Видеосклеп

Видеосклеп
Дмитрий Коровин

Ему шестнадцать, он на пороге взрослой жизни и впервые пробует ее на вкус, пытаясь найти поддержки и совета. Но друзья остались в старой школе, а родители заняты переездом в новый дом. Единственным проводником для юноши служит видеодневник бывшего постояльца, чудовищные дела которого требуют разоблачения…

Дмитрий Коровин

Видеосклеп

Глава 1

Плотного телосложения, довольно симпатичный и серьезный на лицо, с обыкновенно уложенными волосами, чуть прикрывающими лоб, в кроссовках, джинсах и белоснежной рубашке – таким шестнадцатилетний юноша по имени Дин Дэннинг предстал перед учащимися средней школы маленького провинциального городка Махкван[1 - Махкван (на языке индейцев шайенн – индюк) – вымышленный североамериканский городок в штате Монтана, недалеко от границы с Канадой.] в понедельник девятого сентября…

Дин вошел в класс, оставаясь под пристальным вниманием пятнадцати пар сканирующих глаз. Хитрые и насмешливые они были направлены на него и, кажущийся робким, юноша почувствовал себя словно без одежды, измазанным дегтем и вываленным в пуху.

Оценивают! Пускай! Дин к этому привык. Он четырежды был исполнителем этой незавидной роли. И все же ему было неприятно, он стоял будто перед расстрельной командой жестоких и бессердечных подростков. Перед ним сидели наследники общества, продолжатели родов, внуки зловредных старушек, вечно сующих носы от безделья и скуки в чужие тайны и дела. Нужно было правильно себя зарекомендовать, поставить, показаться с удобного ракурса, подобрать нужный ключ к дверям чужого коллектива.

Дин стоял и старался ни на кого не смотреть. Он лишь окинул присутствующих взглядом, ни на ком его не задерживая, и уставился на учителя – сорокалетнюю женщину в прямоугольных очках.

– Класс, внимание! – сказала она. – В нашей школе новый ученик. Пожалуйста, проявите дружелюбие и понимание.

– О-о, свежая кровь! – раздался неприятный, грубый голос откуда-то с галерки, и по классу раскатился смех.

– Симпатичный пацанчик, – сквозь гам ввернула девушка с передней парты, ближе всех находившейся к Дину.

Юноша осторожно скосил глаза и увидел блондинку. С первых же секунд лицо ее показалось прекрасным – чуть продолговатое, с прижатыми ушками, с маленьким аккуратным носом, с большими, скорее синими, чем голубыми, глазами, с высоким гладким лбом – лицо приятное во всех отношениях, изображенное на аккуратной голове, завершенной собранными на затылке белыми шелковистыми прядями. Чуть раскрытыми, в меру пухлыми губами девушка посасывала краешек пишущей ручки, с подобострастием искушенной людоедки уставившись на Дина. Удивительно было увидеть подобную мордашку в этой заброшенной Богом дыре. Почти идеальная девушка, которой Дин уже показался симпатичным!

– Как звать? – кто-то крикнул из центра и юноша тут же перевел внимание, столкнувшись с недоверчивыми физиономиями, по большей части мужскими.

Повторно возвратиться к блондинке он, конечно же, не посмел и, не находя мужества выдержать эти невидимые испепеляющие лучи, опять повернулся к учительнице.

– Скажи нам свое имя и фамилию, – вторила она вылетевшему из класса вопросу.

– Меня зовут Дин Дэннинг, – быстро и громко ответил новичок.

– Дик Лемминг? Как бурундука? – вновь передразнил с галерки какой-то хмурый, смуглый парень и по классу снова пробежали отрывистые смешки.

– Дин Дэннинг! – вынужден был повторить новичок, спокойно смотрящий поверх торчащих из-за парт голов.

– Класс! – одернула учительница. – Успокоились! Шутить будете на перемене!

