Беседы с Жоржем

На моих коленях была раскрыта «Prima materia»[28 - Первичная материя (лат.). По Аристотелю, основа всеобщего материального мира; наряду с четырьмя сущностями – огнём, водой, воздухом и землёй, её должна была составлять quinta essentia – квинтэссенция – камень, часто называемый камнем мудрости.], средство от скуки и заодно случайное пособие по неспешному изучению латыни, старинная книга безымянного автора о практическом способе получения золота. Сосед, смотревший в иллюминатор и долго не обращавший на нас никакого внимания, всё же отвернулся от побелевшего стекла и уронил рассеянный взгляд на изъеденные временем листы. А потом, оживившись, заметил и меня. Представившись, он отрекомендовался букинистом.

– О, это, несомненно, интересная книга, не хуже творений Фламеля[29 - Никола Фламель (1330 – 1417) – автор «Книги иероглифических фигур», где он уверял, что смог превратить большое количество ртути в золото.].

Мы долго обсуждали предмет алхимии, причём попутчик уверял, что ни в одном источнике не содержится внятного изложения любого из её аспектов, по очень простой причине – искусство описать нельзя. Передача ощущений нуждается в традиции: она возможна, что называется, только из рук в руки, от учителя к ученику.

– Впрочем, у меня обширная библиотека, и вполне возможно, что вы найдёте там кое-что по душе. Если вы увлекаетесь содержательной стороной вопроса, могу предоставить в ваше распоряжение свою лабораторию – мне приятно ваше общество.

Я принял к сведению его приглашение. Отвлёкшись от недавнего опустошения, мысли мои наполнились туманом, будто сочащимся сквозь толщу иллюминатора. Стюарды развозили обеды. Сосед после некоторой паузы перешёл к философским вопросам, проявляя тем самым способность тонко различать настроение собеседника.

– Известно, что главным предметом поиска у алхимиков был вовсе не способ превращения простых металлов в золото. Ведь заказчики исследований, как правило, были небедными людьми. Секрет вечной молодости, то, что и возвращает смысл жизни, и вновь отнимает его, этот секрет интересовал могущественных правителей, вельмож и философов. Но, предположим, найден эликсир молодости – и что вы станете делать?

В трудных вопросах скрывается истина.

Чучельник всё молчит, и я принимаюсь комментировать Тутте высокие материи. Она, привыкнув к обстановке, больше не пугается ни лёгкого дребезга урчащих установок, деловито оживляющих пространство лаборатории, ни игры света внутри них – теперь ей спокойно и интересно. Я вполголоса говорю:

– Маленькая рыбка данио, обитательница тёплых морей и уютных аквариумов, может восстанавливать сердечную мышцу, даже если ей вырезать пятую часть ткани. А ведь то, на что способен этот небольшой, но сложный организм, вполне подвластно и человеку – достаточно только ему помочь, подтолкнуть клеточную память. Ведь любое существо развивается, в некотором смысле, из точки.

Мне хочется добавить, что онтогенез подобен фракталу, что это функция от нуля, – но зачем такие сложности милой собеседнице? В дальней части помещения трудится молчаливый неолитик, белым халатом и шапочкой подчёркивая сияющую чистоту лаборатории. Биокомплекс, самое значительное сооружение, громоздится во всю стену до потолка и уходит глубиной в неизвестность.

Чучельник колдует у проявляющегося переплетения нервов г-на Павленко, потянувшихся от шеи, послушное вещество аквариума ненадолго становится прозрачным, начитает появляться телесные ткани, а затем всё застилает белая пелена.

– Альбедо[30 - Albedo (лат.) – осветление, вторая стадия превращения, трансмутации первичной материи, «рассвет», «серебро», «лунное состояние, которое еще должно быть поднято до солнечного состояния» материи.]. Человек, вынутый из среды обитания, то есть из самого себя, дезориентирован, беспомощен и почти не существует. Однако с ним произошло главное – он оторвался от общей массы, подобно летящему пушечному ядру, он может сказать себе: этим-то мы и отличаемся, вот он, я.

Тутта, склонив голову набок и увлечённо наматывая на пальчик локон каштановых волос, не поворачиваясь, спрашивает у меня шёпотом:

– Так что, это – оживляющая машина?

