Мы превращаемся (Я видел в небе – там кто-то ходит)

– Ты сюда ссать приехал?

– Лучше бы уж ссать, – мрачно усмехнулся Князь, – я даже согласен на диарею.

– Что так? – спросил Олег.

– А вот ничего, – даже как-то зло сказал Стаськов, – повезло тебе с отпуском…

– Мы опять за той зимней парочкой работаем, – внес ясность Князь. – Сегодня с утра смотрим, Тихий будто не в себе по конторе бегает и изуверски матерится. Фарида недоделанным таджиком назвал. Тот не понял, часа два всем доказал, что он татарин, а в Таджикистане только службу армейскую проходил. В общем, разъяснилось такое поведение Тихого. Оказывается, что заказчики вышли на след Стаева, но знают только район проживания. Сами светиться не хотят, вот и просят нас помочь. В конторе кавардак такой, блин. Техников заставили все рации проверить, шоферы и механики тоже не скучали, техосмотр внеплановый устраивали, нам же лекцию прочитали, как на этот раз не упустить искомое. У бедного Фарида от всего этого совсем крыша съехала, заявление об увольнении написал по причине расовой дискриминации. Хотя, скорее всего, из-за гневной реакции Тихого на его высказывание о якобы ожившем мертвеце, тот подумал, что он имеет ввиду именно его. Короче, нервы нам потрепали будь здоров. На прощание еще и пригрозили, что всех уволят, если опять опозоримся. Мы сделали правильные выводы и решили не лезть на рожон. То есть, действовать как Бог рассудит. Надо будет ему, чтобы парочку задержали, сам их к нам приведет. А не надо, то как ни старайся, ничего не получится. У меня до сих пор в глазах заклинившие двери стоят. Не хочу себя снова почувствовать шпротами в консервной банке.

– Вы поэтому всей толпой сидите в машине? – спросил Олег, одновременно пытаясь обдумать полученную информацию.

Сначала неожиданное известие взволновало его. Первым его желанием было найти запаздывающего к месту событий горбоносого и все ему рассказать. Но потом, слушая Стаськова, он понял, что торопиться не следует. Сперва стоило остановиться на чем-то одном и решить – с кем он, со своими коллегами или с Аилом? В данный момент Олег был далек от каких-либо выводов. Не объявись его товарищи, он, возможно, и продолжил бы непонятно кем затеянную игру. Теперь же надо было решать. Помогать Аилу, пусть даже и не ясно в чем и как – значило предать коллег. Помогать коллегам, хотя бы своим невмешательством – значило разрушить некие складывающиеся в его голове новые принципы бытия, в которых он еще и сам не до конца разобрался, но уверен, возникшие не зря. Вдобавок ко всему, он дал слово горбоносому, и нарушать его так просто не собирается, не в его правилах. Так что следовало все хорошо обдумать, обождать, дальнейшее развитие событий само подскажет выход.

– В какой-то мере да, – ответил Статьков, – где гарантия того, что мы их обнаружим, а у нас вновь не откажут рации и не начнется прочая фигня. Зачем нам нужны вопли ожившего мертвеца, извиняюсь, Тихого, спятившего от нового провала. Выйдут на нас – хорошо, выясним, где живут и передадим информацию заказчику. А там пусть они хоть батальона ОМОНа вызывают. Мы рисковать больше не будем, хватит – наелись, наелись и обкакались, причем очень жидко.

Олег по инерции потрогал место давно зажившего ушиба на голове. Стаськов заметил его движение и продолжил:

– Во, ты что ни на есть самое живое тому подтверждение. А если бы Стаев пистолет не выронил, у тебя бы в башке не выпуклость образовалась, а впуклость, полагаю весьма глубокая. А если бы не сугробы, а столбы на пути машины оказались. В отличие от Тихого, полагаю, нас сложно было бы назвать ожившими. Просто мертвецами, черезвычайно мертвыми мертвецами. Героями бы нас, конечно, назначили, но кому от этого легче. Если я иду на вооруженного преступника, то вполне осознаю, что делаю, и знаю, чем все может закончиться. Отсюда и мои действия, мой контроль ситуации, соответственно и благополучный для меня исход. Я знаю, пистолет у него сам по себе не выстрелит, кирпич в мою голову не прилетит, неожиданно оторвавшись от стены. В общем, ничего сверхъестественного не произойдет. А это, поверь мне, много значит. И если я все же паду от пули бандита, то виноват буду сам, что-то не учел, что-то не сделал. А тут, извини, я хоть и не верю во всякие там паранормальные аномалии, но собственными глазами видел и на собственной шкуре ощущал черта из табакерки его проделки, образно, конечно. Работать с постоянной оглядкой на неизвестно что не хочу.

