Охота на охотников

– Не, а че он быкует? – Фофан даже не обернулся. – Я ему, как человеку, вопрос задал, а он пальцы гнет.

Я вздохнул. Фофан был совсем-совсем нестрашным. Если кого и следовало здесь опасаться, то невзрачного безволосого Тихона с русалкой во всю грудь. А таких, как Фофан, в любом жилом микрорайоне – что собак несъеденных. Называются где как, но в основном гопотой. Бегают по улицам и отжимают у нормальных граждан шапки, барсетки и мобилы. А потом лихо пропивают эти ништяки в тот же вечер. Если, конечно, их менты поймать и прикрыть не успевают. Фофана успели. Уж и не знаю – за отжим ли мобилы или за то, что он на стене несанкционированное слово из трех грубых букв нарисовал. Неважно. Важно, что в камеру он прихватил все свои понты. А это, между прочим, показывало, что первоходок – именно он, а не я, которого Фофан так старательно пытался уличить в этом (весьма сомнительном, между нами) грехе. И, в отличие от меня, сей вьюнош явно испытывал кайф от пребывания в камере. Не мешало бы слегка обломать ему этот кайф. Для профилактики, чтобы не зазнавался.

Поднявшись со шконки, я встал перед бритоголовым. И сразу оказался на полголовы выше. И пошире в плечах. Аккуратно положив свой лоб на его, выбритый, я широко, от всей души улыбнулся:

– Нет, Фофан, я не первоходок. Если тебе так приперло знать, то вот в этой хате я уже в третий раз. И что-то тебя здесь раньше не видел. Я и в других бывал, а тебя там тоже ни разу не водилось. У меня, правда, дальше СИЗО заходить не получалось – ну, не судьба. Выгоняли меня отовсюду. Не нужен я нигде. Ты меня за это бить не будешь?

Фофан слегка побледнел и отступил на шаг. Нормальные граждане, у которых он темными зимними вечерами отнимал ништяки и балабасы, обычно с ним в таком тоне не разговаривали. И уж тем более свою голову на его покатый лоб не складывали. Случившееся несколько – а если честно, то очень сильно – не укладывалось в его черепной коробке. Буквально из ушей выпирало. И он решил, пока не поздно, отработать назад:

– Да не буду я тебя бить! Даже не собирался!

Тихон у окна довольно заржал. Я снова развалился на койке. Процесс прописки был закончен. Но, как оказалось, он был далеко не самым интересным, что ожидало меня здесь. Самое интересное было впереди.

– Слышь, Мишок! – окликнул меня Тихон пару минут спустя. – А кроме шуток – Зуев тебя за что прикрыл?

– А я у Иванца водилой работал, – лениво отозвался я. Отмалчиваться, ссылаясь на старые воровские законы (мол, такими вещами в таких местах интересоваться не принято) смысла не было. Все равно так или иначе узнают. Мало ли лазеек для бывалого человека? А Тихон – явно из бывалых. – Иванца помнишь? Который привокзалку держал. Короче, вчера его гоп-стопнули. Два с половиной лимона баксов увели. В руке дырку из волыны просверлили. И на сладкое пару охранников завалили. Иванец решил, что это я на него наколку дал. Зуев думает, что он прав.

Тихон поковырялся пальцем во рту, прикидывая, какого количества нулей лишился Иванец. Сосчитал, уважительно кивнул и на всякий случай уточнил:

– А это ты на него наколку дал?

– Ты, Тихон, грамотный парняга, – я усмехнулся. – У тебя даже русалка во всю грудину напортачена… Скажи: вот ты взял два с половиной ляма – и что, будешь сидеть в городе и ждать, пока тебя повяжут? Чушь собачья. Я не знаю, чего ради Иванец решил в мою сторону пальцем ткнуть.

