностью руководит нашими действиями. Что мы не «властны над своей судьбой», вопреки словам Коли, и всецело ему принадлежим.

Тогда он знает и наши мысли. Более того, сам их вкладывает нам в голову, в том числе и эту.

От такого проникновения в суть у меня закружилась голова. Внутри был сумбур чувств, где смешивалась безысходность и странная радость освобождения от ответственности за свои решения. Я вдруг понял, что даже степень нашей веры в то или иное регулируется автором. Если он захочет, мы будем считать эту версию смехотворной до конца рассказа. Или, наоборот, полностью в нее поверим. Выходит, наши личности исчерпываются тем, что будет показано в этой истории. В нас есть только то, что обусловлено ею. Или все же мы нечто большее и обладаем некоторой долей свободы?

Я обратил внимание, что Коля обеспокоенно глядит на меня. Затем он повернулся к Вадиму и спросил:

– Ты в себе ничего необычного не почувствовал в последнюю минуту?

Тот застыл в недоумении.

– По-моему, у нас весь вечер необычный… А что ты имеешь в виду?

Коля посмотрел на меня, проверяя, совпадает ли у нас мнение, что трансформация была, мы оба ее видели, но Вадим ее не заметил.

– Ну и что ты скажешь?

– Похоже, это сделал автор, – сдался я после краткого раздумья. – Показывает, что мы ничего не контролируем. Это его ответ на твои слова о персонажах, он предвидел твой монолог… Да в общем-то, он его и создал, как и все остальное, даже наши мысли… Так что мы ничего не можем изменить.

Я повернулся к Вадиму. Он опять сидел с восковой маской вместо лица. Мне стало не по себе, но это чувство не вызвало во мне сильной тревоги, так как я понимал, что этот страх вложен автором. Прямо-таки буддистское самосознание.

Коля повторил за мной и побледнел. В нем читался испуг, вероятно, такой же, как и у меня. Но насколько он понимает его эфемерность?

– Интересно, а кто главный герой? – неожиданно спросил я.

К прежним эмоциям Коли добавилось замешательство. Я продолжал:

– Осознание, что мы в книге, пришло к тебе, потому, наверно, ты. Но у меня возникло ощущение необыкновенной духовной близости с автором.

– Меня мало волнуют такие частности, – прохрипел Коля. – Я хочу понять, на что мы можем повлиять… Что будет дальше?

– Да какая разница – что будет дальше – после всего, что мы узнали?! Или ты думаешь, что мы сможем выйти из книги и попасть в реальный мир? – Я досадно махнул рукой. – Все это не существенно. Я только хочу знать – зачем затевался весь этот спектакль. Я теперь, как Вадим, всегда жажду понимать причину. – Я с усмешкой указал на друга, продолжавшего сидеть, точно каменное изваяние.

– Похоже, до тебя не доходит, – возмутился Коля. – Он может сделать с нами все, что угодно. Заставит нас убить друг друга, если захочет. Будет мучить самыми жестокими методами, если пожелает.

Я снова ощутил укол страха, но лишь мимолетно. И подумал, что в моем положении живой человек наверняка был бы в шоке и терзался от подобных открытий. Меня же автор оберегает. Возможно, для того, чтобы мой разум оставался чистым и смог отчетливей передать его мысли.

– Ну ты уже фантазируешь, – сказал я. – В литературе персонажи часто страдают на протяжении всей книги, а потом еще тяжело умирают. Но с нами-то ничего такого не происходит. Мы себе сидим, общаемся. И даже Вадим в его состоянии не мучится…

Я запнулся, потому что Вадим смотрел на меня в упор ясными пронзительными глазами. Но… это был не его взгляд. И совсем другое выражение лица – холодное и внимательное. По всем биологическим признакам это все еще был Вадим, но я знаю его много лет (опять фигура речи) и тут же заметил несоответствие. Будто его телом завладел кто-то другой.

Пауза затягивалась. Наконец мой друг заговорил:

– Я хотел сюда проникнуть и не видел иного варианта, кроме как вселиться в одного из вас.

От его голоса меня бросило в дрожь. Нет, голос был тоже Вадима, но звучал он в более высоком регистре и в нем появились новые интонации. Он откашлялся, словно для него были непривычны эти голосовые связки. Затем снова посмотрел на Колю, на меня и улыбнулся, как будто был рад нас видеть.

– Ты – автор? – спросил я и ужаснулся со своей догадки.

– Да, – ответил новый Вадим, все еще улыбаясь.

Потом он стал серьезным, тяжело вздохнул и заговорил:

– Я хотел сказать вам кое-что важное. Я понимаю, что вы желаете продлить ваше бытие и боитесь того момента, когда я закончу рассказ. Но вам надо усвоить, что вы живете по иным законам, чем реальные люди. Вы не исчезнете полностью, когда я поставлю последнюю точку, и не только потому, что никогда полностью не существовали. Вы живете в мире сознаний, в воображении людей. Сейчас только в моем, но, когда этот рассказ начнут читать, вы будете жить и в сознании других. Притом будете множиться вместе с количеством читателей, и в голове каждого из них приобретете индивидуальные черты.

Теперь вам кажется, что ваша жизнь замкнута на этом рассказе, что вы как призраки, вынужденные снова и снова проходить один и тот же путь. Отбросьте эти мысли и подумайте лучше вот о чем – благодаря новым читателям, у вас всегда будет шанс возродиться, в отличие от настоящих людей, которые живут лишь однажды и умирают навсегда. А ответ на вопрос, что более реально – внешний мир или воображение – не так однозначен. Нет, воображаемое существует так же, как и действительность, просто в другой плоскости. Ведь в голове каждого читателя гнездятся целые Вселенные, где и обитают искусство, наука и наша вековая история. Этих понятий нет во внешней реальности, они существуют только в наших сознаниях, и у некоторых эти Вселенные поистине огромны. Вы будете жить в них.

Вадим замолчал, продолжая нас разглядывать. Теперь его голос не внушал мне страх, а наоборот – умиротворял. Я посмотрел на Колю – он расслабленно откинулся на спинку дивана. Похоже, он смирился со своей участью, и я далеко не в первый раз за нашу долгую дружбу (мне просто нравится так говорить) восхитился гибкостью его ума.

Что ж, мне осталось последнее принятие, и не буду драматизировать, оно дается мне не так уж и трудно. Я посмотрел на черный проем балконной двери – там была теплая майская ночь, в которой уже не звучало ни одного крика. Я подумал о небытии, в которое вот-вот попаду, но не ощутил беспокойства. Страшно исчезнуть навсегда, а когда ты знаешь, что возродишься в сознании читателей – тревога уходит.