Олег с усмешкой про себя отметил, что не далее как вчера лично и не образно видел и общался с этим самым из табакерки. Правда на черта Аил походил мало. Скорее на шизофреника. Но всякие проделки несомненно входили в его поле деятельности. Да, блин, запугал горбоносый доблестных служителей закона. А чего удивляться, был бы на месте своих коллег, вряд ли бы думал по-иному. А вот на своем месте вообще неизвестно что думать. Что делать дальше, так и не было понятно. Олегу захотелось оказаться дома, ничего не решать и ни с кем не связываться. Он решил сменить тему, дабы думать о чем угодно, только не о данном моменте.

– Песня у Егора Летова была, – сказал Олег, сильно отклонившись от неприятной темы, – там такие строки: " А мир был чудесный, как сопля на стене. А город был хороший, словно крест на спине. А день был счастливый, как прямая кишка. И ОН УВИДЕЛ СОЛНЦЕ!?!". Мне тут пришла в голову мысль, что паренек офигел не от того, что увидел что-то светлое, теплое и благостное, в корне отличающееся от привычных сопли и кишки, от того, что существует другой, более счастливый мир. На самом деле он офигел от непонимания, что же он вообще такое увидел?!? Для него сопля и кишка так же естественны и нормальны, как для горца свежий целительный воздух, и он вполне счастлив. А тут вдруг бац, и хрень какая-то непонятная, о существовании которой он не то чтобы не подозревал, а она вообще противоестественна, и кто его знает, возможно, весьма опасна. Как антимир. Черная дыра в сознании человека.

– Что то тебя занесло, усмехнулся Князь. – Я понимаю, неприятная тема и воспоминания, но не до такой же степени.

– Это я к тому, – пояснил Олег, – что если мы за пределами своей сраной обыденности вдруг видим нечто необычное, яркое, теплое, светлое, то впадаем в стопор и в лучшем случае убегаем, прячемся обратно в свою тупую обыденность. Так спокойней, она не слепит, не обжигает, нам привычней темнота и вонь слепой кишки. Свет нам противен априори. Он для нас черная дыра, а наша собственная черная дыра – для нас свет. И как нам понять замысел и действия Бога, когда он для нас все та же черная дыра. От безысходности мы, конечно, верим во что-то светлое, но где-то там за пределами, за гранью, по ту сторону, и никак уж не здесь, не в нашей жизни, а здесь нам приходится радоваться тому, чем нас одаривает слепая кишка, больше не дано, и мы радуемся, иначе бы давно свихнулись. И не осознаём, потому как это противно наши мозгам, мыслям и сущности, что это светлое рядом, оно среди нас и в нас, мы смотрим на него упор и не замечаем… А еще удивляемся, у какая она, эта жизнь…

" Оба-на, что это я выдал, – удивленно подумал Олег, – я и словов-то таких не знаю. Уж не результат ли это знакомства с горбоносым. Впрочем, ближе к сумасшествию. Да, наверное, я схожу или уже сошел с ума, не зря, видимо, постоянно проецирую себя…"

– Да ты оказывается философ, – грустно усмехнулся Лешка Стаськов. – Только к нашему делу это не относится, мы, конечно, встретились с нечто непонятным и странным, как ты говоришь, противным нашему уму, но оно никак не теплое и не светлое, не солнце оно, а именно та самая прямая кишка.

Олега неожиданно осенило, не зря и не в пустую были его размышления вслух, они по делу, несомненно по делу, только их результат действительно пока не понятен и противен нам. Он сказал:

– А может мы реально были близки к тому, чтобы покинуть пределы слепой кишки, но что-то там не срослось, и мы лишь краем глаза прикоснулись к неведомому.