На мой взгляд, аргумент был железный. Но тема неожиданно оказалась слишком животрепещущей. Она не увяла после моей пренебрежительной отмашки. Ее неожиданно поддержал Фофан, насмешливо поинтересовавшийся:

– Да ну на хрен! Ты что, хочешь сказать, что Иванец просто решил тебя крайним сделать? Че-то ты туфту пихаешь. Я про Иванца слышал – реальный чертила…

– Че ты слышал? – презрительно оборвал его Тихон. – Слышал он… Ваня в середине девяностых фасон держал, а потом сдулся, как гондон. А если сдулся – значит, и раньше с дыркой был. Реальные пацаны так просто не сдуваются.

– А ты его знаешь, что ли? – огрызнулся Фофан.

– Знаю, не знаю, – проворчал Тихон. – Я с его пацанами срок мотал в Сенявино. С Баллоном и с Кобой. Баллон там и остался, от ТБЦ загнулся. Коба на Ваню злой, как собака. Сказал – откинется, на перо поставит. И за Баллона, и за все хорошее. Ваня им до хрена косяков наделал.

– Это каких это? – голос Фофана был очень недовольным. Не знаю, может, Иванец был кумиром его подвальной юности, и он никак не хотел мириться с тем, что кумира пинками сгоняют с пьедестала?

– Хороших, Фофан, – хмыкнул Тихон. – Когда менты Ванину бригаду повязали, он у своей шмары гасился. Поэтому со всеми под пресс не попал. А потом сказал пацанам – мол, если они его не сдадут, то он им не отсидку, а курорт устроит. Они его и отмазали. Пока на тюрьме были, до суда, он им каждый день дачки жирные засылал. Пацаны реально икру ложками хавали. А после суда ни разу не нарисовался. Вот Кобу и закусило. А Коба базар держит. Такая херня, Фофан.

Тема засосала окончательно. Всех без исключения. Хата погрузилась в ностальгические воспоминания. Фофан, по возрасту зацепивший лишь самый край девяностых, но беззаветно преданный делу бандитизации всей страны, забросал окружающих вопросами. Тихон и еще пара сидельцев, как непосредственные участники основных событий, не без удовольствия вспоминали подвиги, причем, как свои, так и чужие. Если бы я был летописцем, то вполне мог бы сейчас написать криминальную летопись нашего города. И получить за нее Нобелевскую премию по литературе.

Но летописцем я не был. К тому же из всего, о чем говорилось, интересовался лишь одним персонажем – Иванцом. И относительно его фигуры мне была нарисована довольно подробная картина следующего неприглядного содержания.

В начале девяностых молодой штангист Сережа Иванец по кличке Ваня задолбался тягать штангу, потому что тяжелая, решительно и очень успешно забил на нее и начал пробовать себя в различных формах бизнеса, которые в то время могла предложить только что нарождающаяся постсоветская действительность. Выбор был не очень богатый – Иванец пытался торговать вареными джинсами, аудиокассетами и даже самогоном. Но торговля его не вставляла, и он влился в группировку своего друга, тоже бывшего штангиста, Сизого. Банда обитала на площади перед железнодорожным вокзалом и трясла денежку с местных торгашей. Трясла пока еще не в организованном порядке, и денежек было мало.

Поскольку привокзалка – место хлебное, на нее положили глаз несколько соседствующих бригад. Последовал ряд разборок, в результате которых Сизый отправился в края, где охота гораздо богаче, торгаши – на порядок жирнее, но всех и вся крышует непререкаемый авторитет по кличке Великий Маниту. Группировка, по ликвидации вожака, попыталась было рассыпаться, но Ваня, по дружбе успевший стать правой рукой Сизого, напинал особо недовольным или трусливым самые чувствительные места, заново собрал команду и возглавил ее. Будучи неплохим организатором, он сделал из своих пацанов вполне дееспособную боевую единицу, а чтобы тем не сильно обидно было жить в режиме жесткой дисциплины, заметно поднял планку доходов за счет расширения сферы деятельности путем вытеснения с привокзалки уголовников старого пошиба. Всех, конечно, вытеснить не удалось, но основная масса предпочла ретироваться. Теперь, помимо крышевания привокзальных торгашей, бригада начала бомбить пассажиров – из тех, что побогаче. В качестве наводчиков использовалась местная бездомная пацанва, которой в начале девяностых развелось видимо-невидимо. Беспризорники отслеживали наиболее интересных персонажей, отдавая предпочтение тем, кто был в явном подпитии, и сливали их ребятам Вани. Бандюки брали потенциальную жертву под наблюдение и, если та отходила куда-то в безлюдное место, случался гоп-стоп. Раза три даже со смертельным исходом. Малолетние наводчики получали свою долю и были весьма довольны, мечтая со временем влиться в славные ряды Ваниной группировки. Ведь парни Иванца, которым доставалось девять таких долей, жизнью были довольны еще больше.

