Корсары Тарновского

Какао-бобы привозили в Приморье из немыслимой дали, из Индокитая, и шоколад из них стоил совершенно безумных денег. Врачи прописывали его детям как лекарство. Но, зная страсть Маши ко всему сладкому, повариха разумно предположила, что шоколад кончится намного раньше остальных продуктов, и хорошо, если Артёму с Русланом достанется хоть пара кусочков.

– Положь назад, откель взяла! – потребовала тётя Фрося, выразительно взмахнув половником.

Ефросинья Николаевна была добрейшей души женщиной, но спорить с ней чревато. С видом оскорблённой невинности Маша вернула в заветный рундучок шоколадки. Почти все, кроме тех, которые девушка припрятала ещё раньше.

Раз в две недели в бухте Калипсо бросал якорь каботажный пароход, совершавший челночные рейсы из Владивостока к устью Амура и делавший остановки в каждом сколько-нибудь крупном прибрежном селе. За дополнительную плату капитан согласился высадить путешественников в необитаемой бухте, куда впадала речка Бешенка и где начинался путь в посёлок Рудный.

При погрузке путешественники пережили ещё одно приключение, главным героем которого опять стал Ванька, на этот раз не по своей вине. Для сообщения с берегом с парохода спустили плашкоут – большое самоходное корыто с плоским днищем и откидным носом-сходней. Через открытый нос в плашкоут занесли экспедиционные пожитки, причём командовавший корытом матрос распорядился, чтобы вьюки и вещмешки сложили поверх сети, разостланной на железном настиле. Следом завели коней, сходня поднялась, затарахтел дизель, и плашкоут сошёл с отмели.

Плашкоут пристал к ободранному борту парохода. Лебёдка, рассчитанная на подъём танков, легко подхватила и перенесла на борт сеть с имуществом путешественников. Вместе с вьюками воздушное путешествие совершил Артём, с обезьяньей ловкостью ухватившийся за сеть. С мостика радисту погрозили кулаком – на пароходе не одобряли такие фокусы. Под живот Самсона продели широкую подпругу, лебёдка подняла его и перенесла прямиком в кормовой трюм, где находилась импровизированная конюшня. В ней два десятка лошадей, привязанные к вваренным в борта кольцам совершали путешествие на Амур.

Настала очередь Ваньки подняться на борт. Лебёдка подняла его и понесла над волнами. Бедный коняга замер от ужаса, в его глазах сквозил немой вопрос: «За что?!» От копыт жеребца до настила трюма оставалось менее метра, когда лебёдку заклинило и Ванька повис в воздухе. Вид левитирующего жеребца возмутил лошадей в трюме. С их точки зрения это было вопиющим нарушением закона природы и всех остальных законов тоже. Рождённый бегать летать не может. Даже с помощью человека. Лошади у правого борта заложили уши и разом дали Ваньке копытами в бок. Ванька отлетел к противоположному борту и тут же получил добавки от коней левого борта. На протяжении минуты он летал туда-сюда, пока Артём с судовым конюхом едва успевали уворачиваться от лошадиного футбола.

– Вира-а-а! – завопил радист.

К счастью, на подъём лебёдка работала. Ваньку подтянули вверх, выше зоны досягаемости копыт. Лошади продолжали беситься, но достать избитого жеребца уже не могли, и механик спокойно занялся починкой лебёдки.

Вместе с громобойцами в каютах на жилой палубе плыли возвращающиеся из отпуска офицеры с семьями, разухабистые приказчики и немногословные деловитые купцы. Публика попроще разместилась на дощатых койках в приспособленных под жильё твиндеках, самые непритязательные, с билетами «без места», ютились на палубе, кто где придётся. Ют парохода заняла компания мрачных и вооружённых до зубов личностей в драных энцефалитках. На пароходе все вздохнули с облегчением, когда во время промежуточной стоянки они вместе со своими винтовками и рюкзаками сели в шлюпку, навсегда покинув судно.