– С чего бы это от нас кишка решила избавиться? – сказал Князь. – Если она и избавляется, то только когда жизнь переполняется, ну в общем когда уже не вмещаемся, протухаем и мешаем. Мы подыхаем, кишка избавляется, а "тот свет" это и есть действительность за пределами прямой кишки, о которой при жизни мы в принципе ничего знать не можем. Не зря говорят тот СВЕТ. СВЕТ – мы наконец-то видим СОЛНЦЕ. Но только после смерти. Ну а пока, уж извините, рано…

– Тогда стоит предположить, что это не мы вывались из жопы, а в жопу каким-то образом попал луч СВЕТА. Грубо, конечно, но другими словами и не скажешь. Анальное отверстие на мгновение расширилось и свет заглянул внутрь. И я подозреваю, не ради нас, мы лишь в силу обстоятельств стали свидетелями.

– А ради кого?

Олег не ответил, но он почему-то был уверен, что знает, ради кого СВЕТ заглянул в темноту слепой кишки. И он даже подозревал, что знает, кто этот СВЕТ. И выбор был неожиданно сделан.

Олег открыл дверь и вышел из машины, на ходу бросив:

– Князь прав, встали вы где-то не там, ни одного куста рядом нет. Пойду в гаражи, солью.

Олег быстрым шагом направился в сторону видневшихся вдали гаражей. Скрывшись от взоров товарищей, он изменил направление и через пару минут оказался возле пресловутой лавочки, на которой, как не ошибся заметив издалека, сидел горбоносый.

– Будем здрасьте, – плюхнулся на скамью Олег, и добавил: – На ваших… наших…блин, короче, на подшефных менты вышли.

– Знаю, – с невозмутимым видом ответил Аил.

Разговор с Александром окончательно вывел из строя Евгения. Тут же вернувшись домой, забыв, зачем вообще выходил, он упал на диван, закрывшись одеялом с головой.

Сколько он так пролежал, Стаев не знал. Время перестало для него существовать. Переживание случившегося навалилось на него с такой силой, что ни о какой бутылке и думать не мог. Он вспомнил первый день их знакомства и охапку алых роз, которые преподнес Марии уже через час после первых сказанных друг другу слов. В голове замелькали прожитые вместе дни, недели, месяцы, годы. Они чередой пролетали в памяти, сменяясь словно кадры кинохроники. Многое было в их жизни – и печаль, и радость. Радости больше, да и печаль в основном по поводу, не касавшемуся их личных взаимоотношений.

Евгений настолько углубился в эти воспоминания, что совсем забыл о реальном времени, о крахе, случившемся в последние сутки. Организм выставил защиту. Убаюканный сладким запахом прошлого он заснул.

" Темные серы коридоры, налипшая по углам паутина, одинокие лохматые хозяева плетут все новые и новые сети. Выход один – бежать. Но куда? Эти тоннели бескрайны.

Неожиданно он осознал, что бегает по ним уже долго, а выхода все нет, везде та же сырость, стены и пауки, силы на исходе. С каждым шагом паутина остановилась крепче, прорваться сквозь нее все труднее и труднее. И если он остановится, то никогда уже отсюда не сможет выбраться.

Но как он здесь оказался, что заставляет блуждать по бесконечному лабиринту? Любопытство? Нет. Может его кто-то загнал сюда, и он ищет не только выход, но и убегает от преследователя? Нет, не то. Но что же тогда?

Неизвестно откуда прямо перед ним выполз здоровенный с человеческий кулак паук. Что-то шипя, угрожающе перебирая лапами, он приближался к нему. Он прислушался, но еще не отойдя от быстрого бега, тяжело дышал, не мог сосредоточиться и понять, что же хочет поведать ему паук. Дальше медлить было нельзя, больше прислушиваться некогда, надо бежать. И он со всей силы рванул созданную шипящей тварью сеть. Она поддалась, опутав пальцы рук. Проход был свободен. Он сделал шаг, другой, понял, что ничего не мешает и ускорил движение. В тот момент, когда перешел на бег, в последний раз услышал злобное шипение и, как ему показалось, смог разобрать некое подобие фразы: " Сам, сам, твоя слабость, слабость, твое я загнало тебя сюда." Но времени осмыслить услышанное не было, в голове засело одно – желание бежать, вырваться из этого ада.

Вот очередной поворот. Может, он станет спасительным? Но нет, опять длинный, упирающийся в кромешную тьму коридор. Сколько позади уже этих поворотов, два, четыре, десять, сто? И в каждом надежда и горькое разочарование. Что делать? Пробить стену? Нет, он уже пытался, долбился лбом в стену, результата никакого, только налипшие на лицо грязь и нестерпимая боль, отзывавшаяся разрядом электрического тока во всех уголках тела. Остается одно – движение вперед. Не может такого быть, чтобы впереди не замаячил спасительный лучик света. Но его все нет и нет.

