Злые ветра Запада

Тихонько, со змеиным шелестом, звякнуло. Индеец держал в руках жетоны. Его, Дуайта, и Морриса.

– О! – Синий Волк удивился. – Я-то еще думал, откуда ты? А ты оказался штучным экземпляром. Новозеландец. И как тебя сюда занесло?

– Может, я все-таки Моррис?

Индеец захохотал. Оказался прямо рядом с Дуайтом, неуловимо и мягко. Вот сейчас, наконец-то, он стал похожим на краснокожего. Блеснул нож, ухо Дуайта обожгло и заныло болью, а Синий Волк с удовольствием начал жевать отрезанную, мочку. Зубы блестели, покрытые красными разводами.

– Смотри, дружок, покажу тебе чудо. И ты захочешь ему научиться. Жаль, мочку свою ты назад не приставишь. Но тебе все равно понравится.

Командор, молчавший и почти висевший над полом, сплюнул.

Индеец оскалился в усмешке, тут же оказавшись рядом с ним. Ударил сильнее, разбив губы в кровь. Вцепился пальцами в подбородок и измазал в крови обрубок пальца.

– Моя вера сильнее, крестоносец!

Воздух задрожал. Ощутимо задрожал. Что-то происходило, что-то, чего Дуайт не понимал. Синий Волк вцепился зубами в пенек, торчавший из ладони, надкусил, зарычав. Его кровь пахла железом и гнилью. Темнота заволновалась. Последняя монахиня ерзала в черноте, маячила бледным пятном, изредка шумно втягивая воздух.

В воздухе ощутимо пахло чем-то сладковато-мерзким. Черная кровь индейца текла нехотя, пузырилась, блестя в красноватом свете. Синий Волк приставил палец к разодранному мясу с белевшей костью. Моррис, пришедший в себя, выругался. Монахиня в рваной сорочке заплакала, забилась между двумя большими ящиками. Командор сопел, потея и глотая собственную кровь, текшую из носоглотки в горло.

Дуайт покосился на свои руки, мертво лежавшие перед глазами. На что-то тонкое, блестевшее, торчавшее из обеих ладоней. Тело начало отзываться в спине, в бедрах, но не более. Ни ноги, ни руки – слушаться не хотели.

– Ты пропустил самое интересное, аяяй… – Синий Волк недовольно покачал головой, – Ты стал полностью их, далекий брат.

И показал руку. Палец не отвалился. Палец даже шевелился. Торчал и еле-еле сгибался, вызывая желание отрубить его к чертовой матери. Черный, добавивший к пыли и тлену запахов подвала дополнительную гангренозную гниль.

– Мерзко смотрится, – Дуайт проглотил слюну в пересохшее горло, – и воняет.

– Зато снова со мной. – отрезал индеец. – Но Джек дает не только это.

– Козлоногий?

– Козлоногий. Желтый. Он, неведомый и вездесущий.

– Роскошный подарок, – просипел Моррис, – а хер если оторвут, тоже прирастить можно? Или лучше чужой, если тот побольше?

Синий Волк захохотал, по лошадиному откидывая голову. Темнота-монахиня шевельнулась, рванувшись к Моррису и застыла. Моррис тоже застыл, насколько оно оказалось возможным в его положении. Дуайт вздрогнул, понимая недавно приданного ему компаньона, привезенного Шепардом с восточного побережья.

Последняя изменилась сильнее прочих. Человеческого в ней осталось только сходство с самим Дуайтом, или командором, или Моррисом.

Таких странно разрезанных, огромных провалов густой черноты вместо глаз – не бывает. Не бывает такого алебастра, твердого, гладкого и блестящего даже на вид, вместо кожи. Мускулы и суставы не могут гнуться так странно, а двигаться так, как двигалась женщина, человек просто не способен.

Монахиня, изогнувшись, уползла назад. А Дуайт, косившийся в ее сторону, покосился и на Морриса. Потому как у того из кобуры торчала рукоять револьвера.

– Ну, вот это мне нравится. Если не твой дружок, так ты окажешься мне кстати. – Синий Волк подошел к Моррису. – А Желтый Джек принимает всех. Если принимают его, смекаешь?

– Ты давно умер, и воняешь. – Командор пошевелился. – Как и Джек, которого никогда не было. А если и был, так тоже давно превратился в смрадную кучу гнили.

– Удивил, – индеец хмыкнул, – разве что я могу, конечно, и пованивать. Только я жив и буду жить дальше. А ты сейчас сдохнешь. И страшно сдохнешь, это я тебе обещаю. А потом воскреснешь, да-да. Страшно?

Дуайту хватило света и ума, чтобы понять – страшно.

Синий Волк встал, вновь выхватив свой нож. И достав, просто и буднично, откуда-то из внутреннего кармана тертой джинсовой курточки небольшую банку с плотно притертой металлической крышкой. Внутри нее что-то шевелилось.

Синий Волк подошел к командору. Поставил склянку на стул, стоящий рядом и потянулся к священнику. Сразу и одновременно случилось немногое. Но именно это и определило все дальнейшее.

Всеми забытая святая сестра оказалась рядом с Дуайтом. Одновременно она сделал две вещи: вытащила из его правой руки длинную стальную иглу и вложила в ожившие пальцы револьвер Морриса.

Ее преобразившаяся компаньонка вытекла из темноты, скользнув к ним и выбросив длинный черный язык с острыми шипами на конце.

Реакция Дуайта оказалась быстрее. На нее хватило двух выстрелом, боеприпасы Моррис заряжал просто убойные. «Дум-дум» разворотили обратившейся голову.

Уже освобожденный полностью, Дуайт развернулся к командору. И оторопел.

Синий Волк, нагнувшийся к священнику, дергался всем телом. Вместе с командором. Жара Дуайт не ощущал, но два давних врага горели, на глазах обугливаясь. Цепи, удерживавшие крепыша с крестами на наплечниках, теперь крепко связывали обоих.

Командор повернул к ним почерневшее лицо, и что-то просипел. Что именно – Дуайт не разобрал. Застывшие груды пепла не разговаривают.

– Твою мать, что это было? – Моррис сел. – А?

– Сила Господа нашего. – Монахиня села рядом. – И вера в него.

Дуайт порадовался нескольким вещам. И самая главная оказалась в том, что они оба, и он сам, и Моррис, помнили пароль.

Оружие священника Моррис хотел оставить себе, но Дуайт не позволил. И «проповедник» спрятался в глухом бронированном фургоне Церкви вместе с сестрой Агатой, переданной братьям погибшего командора.

Pt 3: Carpe noctem, baby

«Во грехе рожденные – да не очистятся.

И будут таковыми до суда Господня.

Чтобы помочь Отцу нашему –

Сейчас чисти землю от скверны»

«Новый Тестамент», ст. «Зло».

Преподобный Джосайа из Тако

Ночь накатила на форт как обычно: сразу и внезапно. Темнота сгустилась, приобрела форму и цвет, окутывая дома и стены. Дуайт и командор Марк выбрались из салуна в час койота. Сами койоты подтверждали это за стенами, крайне тоскливо и заунывно.

– Сукины дети… – Марк поправил перевязь.

– Как точно подмечено, – хмыкнул Дуайт, – и впрямь, сукины ж дети.

Марк остановился, начав насвистывать мотивчик. Прилипчивая, как паучья нить, «Крошка», звучала в его исполнении сказочно хорошо. Дуайт покачал головой, одобрительно хмыкнул.

– Так а почему нам стоило не пить?