– Не совсем. Жорж не был убит до конца. Его тело пришло в негодность, но, как видно, мозг вместе с контейнером был вовремя спасён. А теперь восстанавливается скелет, руки-ноги, то есть всё будет хорошо. Аквариум не оживляет, он создаёт человека и продлевает жизнь. Ведь это не просто вода – это жидкий робот. Оператор только следит за основными параметрами процесса, задаёт направление…

– Как интересно! Честное слово, не хватает попкорна, я бы чувствовала себя как в кино.

Я вздохнул и вернулся в мыслях к полёту в облаках.

Сосед с лёгкой иронией во взгляде ожидал ответа, и я принялся рассуждать вслух, захлопнув и отложив книгу, поскольку сэндвич с литературой сочетаются плохо, и если книга спокойно подождёт хоть час, хоть год, то у сэндвича судьба – как у мотылька, его жизнь коротка и проста.

– Для начала, конечно же, выпью без колебаний, этот самый эликсир вечной молодости. Потом устрою ревизию своим занятиям. Стратегии желаний, рассчитанной на десятилетия, явно недостаточно, чтобы заполнить века и уж тем более вечность. Кстати, мы строим планы, имея в виду, что жизни нашей – лет шестьдесят, как и у шимпанзе, которые, надо сказать, никаких планов вообще не строят, а ведь наш организм способен протянуть и 120—130 лет – просто окружающая среда и внутреннее напряжение его съедают гораздо раньше. Все наши начинания соизмеряются с таким понятным и естественным ограничением. Если его убрать, автоматически исчезнет и фундамент современного человеческого общества – люди, спешащие вкусить благ земных, оставить автограф на страницах всемирной истории или хотя бы в домовой книге, продолжить себя в детях и умереть – а это не так уж и мало. Есть, впрочем, аспект, связанный с массовостью вечной молодости. Одно дело, если эликсир доступен всем: тут вопросы перенаселённости, общего уклада жизни принимают планетарный масштаб. Прекращается паркинсоново движение замершего общества, всеобщее бессмертие приводит к общему параличу системы: людей перестаёт объединять нужда продолжения рода, которая подчиняет себе инстинкт размножения. Совсем другое дело, если доступ к эликсиру получает ограниченная группа лиц. Их заставляет сбиться в коллектив совместная необходимость защищаться от остального населения. – Я чуть помолчал. Слушатель едва заметно улыбался. – А ещё, пожалуй, возникнет проблема с адаптивностью разговорного языка – вечно-юным аксакалам его придётся изучать постоянно, потому что речь людей переменчива. Без постоянного контакта с обычными людьми долгожитель начнёт проваливаться в лингвистическое прошлое, а уж как он будет плеваться по поводу уродования языка, нечего и говорить. Потом, его может схватить за горло скука; и так, признаться, иногда всё надоедает, лишь ограниченность жизни заставляет держать себя в руках; а в новом масштабе времени даже и не уверен, что так уж легко будет найти занятие, чтобы не было желания отложить его «на потом». Ведь если сегодня суть творчества сводится к стремлению сделать что-нибудь новое да поскорей, при том ещё, что по статистике главное дело своей жизни люди успевают сделать в молодости, то при устранении барьера мы получим вечную проблему с творческими импотентами, у которых, к тому же, исчезнет и главный стимул работы – добиться одобрения современников. На протяжении тысячелетий человечество лучшими своими умами пытается отыскать смысл собственного существования, последовательно помещая себя сначала в центр мироздания, затем рядом с богами, потом дальше, на обочину и, в конце концов, теперь вовсе отказывает себе в такой непозволительной роскоши, как наличие цели, смысла и необходимости. Боюсь, и наш опустошённый жилец – не жилец через одно-другое столетие вынужден будет искать если не смерти, то уж таких развлечений, что станет опасным для окружающих…

Сосед широко улыбнулся и, поднимая стаканчик, наполненный кофе со сливками, поторопился меня перебить:

– О, как я погляжу, вы любитель теоретизировать. Но есть сложности и практического плана. Прежде всего – это ограничение материального носителя информации: наша память, личность, содержится в ограниченном объеме органического вещества и поэтому имеет предел насыщения.

– Но погодите, всему свой черёд, любая задача может быть решённой, вопрос только в терминологии… Что считать решением? Никто не мешает изменить способ накопления информации – пускай мозг превращается хоть в информационную чёрную дыру с обратной связью. А чтобы не утомлять публику, долгожитель может отправиться в дальний путь, к далёким звёздам…

– Смело, смело. Однако на Земле ещё столько дел! Хватит на многие и многие тысячи лет.