Женщина дотронулась пальцами до очков и, чуть меняя их позицию на крепком греческом носу, с величием генеральши оглядела казарму, словно выискивая свободную койку для прибывшего новобранца.

– Бауэр сейчас болеет, можешь временно сесть за свободную парту, – наконец объявила она. – И к доске поближе. Потом сам выберешь, где тебе удобнее.

– А можно поменять его на Итана? – попросила одна из девушек.

– Зачем это? – тут же воспрепятствовал сосед. – У кого я списывать буду, ты дура что ли?

– Итан! – окликнула учительница, вооружаясь указкой. Чуть подтолкнув новичка в проход между партами, и подождав, когда он усядется на предложенное место, приготовив тетрадь и учебник по истории, женщина шагнула к висящей на стене карте и начала урок.

– Ты чего как не родной? – прошептали справа, и Дин заметил протянутую через проход руку, которую с облегчением пожал.

– Дин.

– Хобб Кёллер, рад знакомству, – представился сосед, наклонившись вбок, и продолжил: – Надолго сюда?

– До конца урока точно.

– Я про нашу деревню.

– А-а. Самому хотелось бы знать.

– А как оно вообще? – не унимался Хобб.

– В смысле? – не понял Дин, уставившись на него.

– Хобб! Я же сказала, обо всем расспросите на перемене! – раздался голос учительницы, и юноши были вынуждены прерваться, хотя бы до тех пор, пока Дина не ткнули сзади с похожими расспросами.

Хобб заступился, велел всем отвалить и настроился на обучение.

– Пиледжи тетка строгая, с ней не забалуешь, – лишь буркнул он и замолчал почти до самого звонка.

На протяжении всего урока Дин чувствовал себя сконфужено. Испытывая постоянное напряжение и пытаясь сфокусироваться на учителе, он замечал лишь учеников с их голодными, красноречивыми взглядами, сами за себя говорившими. Повседневная, заунывная школьная скука была развеяна его присутствием. «Свежая кровь» – как сказал смуглый паренек на задней парте и похоже ее давненько в эту вену не вливали.

Закрепленный опыт последнего такого знакомства Дин получил тремя годами раньше в Портленде, но подобное здесь, скорее всего, не пройдет. Там Дина почти и не заметили, он быстро подобрал подходящее поведение, легко нашел общий язык и постепенно проникся принятой в классе философией. Особо не выделялся, даже в прошествии года, но и не прибывал в тени.

Ничего, спустя два-три месяца бывшая фотография покинутого класса уже заменится другой, и эти подозрительные физиономии Дин сможет перечислить поименно. Лишь остается подождать и выдержать натиск, а он, судя по всему, обещает быть не слабым.

За десять минут до конца урока новичок перестал обращать внимание не только на учителя, но даже на учеников. Ему хватало времени, чтобы придумать выгодную сказку. Рассказами о веселом Портленде их вряд ли можно было искусить, но вот истории о его ночной стороне могут получиться занимательными. Пусть Дин еще и не познал ни клубных вечеринок, ни алкоголя, ни женщины, зато умел интересно фантазировать, и это не раз приносило ему пользу, хотя бы для самоутверждения в компании, тем более незнакомой. Бары, спиртное, проститутки – начало, в общем, не плохое, а если подобный салат ко всему прочему сдобрить острым соусом из пары где-то услышанных баек, сие блюдо каждому придется по вкусу. Главное не перелить, иначе Дин сразу попадет в разряд выскочек. Однако чтобы ложь осталась незаметной, нужно лжецу находиться в спокойствии, а Дин сейчас прибывал далеко не в лучшей форме. Сказался все же стресс от перемены места.