Чтобы обезопасить себя от наездов соседей, часть добычи Ваня регулярно спускал на приобретение оружия. Соседи еще с годик пытались на что-то претендовать, но после того, как бригада Иванца на паре стрелок тупо, но до крайности эффективно утопила соперников в крови, ее оставили в покое. В конце концов, на чужое иванцовские не претендовали, довольствуясь своим – жирная «железка» подкидывала и на хлеб, и на масло, и на черную икру.

Так бы и жил Ваня, не тужил, потому что менты на его деятельность закрывали глаза. С одной стороны, он кому надо приплачивал, а с другой – особо не бесчинствовал. Трое убитых при ограблениях за пять лет, с точки зрения милиции – вполне приемлемая цифра, тем более на таком криминогенном участке, каким с начала времен считалась привокзалка. Что до кровавых разборок с конкурентами, то этого добра в славные девяностые хватало и без Иванца. Далеко не каждая вызывала пристальный интерес милиции, но по каким критериям проводился этот отбор – лишь ей самой известно. Во всяком случае, и на эти Ванины шалости менты прикрыли глаза.

Но случилось так, что Москва отправила в область проверяющего полковника. Отправила инкогнито, чтобы местные не успели подготовиться и пустить пыль в глаза. Ага, в девяностые и такое случалось.

Полковник, не будь дурак, в пути следования нажрался, как целый генерал, а по прибытии был взят на заметку привокзальной шантропой. О нем доложили Иванцу, и тот отправил пару своих ребят пасти клиента. А по клиенту было не видно, что он полковник МВД – зима, дядька в дорогом полушубке и лыка не вяжет. Совсем, в общем, на мента не похож.

А потом ему приспичило пойти отлить. В кусты, поскольку платить за туалет пьяная гордость не позволила. В кустах ему дали по шапке обрезком трубы, забрали «дипломат», бумажник и пистолет. И оставили замерзать.

Но полковник оказался крепким, закаленным в боях застоя товарищем. Замерзать не стал, пришел в себя и отправился в местный опорник. После того, как его личность была установлена, а полномочия подтверждены Москвой, ему быстро организовали встречу с начальником УВД области. На встрече полковник наплевал на субординацию и в извращенной форме, без вазелина, зато при свидетелях отымел генерала за беспорядки, которые творятся во вверенном ему областном центре. Утром генерал, уже вполне согласно субординации, отымел своих подчиненных за те же самые беспорядки. Вечером подчиненные отымели бригаду Иванца за один конкретный случай этих самых беспорядков. Группировка перестала существовать. В общем, было весело. Жалко, что недолго.

За эти три дня я узнал об Иванце много. Гораздо больше, чем знал, работая таксистом и коротая время на привокзальной площади в компании таких же, как и я, таксистов. Которые, между прочим, всё, всегда и про всех знают.

Короче, в плане информации трое суток оказались очень продуктивными. Только вот информация эта ничего не давала. В том смысле, что я так и не смог понять, почему Иванец решил сделать меня козлом отпущения.

6

Три дня, проведенные в изоляторе временного содержания, в конечном счете оказались совсем ненапряжными. С моей легкой руки Тихон и другие сокамерники вовсю травили о том, что им удалось совершить и пережить в прошлом десятилетии, а озабоченный Фофан восторженно дрыгал ногами и писался кипятком.