Самолёт набрал высоту и теперь летел над облаками, сливающимися в подобие океанской пены в духе Соляриса. Небо без границ. И солнечный свет, играя клубящимися вершинами, неожиданно яркий, с жаром пронзал иллюминатор и резал глаза.

– Рубедо[31 - Rubedo (лат.) – краснота, третья и последняя стадия превращения, означающая конечное состояние первичной материи, «восход», материю в состоянии «крайней интенсивности огня».]! – громко говорит Чучельник, встаёт и чуть отступает. – Слабонервных просим отвернуться.

Аквариум сверкает ослепительной желтизной, раздаётся гул. Неожиданно сухой, через борт переступает г-н Павленко и, надевая поданный халат, смотрит в глаза Чучельнику. Во взгляде чувствуется неподъёмная тяжесть. Тутта, сбросив оцепенение, мило хлопает в ладоши, а я поднимаюсь и с протянутой рукой говорю:

– С возвращением.

Жорж, помедлив, улыбается, жмёт руку, хмурится, глядит по сторонам, находит настенные часы и, насколько раз сглотнув, произносит:

– Так. Все отношения выясним позже. Идёмте к инкубатору.

Вслед за хозяином лаборатории мы направляемся в сторону биокомплекса (так я привык его называть). Будучи на полпути, слышим щелчок, наблюдаем, как уезжает вверх огромная лицевая панель – и появляется целая армия человеческих существ, насколько видно, вполне готовых к действию. Жорж, потирая руки, пошатываясь и охватывая взглядом открывшуюся перспективу, бормочет:

– Ну, вот теперь-то мы повоюем…

ОПУСТОШЕНИЕ

Бревенчатый домик среди леса. Сквозь окна с лёгким налётом вечности проникают лучи восходящего солнца, ослабленные густыми сосновыми ветками. Снег за стеклом: на тёмно-зелёной хвое, у основания широких стволов, повсюду за пределами четырёх стен, – отражает колючий свет, и в маленькой комнатке рассеивается мягкое, уютное сияние. Ветер, возможно, существует где-то там, наверху – но здесь, у подножия высоких деревьев, тихо, разве что с их макушек медленно опадают редкие снежинки, неторопливо пересекая пространство за призмой окна. Там же, где ветер касается остроконечных вершин, наверняка слышна музыка, равнодушная к строгим тонам, ведь она – отражение воздушного потока, вдыхающего запах леса.

Зима. Оцепенение мира.

Где бы ни бродил человек, однажды покинув дом, он всегда идёт вслед за солнцем, а пройденный путь кажется ему прямым. Однако вернуться, конечно же, нельзя, как и дойти до светила. Пускай и тень опережает путника, и снежный лабиринт ведёт его на запад, всё равно в хрустальном величии оледенелых растений человек идёт в ореоле света, шагает, пока вдруг не заблудится. Когда же тело его начинает сливаться с природой, тогда ни гулкий стон дремлющих сосен, ни тепло сугроба, ни след пролетающего самолёта, напоминающий о мире людей, ничто не греет, один только сон, в который можно погрузиться с тем, чтобы уже не выплыть.

Вальдхаузен чистит ружьё, машинально орудуя шомполом, и говорит:

– Кстати, об охоте. Вы наверняка не знаете, как бьют белку. То есть, людей интересует, конечно же, не жалкая тушка, а роскошная шкурка. Так вот, пока дилетант выстрел за выстрелом разрывает бедняг на части, почём зря переводя дефицитный, надо сказать, мех, знающий человек, приметив зверька на стволе дерева, тихо поднимает ружьё, и, держа белку на прицеле, неслышно заходит по кругу, пока от неё на мушке не останется видна одна голова. Вот тогда охотник стреляет точно в глаз, и на землю падает аккуратно обезглавленное тельце.

«Да, – подумал я, – эти головы сведут меня с ума».

Лесник замолчал. Я гляжу на его спокойные движения, медля и не желая нарушать размеренность положения дел, но, всё же, вдоволь насладившись паузой, задаю вопрос, не требующий, как мне кажется, особых раздумий:

– А знаете ли вы, что такое опустошение? – Собственно, и вопросом это назвать нельзя, скорее намёком на новую тему разговора. Когда спешить некуда, мысли вязнут в тишине. И голос лесника, сидящего напротив, теперь долетает не сразу, будто нет ему начала, и доносится он со стороны, и нас разделят воздушный океан.