Это был уже пятый переезд Дина Дэннинга за всю его непростую шестнадцатилетнюю жизнь. Переезд прошел с большими осложнениями, безжалостно круша весь устоявшийся уют и перечеркивая принятые правила. Вновь незнакомый дом, который нужно обживать; опять привычки странные, к которым нужно привыкать; снова чуждые законы, какие нужно соблюдать; и только мечты останутся прежними. Мечты, далекие, но желанные, прибывавшие за гранью семейного признания. И хотя их называли: детскими, наивными, смешными и даже оскорбительно глупыми, они, на протяжении долгого времени, держали на плаву их почитателя, согревая его трепетную душу обманчивыми надеждами на будущее, которое у него забирали его же собственные родители.

Сначала юноша упорно не хотел подчиняться, продолжая строить новые планы, затем смирился и просто перестал им следовать, поняв, что скоро все рассеется словно туман. Дина принуждали жить одним мгновением только здесь и сейчас, приучали к готовности бросать и расставаться. Он, конечно, мог иметь свои личные вещи, но лишь попадавшие в свободное место в трейлере; мог завязывать знакомства, но не имел права сближаться и заводить друзей; мог любить бейсбол, но лишался возможности быть постоянным членом одной команды. Одиночество постепенно сгущалось над Дином, холодною рукой хватало за горло, иногда заставляло выть, а временами бросало на стену. И в последние месяцы, предвкушая очередную миграцию, он особо ощущал гнетущую пустоту в своем юном, но по-взрослому израненном сердце.

Так будет продолжаться еще целых три года, пока юноша не поступит в университет и не покинет эту странную парочку неудачников, зачавших, родивших и воспитавших его неизвестно зачем. А то уж ему начинало казаться, что он навечно обречен дрейфовать в их сопровождении, чувствуя себя вместо домашнего питомца, о котором вспоминают уже отъехав на внушительное расстояние, при беглом перечислении вещей: видео, одежда, посуда… а канарейку взяли? И более печален факт, что Дину не разрешали завести даже ее! Видите ли, дорогая мамочка очень жалостливое создание и за свою жизнь уже успела оплакать двух кошек и белую мышь, мол, с нее порядком хватит! А на предложение купить ему черепаху, она ответила, что заведомо знать, как некая ползучая табакерка переживет тебя лет на сто – это уж слишком! Одна ее насмешливая рожица, торчащая из-под панциря, будет ужасно маму раздражать, да и что это вообще за зверь? Не обнять его, не погладить, а у того, какое можно потискать, уж больно краток век. Надо отметить, что отец – инициатор постоянных переездов и главная фигура затаившейся детской злобы – при этих словах поежился и с каким-то пренебрежением покосился на маму.

Да, Дин не скрывал, что жизнь его ущербна и многократно побита, хоть и старался не показывать обиды. Мысли и фантазии оставались единственными его компаньонами, постоянными, надежными спутниками, каких никто никогда не увидит, не отберет, не запретит. И он стал размышлять, уходить в себя, придумывая образы, картины, истории и случаи, не произошедшие с ним. Юноша так часто прятался за ними, что окончательно возненавидел реальность и при встречи с новыми людьми, спрашивающими о прошлом, вооружался сказками, пережитыми в воображении.

И вот оно новое место непродолжительной дислокации их семьи. Новый упадок сил, новое разочарование, новая грусть и будущая платформа для мысленного развития вероломно прерванной пьесы. Оставалось держаться и замыкаться в себе. Никто больше не узнает, чего Дин хочет, никого он больше не попросит ни о чем! Он станет для всех хладнокровной ящерицей, покроется непроницаемой чешуей.

Звонок!

Дин сразу очнулся от мыслей и, хлопнув учебником, поднялся из-за парты.

– Следующая алгебра, перепрыгнем всей толпой, – с улыбкой сообщил Хобб. – Тебя сейчас начнут обнюхивать, но ты не тушуйся.

Класс неторопливо потянулся в коридор, где разбился на кучки и, повернув за угол, рассредоточился по шкафчикам.

Хобб оказался в стороне, но Дин не успел ощутить одиночества, так как мгновением спустя был удостоен обещанного внимания.