Слева от парохода медленно проплывали лесистые сопки и скалы, обрамлённые белой полоской прибоя, справа простиралась бирюзовая ширь Японского моря. К обеду небо затянуло тучами. Ветер засвистел в снастях, волны стали свинцово-серым. Море покрылось пенными барашками, и пароход начал тяжко раскачиваться на волне. Сухопутная публика в судовом буфете сразу поскучнела, потеряв интерес к корейским фруктовым винам и водке, которую подавали в запотевших стопках с закусками из горбуши и лососиной икры. У барной стойки остались только Артём с Машей и толстый пожилой чиновник с неубиваемой печенью. Толстяк плыл в Николаевск-на-Амуре, к месту нового назначения и, будучи совершенно нечувствительным к качке, пытался споить Артёма. Он подливал водку своему собутыльнику, в угаре пьяной откровенности рассказывая байки из жизни владивостокской администрации. К тому моменту, когда перебравший чиновник сладко задремал, уронив голову в тарелку с бутербродами, Артём твёрдо решил, что бюрократов Дальневосточной Республики после пяти лет службы надо отправлять на каторгу лет на десять. Причём отправлять без суда и следствия, просто по выслуге лет.

Непьющий Руслан скучал за столиком в углу буфета с чашкой чая и газетой недельной свежести в руках. Про баталёра на «Громобое» знали, что родился он на Камчатке, плавал на зверобойной шхуне, побывал в Америке и Японии, потом угодил в плен к чукотским пиратам и долгое время пребывал у них на положении раба. Полтора года назад его освободили во время налёта капера на базу морских добытчиков на острове Итуруп, и Тарновский зачислил Руслана в команду «Громобоя». Всё это почти соответствовало реальной биографии баталёра за исключением одного маленького факта: Руслан сам завербовался к пиратам.

Года за полтора до крушения «Громобоя» к мысу Анива на Сахалине прибило шлюпку, наполовину залитую водой. Двое пассажиров шлюпки не выдержали путешествия в штормовом море и погибли от переохлаждения. Третий ещё дышал, когда шлюпку с моря заметили рыбаки. Спасённого отогрели, растёрли спиртом и дали его же внутрь. Слегка окосевший от такого лечения мужчина рассказал, как его вместе с такими же матросами каботажной шхуны пираты захватили у побережья Камчатки. Понимая, что большого выкупа за голодранцев не взять, пираты отправили пленных в качестве дармовой рабсилы на Курилы, где Упырь в то время обустраивал передовую базу, с которой намеревался совершать налёты на берега Приморья и Японии. Оказавшись на острове, матросы при первом же удобном случае умыкнули шлюпку и бежали. Кормчий рыбацкой артели достал карту Курильской гряды, и беглец уверенно указал бухту Потаённую на Итурупе.

– Они здесь. Три рейдера, и при них танкер с солярой.

Чукотских пиратов на Дальнем Востоке ненавидели люто. Наплевав на улов, рыбаки отправились в Корсаков, оттуда по радио депеша ушла во Владивосток, в штаб Сибирской флотилии. Требовалось действовать быстро. Пираты сегодня на Итурупе, а завтра ищи ветра в море… У флотилии не было собственных сил вблизи Курил. Но у входа в Сангарский пролив «Громобой» охотился за судами враждебного даймё. Командующий флотилии обратился к владельцам капера, те озадаченно чесали в затылке. «Громобой» уже зарекомендовал себя удалым кораблём, а за голову его капитана обещали награду в нескольких прибрежных государствах, но посылать один капер против трёх было слишком рискованно. Могло статься, что вместо трофеев и призовых денег акционерное общество потерпит чистый убыток в виде потопленного корабля. Окончательное решение оставили на усмотрение Тарновского. Капитан прочитал шифровку и неожиданно для всех решил атаковать. Тарновский хорошо изучил своего чукотского визави и знал порядки на его кораблях. Старому кровососу всюду мерещились заговоры, мятежи, диверсии. Не без оснований: поскольку взять матросов на малолюдной Чукотке неоткуда, значительную часть пиратских экипажей составляли пленные, несущие службу под угрозой расправы. Вне боя всё оружие на кораблях Упыря закрывали в оружейных комнатах, запирали погреба боезапаса, а ключи хранились у особо доверенных людей, как правило, у капитана и старпома, реже у старшего артиллериста. При внезапном нападении офицерам рейдеров требовалось несколько минут, чтобы добежать до погребов, открыть их и организовать подачу снарядов. За эти несколько минут скорострельная артиллерия «Громобоя» могла сотворить много чего неприятного с небронированными кораблями.