Белая фабрика

Старый Йехезкель (шепотом). Вообще-то, кое-какие деньжата у меня завалялись. Гробовые, так сказать. Как знать, может, до Гданьска мы на них и доберемся… Кхм… Если паспорт и вправду можно выправить так скоро, как хвастает твой муженек…

Ривка. Спасибо, пап. (Целует отца.) Спасибо.

8

Вспышка. Вспышка. Вспышка. В квартире Кауфманов работает фотограф. Делают фотокарточки для паспортов – снимают Ривку, потом Йосефа, потом мальчиков, по очереди усаживая всех членов семьи на стул посреди комнаты. Все нарядные, в белых рубахах.

Ривка. Вольф, перестань вертеться! Бери с Германа пример. И хватит улыбаться, это фото на документы! А когда ждать карточки?

Фотограф. Через неделю.

Йосеф. Ну и отлично, нам как раз будет. А они-то с этими чертовыми паспортами затянули. Но теперь точно уж обещают.

Последним снимают Старого Йехезкеля. Ривка усаживает его повыше в постели, повязывает на нем галстук, просит смотреть в камеру.

Старый Йехезкель. Ну не на паспорт, так на могилку. Что раньше выйдет.

9

Площадь перед собором Вознесения Богоматери в гетто Лодзи.

Люди собрались послушать Хаима Румковского, который собирается обратиться к ним с речью, но толпа гомонит, не дает ему начать. К слушающим присоединяются и Ривка с Йосефом.

Женщина. Пан Румковский! Люди говорят, местечки под Лодзью пустые стоят! Ни живых, ни мертвых в них! Куда люди делись?

Мужчина. Неужели все деньги немцам отдать надо, пан Румковский? Как жить-то тогда, на что?

Румковский. Тихо! Тихо! Дайте сказать! Это нас всех касается! Ну?!

Он повышает голос, и люди стихают.

Румковский. С сегодняшнего дня выход из гетто запрещен. Его оцепят солдаты СС, кто попытается выйти, в того будут стрелять.

Мужчина. Как это – выйти нельзя? А я вот в городе работаю!

Румковский. Послушайте! Я просто передаю вам приказ немецкой администрации!

Йосеф. Мы уезжать должны, в Гданьск! У нас паспорта!

Румковский. Раньше надо было!

Йосеф. Вы не имеете права!

Румковский. Немцы издали декрет. Имеет силу закона. Точка.

Женщина. Они сгубить нас хотят! Чтобы мы от голода тут перемерли!

Румковский (визгливо). Тихо! Тишина, я сказал!

Ривка. Детям есть нечего, какое «тихо»!

Но остальные снова утихомириваются.

Румковский. Врать вам не стану – положение тяжелое. Все слухи о том, что происходит в селах вокруг Лодзи, имеют под собой самые страшные основания.

Йосеф. И что же нам делать? Смириться с этим?!

Румковский. Сопротивляться мы не можем. У нас нет ничего, мы не умеем воевать, а у них огромные, до зубов вооруженные армии!

Женщина. Что ж делать-то, пан Румковский? Как же быть-то?

Румковский. У меня есть план нашего спасения! Мы должны стать им полезны! Я говорил с паном Хансом Бибовым, главой немецкой администрации!

Мужчина. И что он?

Румковский. Прекратите перебивать! «Что он»! Германия воюет с Англией, с мировой империей. Ей нужны сейчас каждые рабочие руки. Пускай немцы нас презирают и ненавидят, но мы-то знаем, как искусны и трудолюбивы наши мастера! Зря ли Исраэль Познанский поставил тут свою мануфактуру, которая всю Российскую империю снабжала текстилем? Да и только ли текстиль! Мы все умеем, все можем! Наше гетто крохотное, да! Но это не тюремная камера! Не камера, если мы будем работать! Мы каждую квартиру превратим в мастерскую. Мы сделаем фабрики из школ и из храмов! Кто умеет шить?

Ривка и женщина тянут руки вверх.

Румковский. Будем обшивать вермахт! Латать военную форму! Жестянщики есть?

Мужчина поднимает руку.

Ривка. Шить форму для немецких солдат? Обстирывать палачей?!

Румковский. Послушайте, дамочка… Как вас звать?

Ривка. Ривка Каумфан.

Румковский. Пани Кауфман. Не хотите работать – я вас неволить не буду.

Мужчина (Ривке). Не мешай слушать! Так что с жестянщиками?

Румковский. Будут делать пуговицы для мундиров, посуду для солдат! Мы будем делать сапоги и плащи для немецких моряков! Да, для солдат и для моряков, потому что именно сейчас, во время войны, мы должны стать для немцев не-за-ме-ни-мы!