Его охватило отчаяние, переходящее в панику. Где-то в глубине мозга зародился чей-то настойчивый голос: "Выхода нет, выхода нет" – вещал он. Кто это? Тот самый паук? Но как эта тварь забралась внутрь него? Когда, почему? Нет, это не паук, тот шипел, а здесь ясно различимые слова, причем этот голос он уже где-то слышал. Вскоре голос завладел им полностью. Руки и ноги перестали слушаться. Еще секунда и он остановится, тогда в одно мгновение мохнатые твари сплетут вокруг него сети, которые уже не удастся разорвать. А что будет потом, не хотелось даже думать.

Собравшись с последними силами, голосом полным отчаяния и одновременно веры в чудо, он выкрикнул в пустоту – "Кто ты? Отпусти меня. Я сильный". Но это не произвело на невидимку никакого эффекта, тело по-прежнему сковывали невидимые путы. " Зачем ты здесь, зачем я тебе нужен?" В ответ лишь раздался далекий отголосок – "Нужен, нужен…" Собрав волю в кулак, превозмогая себя, он со злостью крикнул: "Ты не мог остановить меня с помощью пауков и их цепей, так решил связать меня изнутри, не выйдет, я сильнее тебя". Дикий ужасающий хохот стал ответом его попытке внести ясность. И тут он понял, чей голос звучит в нем, кто пытается обездвижить тело – это он сам, это его голос стал врагом. Но это же абсурд, так не бывает. Он не может сам себе мешать вырваться из ада. " Значит можешь, если это произошло, ты сам себя сковал" – стало для него ответом. Вместе с осознанием причины он неожиданно почувствовал с каждой секундой нараставшуюся свободу. И уже в следующее мгновение он понял, что может бежать дальше. Не теряя времени, он вновь рванулся вперед, опять полностью не осмыслив произошедшего.

И вот впереди новый поворот. И снова надежда. И о чудо, свернув за угол, где-то вдали он заметил едва пробивавшийся сквозь темноту свет. Спасение! С удвоенной, нет, с утроенной силой побежал он. С каждым шагом свет увеличился и вскоре всего в нескольких метрах от него, на краю узкого коридора открылась яркая заполненная солнечными лучами картина. Чудо свершилось – вот он, выход.

Впереди усеянная розами поляна. А на поляне прекрасная девушка. Сердце замерло – кто она? Знакомые до боли черты. Мария. Это же она! С быстротой молнии он подскочил к сказочной картине, но тут же почувствовал впереди себя препятствие. Это было прозрачное, невидимое стекло. Он заколотил по нему руками. Желание попасть в этот рай к любимой девушке стало всепоглощающим.

Он бил по стеклу всем, чем только можно, звал Марию что есть мочи. Но все его порывы оставались безрезультатны. Девушка наклонилась, чтобы сорвать цветок, и увидела его. Они встретились взглядами. Глаза Марии излучали теплое, благостное сияние, звали его. Она сказала: " Иди ко мне, что же ты застыл на самом пороге нашего счастья". Он снова затарабанил по стеклу, и снова впустую. Невидимая преграда оставалась крепка.

Девушка долго наблюдала за его бесполезными попытками, громко засмеялась: "Слабак, ты слабак, не можешь разбить обыкновенное стекло". Она резко развернулась и пошла в противоположную сторону, постепенно удаляясь все дальше и дальше. Находу, не оборачиваясь, она крикнула: "Раз ты не можешь – найдутся другие, более сильные". Только тут он заметил, что на пути девушки застыла фигура какого-то мужчины. Он понял, что Мария идет к этому мужчине, в последний раз собрав остатки сил, ударил лбом по стеклу. Мозг прорезала резкая боль, вокруг все закружилось и поплыло, на глаза опустилась пелена, затем наступила темнота и нереальная тишина."

Евгений открыл глаза, но темнота не исчезла. Тряхнув головой, он понял, что жив, а на дворе ночь. Значит, весь этот ужас был лишь сном, но сном давно известным, который он уже видел в реальной жизни. Это его не удачная судьба – вот что это. А сон лишь всплеск подсознания, давший ему осознать то, что он раньше не хотел замечать. Вот она правда, вся правда о его жизни. Надо вырваться из этого коридора, разбить проклятое стекло. И он сможет это сделать. Но как?