– Опустошение, известное дело, это когда ружьё наводят на цель, нажимают на курок, и гремит выстрел – вот тогда тянет пороховым дымом, эхо гудит в голове, а внутри всё замирает, только сердце колотится в пустоте. Это и есть опустошение. Но опытный стрелок таких мелочей уже не замечает.

Он поднимает ружьё, согнутое в колене, и смотрит на просвет.

Вальдхаузен проходится по комнате, подбрасывает в печь поленья. Всё-таки, житьё вдали от людей заставляет заботиться о себе совершенно прямо – человек вынут из сложно переплетённой системы социальных отношений, он сам себе и врач, и повар, и друг, и недруг, и судья. Нужно быть сильной натурой, чтобы все занятия, которые в обществе мы распределяем по интересам, делать самому. И уж если с чем-то не справился, надо иметь мужество и строго осудить виновного, и принять наказание, и простить. У сильных людей доброе сердце. Орудуя кочергой, лесник продолжает разговор:

– Вот вы говорите, пустота. Но ведь она не существует. Пустота – это то, чего нет. Смотрите, я бросаю в огонь дрова. Пламя обнимает податливый материал, превращая деревяшки в тепло. Но когда поленья сгорят, их не станет, и возникла бы пустота, но вся штука в том, что её нет. Она – просто обозначение нестыковки между нашей памятью и настоящим, которое отличается от прошлого. Существует только в людских головах.

«И точно, с кем бы человек ни общался, на самом деле он говорит сам с собой, – думал я, имея в виду, что слышишь только то, что можешь понять, а значит и придумать самостоятельно, – и эта сентенция лесника поинтересней его охотничьих историй».

– Но позвольте, а как же насчёт вакуума? Не станете же вы отрицать его наличие в космическом пространстве, ведь это давно установленный факт. Можно сказать, что вся наша вселенная есть пустота с редкими вкраплениями звёзд! – Впрочем, со смелой метафорой я немного погорячился, но Вальдхаузен, преображающийся из простоватого охотника в тонкого философа, великодушно не воспользовался моей ошибкой. Он слегка улыбается да ворочает угли.

– Вот такой вот парадокс: вакуум – есть, а пустота – не существует. Вы должны понимать разницу между физическим каркасом мира и человеческим космосом. Так, используя, образно говоря, нижний уровень реальности, мы питаем организм, ходим друг к другу в гости, запускаем спутники. Да, кстати, я почитываю некоторые материалы, так профессор Джим Датор из Института изучения альтернативных вариантов развития будущего, к примеру, полагает, что человечество всерьёз займётся колонизацией Марса в течение ближайших 30—50 лет. И, между прочим, так как Марс весьма удалён от Земли и перелёты между ними крайне дороги, то космонавтам, астронавтам и прочим тайконавтам придётся оставаться на месте прибытия, чтобы стать колонистами и в последствии эволюционировать в иную форму жизни. Так и будет, если не применить для перелётов другой способ, основанный на верхнем уровне реальности.

Вальдхаузен усаживается ближе к теплу, вытягивает ноги, и морозно-сосновый воздух насыщается восходящим духом человечьего естества. Я на всякий случай комментирую и уточняю:

– Ну да, navigare necesse est, vivere non est necesse[32 - Плыть – необходимо, жить – необязательно (лат.).]. – В глазах удивительного лесника обозначается понимание латыни. – Человечество подобно волнам на поверхности океана. Пока дует ветер, прибой будет отвоёвывать у берега всё новые территории, а судьба отдельных волн никому не интересна, это понятно. Но скажите, о каких уровнях вы говорите? Не имеется ли в виду интеллектуальная деятельность, отделяющая человека от животного мира? О чём, собственно речь?

– В определённой степени вы правы. – Вальдхаузен, сплетя руки на животе, расплывается в улыбке. – Только ваш удачный пример нужно развернуть: среди волн плывут ещё корабли, пронзая человечество вдоль и поперёк, будучи надстройкой верхнего уровня. Капитаны современности умеют ловить ветер. Как бы это объяснить… Вот вы, скажем, как сюда попали?