Охота на охотников

Я хрюкнул от удивления. В мозгу возникла кошмарная картинка – лежит под одеялом следователь Зуев в полном неглиже, и представляет себе меня, представляет… Сначала правой рукой, а потом, когда правая устает – левой… Мороз по коже.

Решив, что с таким впечатлительным мужчиной надо быть поосторожнее, я подкрался к стулу, что стоял перед его столом, и сел с краешку. На тот случай, чтобы побыстрее сорваться, если ему опять придет в голову представлять меня себе.

– Чего это вы такой напряженный? – Зуев, копавшийся в каких-то бумагах, что громоздились на краю стола, подозрительно скосил на меня левый глаз.

– Ментов боюсь, – честно ответил я. – С детства боюсь.

– Начнем с того, что не ментов, а сотрудников милиции, – наставительно сказал Зуев и вытащил наконец искомую папку. – А ко мне вы можете обращаться совсем просто – Олег Анатольевич. Договорились?

– А я тоже просто Михаил Семенович! – обрадовался я. – Бывают же совпадения!

– Ну да, ну да, – рассеянно проговорил Зуев, копаясь уже непосредственно в папке. – Совпадения… – Он вынул какую-то бумажку и принялся читать, время от времени поглядывая на меня поверх листка: – Мешковский, Михаил Семенович… Анкетные данные опустим… Пять раз привлекался в качестве свидетеля, три раза – обвиняемого, оправдан. Дважды направлялся на лечение в психиатрические учреждения, отбыл, выпущен… Хм, какой идиот это писал? Ладно. Довольно богатая биография, а, Мешковский?

– Так время-то какое было? – я пожал плечами. – Кругом беспредел. А я еще и таксистом работал. Зона риска. Между прочим, прошу заметить, по всем моментам признан невиновным, а из дурки меня выперли, как симулянта. А к чему вы эту бумажку зачитали?

– Да так, – Зуев тоже пожал плечами. – Чтобы яснее стало, с кем дело имею. И чтобы вы поняли, что я о вас все знаю. Ну что ж, Михаил Семенович, расскажите, если не сложно, что же там вчера произошло. В деталях, будьте любезны.

Я еще раз повторил то, что видел. Следователь меня внимательно выслушал, не перебивая и время от времени чиркая что-то на обычном листке, потом хитро прищурился и спросил:

– Что же это получается? Вы, ранее неоднократно привлекавшийся за буйный нрав, во время этой заварушки так испугались, что даже пошевелиться не могли?

– Не испугался, а растерялся, – поправил я. – Старею, наверное. А вообще, что я, по-вашему, должен был делать? С голыми руками лететь выручать Иванца? Которого знаю без году неделя и который мне не кум, не сват и не брат? Он, между нами, мне вообще не нравится. Это, конечно, не повод бросать его на верную смерть, только и свою жизнь ради такой личности отдавать глупо, согласитесь?

– Не знаю, не знаю, – загадочно протянул Зуев. – Не срастается у меня что-то. Нехарактерное для вас поведение, вот что странно. Зато шеф ваш, вам несимпатичный, говорит, что это, скорее всего, именно вы навели на него грабителя.

Я хотел было упасть со стула от удивления, но даже на это сил у меня не хватило. Единственное, что я смог – это проблеять:

– Не понял…

– А чего тут непонятного? – Зуев зловеще усмехнулся. – О том, что Иванец будет перевозить деньги, знал очень ограниченный круг лиц. Но со всеми этими людьми он, как уверяет, знаком не один год, и доверяет, как самому себе. Будь они наводчиками, давно бы прокололись – не в первый раз при них крупные сумму перевозит. А вы в фирме проработали только три дня, и тут – бах! – ограбление. Забавное, как вы говорите, совпадение. Не находите?

– То есть я идиот, да? – уточнил я. – Не успел выйти на работу, как устроил ограбление, а после этого остался в городе, у всех на виду – берите меня еще тепленьким?

– Может быть, вы таким образом хотите отвести от себя подозрения? – парировал Зуев. – А может, действительно идиот. Вас же пару раз направляли в психушку.

– Я отбыл! – прорычал я. – Я на свободе с чистой совестью.

– А вот с этим мы и будем разбираться – какая у вас совесть. Видите ли, я почему-то больше склонен верить вашему директору. Очень странно, что на третий же день вашей работы произошло это ограбление. Еще более странно, что вы не захотели сразу вызвать милицию…

– Да я не умею с мобилы!

– Это о себе любой дурак сказать может. А вы не хотите подумать и сознаться во всем?

Я посмотрел на него, как на ненормального. Все равно, что у приговоренного к смерти спрашивать – может, сами себе башку отрубите?

– Нет уж, – проворчал я. – Если вас так приспичило что-то доказывать – доказывайте. А я погляжу, как у вас это получится. Если что-нибудь докажете – обязательно сообщите. А пока можно мне идти?

– Конечно, нет, – Зуев усмехнулся. – Видите ли, гражданин Мешковский. Мало того, что я окончательно и бесповоротно уверен в вашей виновности – в ближайшее время я постараюсь доказать, что это именно вы навели грабителей на вашего директора. А вам в связи с этим я предлагаю трое суток посидеть в ИВС. Что вы на это скажете?