Евгений подошел к окну. Ночные небесные светила лишь слабыми точками обозначались в кромешной темноте. Уставившись во мрак, он вспомнил поляну из сна. Как она была прекрасна. Даже сквозь стекло он чувствовал запах цветов. Вдруг он понял, как доказать, что сильный и сможет справиться с невидимой преградой. Надо сделать что-нибудь такое, на что не смог бы решиться Александр, да и не только он. Но что? Полететь в космос – более чем нереально, совершить подвиг – тоже, нет поля деятельности. Как же быть, где найти такое дело, в котором он может реализоваться, раскрыться, показать все на что способен?

Надо мыслить реально, глупые фантазии тут ни к чему. В мечтах и фантазиях он может совершить хоть сто подвигов, но не один из них ни на шаг не приблизит к желаемому результату. Значит, он должен исходить из того, что предлагает окружающая действительность. К сожелению выбор был весьма ограничен, если не сказать больше. Ладно, коль жизнь не предлагает ничего героического, он сделает противоположное, но зато впечатляющее. Тогда Мария наконец-то поймет, что он не слабак.

Минуту спустя Евгений уже знал – он ограбит банк. Это не какой-то захудалый магазинчик на окраине города. Банк с мощной вооруженной охраной и горой сейфов. Как он это сделает? Легко, на дуру. Так часто бывает: хорошо обдуманные планы срываются из-за какой-нибудь мелочи, а совершенный на дуру абсолютно непредсказуемый наглый налет – заканчивается удачно. К тому же, чем меньше приготовлений и заумных планов, тем меньше следов остается. Обусловленный лишь единым мгновенным порывом налет, чтобы не то что кто-то, а и сам не успел что-либо понять. Казалось бы, безумный ход – и ты в дамках.

Неожиданная идея взбудоражила мозг, полностью захватила сознание Евгения. Он нервно, в предвкушении чего-то невероятно-грандиозного заходил по комнате, обдумывая нападение, сгорая от нетерпения, желая совершить его прямо сейчас. Нет, он не обезумел, наоборот, он будто очнулся от долгого забытья и только сейчас начал мыслить здраво. Быстрее бы утро. Как никогда он чувствует в себе силы, он способен перевернуть весь мир, перевернуть и кинуть к ногам любимой. Кто посмеет назвать это безумием. Ха, безумству храбрых поем мы песни. Осознание своей силы духа – вот что это. Да, это будет крутое дело, оно произведет эффект разорвавшейся бомбы, такие наглые ограбления происходят не часто, в основном в американских фильмах. Пошли они все – он станет героем, пусть и отрицательным, но ему все равно, он выделится в массе тупых обывателей. Он поднимется, он вознесется в глазах Марии на небывалую высоту. Народ любит безбашенных отрицательных героев, конечно, если они не отмороженные убийцы и насильники. А он не собирается никого насиловать и убивать, у него и пистолета-то нет.

На последней мысли он резко остановился посреди комнаты. Это плохо, что нет оружия. Без него любое ограбление бессмысленно. Трудно представить ворвавшегося в банк с пустыми руками человека, выкрикиваяющего угрозы служащим и охранникам. Мысленное изображение такого ограбления вызвало у него улыбку на казалось бы навечно застывшем лице. Но он решил все сделать наобум, на дуру, для этого необязательно иметь настоящий пистолет, достаточно купить в ларьке китайскую игрушку, с расстояния в пару тройку метров никто и не поймет, что это такое. Да, точно. Сейчас делают игрушки максимально приближенные к настоящему оружию. Еще ему понадобится граната, такая же ненатуральная, из ларька. Дура должна быть конкретной дурой.

Осталось дело за малым – назначить время и место. С временем понятно, утром, откладывать причин нет. Ну а место? Насколько он помнил, в двух остановках от дома находилось отделение какого-то коммерческого банка. Вот туда-то он и направится.

Решение принято и обжалованию не подлежит. Евгений опять решил стать сильным.

Стаев так и не смог заснуть до самого утра. Возбуждение и открывшийся по его мнению выход из тупика не позволили закрыть глаза и на минуту. Сгорая от нетерпения, он еле дождался девяти. С последним ударом часов Евгений уже стоял у входной двери. Послушав, не раздаются ли шаги в подъезде, он вышел.