Я ничего не сказал. Я просто охренел. От этого визита можно было ждать чего угодно, только не такого финала. Ни за что ни про что меня вдруг обвиняют непонятно в чем, и собираются закрыть на трое суток. Полный бред, но на данном этапе возразить было нечего. И я поднял руки:

– Сдаюсь. Все равно с тремя сутками ничего поделать не смогу.

– Это точно, – Зуев удовлетворенно кивнул. И, блюдя формальности, невинно поинтересовался: – Защитник у вас есть?

– А как же? У меня уйма защитников. В одном «Спартаке» человек шесть играет.

5

Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. Следователь Зуев с его иезуитской логикой буквально изнасиловал мои представления о справедливости и беспристрастности родных органов правопорядка. При том, что я и раньше-то от них был не в восторге. Но схлопотать ни за что, ни про что трое суток – это вообще нечто запредельное. Я, конечно, в свое время немало покуролесил, и это был далеко не первый мой визит в изолятор временного содержания. Но чтобы вот так, на ровном месте – такого со мной еще не случалось.

И директор. С какого перепуга он решил, что я – наводчик? Что ли, его просто загрызла тоска по безвременно ушедшим миллионам, и он решил сделать козлом отпущения первого попавшегося меня, на свою многострадальную голову умудрившегося оказаться на месте преступления? Их совместная со следователем аргументация – дескать, я работаю всего третий день, а кто-то уже умудрился наказать Иванца на два с половиной миллиона баксов – никакой критики не выдерживала. Хотя бы потому, что я и знать-то не знал о предстоящей перевозке денег. Не того калибра фигура, чтобы меня об этом в известность ставили. Почему не сказал об этом Зуеву? Да потому что в тот момент, когда он отправлял меня в каталажку, говорить ему о чем-то было бесполезно, я это по глазам видел. Все равно любые слова он воспринял бы просто как попытку уйти от ответственности. И пока не отсижу эти долбанные трое суток, нормального диалога с ним не получится, знаю я таких. Ему кровь из носу нужно было продемонстрировать свою власть, что он и сделал. В расчете на то, что моя психика не выдержит, и я покаюсь в том, что совершил, а заодно и в том, чего не совершал. Хотя, судя по всему, товарищ Зуев был на сто процентов уверен, что я таки что-то совершал. И собирался это каким-то образом доказать. Что ж, флаг в руки. Я надеялся, что у него ничего из этого не получится.

Народу в камере было не очень много – человек восемь, половина из которых, по случаю духоты, пребывали в полуголом виде. Меня запихнули внутрь, бросив: «Принимайте пополнение!», и с грохотом закрыли дверь за спиной. Отдыхайте, Михал Семеныч, а то за два с половиной трудовых дня умаялись, как лошадь.

Старожилы соловыми глазами уставились на меня. Молча. Если здесь и существовали какие-то традиции по прописке-выписке, то сегодня они не действовали. По случаю духоты, разумеется. Хотя контингент, судя по обилию наколок, подобрался бывалый. Как минимум пятеро из восьми имели за плечами опыт отсидки.

– Здорово, парни, – я шагнул вперед. – Которого шконаря вам тут не жалко?

– А ты надолго? – сидевший на койке под небольшим зарешеченным оконцем коротышка с замечательной русалкой на безволосой груди поскреб пятерней подбородок.

– Пока на трое суток.

– А за что?

– А чтобы следователю Зуеву приятное сделать, – я хохотнул. – Как все, ни за что.

– Зуеву? – понимающе протянул коротышка. – Ну все, браток. Тебе кранты. Зуев – бульдог. Если в кого вцепится – хрен отпустит. Так что губу закатай и готовься. Тремя сутками не отделаешься.

– Жизнь покажет, – отмахнулся я. – Что со шконарем?

– Да вон, у стены можешь кости кинуть. Балалая сегодня с утра на СИЗО перевели, так что свободна шконка. Тебя звать-то как?

– Кореша Мишком кличут. Я на это дело даже отзываюсь иногда. Приучили, гады, за десять лет. – Я осмотрел койку со скатанным матрацем. Жуткий антиквариат. Ну, да я на пуховые перины и не рассчитывал. Подошел и принялся возиться, обустраивая себе ложе.

Процедура прописки меня в хате началась примерно через час. Какой-то гарный бритоголовый хлопец созревал-созревал, и, наконец, созрел. Почему ждал столько времени – черт знает. Наверное, по жизни тормоз. Но – тормоз, не тормоз, – а через час он поднялся и, засунув руки в карманы, принялся бродить по хате туда-сюда, делая вид, что прогуливается.

Минут пять топтался, гадом буду. Потом остановился перед койкой, которая успела одарить меня полудремой, и слегка пнул ее. Я открыл глаза и удивленно посмотрел на него.

– Слышь, ты, как тебя… – гнусаво проговорил бритоголовый, глядя на меня сверху вниз все теми же соловыми глазами. – Мишок, что ли? А ты че – первоходок?

– А ты че – подраться хочешь? – уточнил я. – Так ты открытым текстом говори, не стесняйся.

Бритоголовый слегка подумал – с минуту, не больше, – и снова пнул койку. Опять несильно.

– А ты че быкуешь? Деловой, что ли?

– Сядь, Фофан, – лениво окликнул его коротышка от окна, которого, как уже успело выясниться, звали Тихоном.