Корсары Тарновского

Семью охотника догнали под вечер, у брода через горную речку. Сквозь шум переката беглецы услышали стук копыт по камням, на опушке один за другим показались четверо всадников. Отец подошёл к телеге и откинул мешковину с заряженного карабина. Он не собирался возвращаться в посёлок, но всё ещё надеялся решить дело миром. Люди Цепова начали стрелять, едва увидев телегу. Первым упал в траву отец, мать откинулась на узлы с простреленной грудью. Испуганный выстрелами мерин дёрнул телегу и заклинил её колесом между камнями. Сестра с криком бросилась через речку, к спасительным зарослям кедрача на другом берегу. Девушка спотыкалась на скользких камнях и нелепо размахивала руками. Выстрел в спину опрокинул её в бурлящую воду.

Глеб нырнул в заросли лимонника и побежал. Он слышал выстрелы, пули несколько раз сбивали ветки совсем рядом. Преследователи помчались следом, но лошади не могли пройти сквозь крепь, а преследовать мальчишку пешком головорезы не стали. Остаток дня Глеб просидел в яме под выворотнем огромного тополя, кутаясь в ветровку от комаров и вздрагивая от любого шороха. Уже в сумерках, когда туман сгустился в низинах между сопок, мальчик, набравшись храбрости, вернулся к злосчастной переправе. Телега всё так же стояла, уткнувшись колесом в камень, но мерина рядом не было – его увели люди Цепова. Сквозь туман мальчик разглядел у места побоища огромного медведя. Хищник настороженно замер, подслеповато вглядываясь в темноту и принюхиваясь, но ничего не учуял и стал есть. Глеб едва не закричал, догадавшись, что пожирает медведь, помогая себе когтями.

Неделю спустя голодный и оборванный Тарновский вывалился из кустов к рыбацкому табору в устье Бешенки. Искусанного гнусом и дрожащего от холода мальчишку накрыли бушлатом, посадили к костру и сунули в руки миску с ухой, в которой плавал большой кусок горбуши. Когда в миске показалось дно, у Глеба наконец-то спросили: «Ты кто?»

Тарновского приняли в рыбацкую артель зуйком, то есть мальчиком на побегушках. Он делал всё – от стряпни, до починки сетей. Встав раньше всех, в холодных предутренних сумерках Глеб с двумя такими же мальчишками, сыновьями рыбаков, шёл с вёдрами к речке, разжигал костёр, подвешивал над огнём казаны с кашей и водой для чая. Из-под навесов выбирались заспанные мужики, почёсываясь и покашливая, шли по нужде, умывались и садились к костру завтракать. День начинался. Глеб оставался в таборе на хозяйстве, перемывать посуду и следить за коптильней, либо вместе со всеми шёл к лодкам, ставить сети на горбушу. Вокруг вздымались сопки немыслимой красоты, шумела река, рыба играла на перекатах, стремясь по течению вверх, к заветным нерестилищам. Но тяжкий однообразный труд в ледяной воде убивал любую романтику.

Зиму Глеб прожил в доме кормщика, деля время между школьными учебниками и работой на берегу, где мужики чинили вытащенную на берег шхуну, основательно потрёпанную во время летней путины. Изучение геометрии для Глеба сочеталось с пошивом парусов, а органическая химия наглядно дополнялась приготовлением вара для осмолки днища. На следующий год Глеб вышел в море полноправным членом артели.

В начале лета, через несколько дней после особенно долгого и жестокого шторма, к поселковому пирсу подошла потрёпанная кавасаки. Расшатанный корпус лодки тёк, как решето, единственный парус, размером чуть больше простыни, держался на обломке мачты в половину от своей нормальной длины. Рыбаки вылезли на пирс и рассказали, как их унесло штормом к Хоккайдо. Там они три дня ждали затишья, чтобы пуститься в обратный путь, но не это оказалось самым примечательным в истории рыбаков. Из бухты рыбаки разглядели опоры высоковольтной ЛЭП, на которой всё ещё висели провода.

К тому времени мародёры основательно исследовали развалины прибрежных городов и очистили их от всего сколько-нибудь ценного. Уже не приходилось рассчитывать на такую удачу, как нетронутый склад или магазин. Но мародёры ещё могли поживиться, если вдали от обитаемых мест удавалось найти брошенное судно, цистерну с нефтью или, как в случае с рыбаками, заметить среди гор линию электропередач с медными проводами. В доме кормчего устроили военный совет, под забористое местное пиво рыбаки решили идти на Хоккайдо за медью.

После трёхдневного перехода морем лесистые вершины острова приподнялись над горизонтом, и русская шхуна легла в дрейф, дожидаясь ночи. В кромешной тьме, руководствуясь скорее инстинктом, чем компасом, кормчий подвёл судёнышко к берегу и высадил десяток мародёров, вооружённых чем попало, от калашниковых до древних гладкоствольных самопалов с курковыми замками. Едва небо над горами посерело, шхуна ушла в море, чтобы не привлекать внимание аборигенов.

Солнце поднялось над вершинами, на фоне гор мародёры различили ажурные опоры ЛЭП. Но провода на них отсутствовали. Их срезали незадолго до прибытия русских, или провода просто померещились рыбакам. Незадачливые мародёры решили обшарить живописные руины городка в излучине реки. На беду, городок оказался вполне обитаем. На русских набросилась толпа вопящих и размахивающих палками японцев. Мародёры открыли беглый огонь, поле боя заволокло клубами дыма от чёрного пороха, которым рыбаки снаряжали самодельные патроны.

У Глеба было двуствольное курковое ружьё, состарившееся ещё до войны. Из дымовой завесы на парня выскочил молодой японец в пеньковых сандалиях, штанах до колена и коротком кимоно. Японец занёс обрезок арматурного прута, Глеб отшатнулся и выпалил в нападающего из двух стволов сразу. Отдачей парня толкнуло назад, он провалился в колодец, совершенно не видимый под зарослями плюща и слоем опавшей листвы.

Бой наверху завершился. Уцелевшие японцы скрылись в зарослях бамбука. Рыбаки озадачились вопросом: куда пропал их подкидыш? Дыра, в которую провалился Глеб, оказалась смотровым колодцем кабельного коллектора, нетронутого мародёрами. Вдоль его железобетонных стен тянулись толстые силовые кабели. Добытой в коллекторе меди хватило, чтобы артель купила новую шхуну. Осенью, когда завершился нерест горбуши, рыбаки ещё раз ходили к японским берегам, и снова невероятная удача сопутствовала парню: извиваясь ужом, Глеб протиснулся через брешь в ничем не примечательной стене и оказался в нетронутом складе готовой продукции. В тёмном просторном помещении рядами стояли довоенные станки в герметичной заводской упаковке. Каждый такой станок во Владивостоке стоил больше, чем всё имущество артели, включая лодки, дома, коз и огороды с картошкой.

Своей долей в добыче Глеб распорядился неожиданно разумно для деревенского парня – оплатил учёбу во владивостокской мореходке. Через пять лет Тарновский ушёл четвёртым помощником на вооружённом пароходе к берегам Канады. Там, в доках Ванкувера, русских дожидался караван с товарами из глубины континента.

При выходе из пролива Джорджия на пароход навалились два рейдера под флагом морского барона из Акапулько. Снаряд разорвался в рубке, уложив офицеров и рулевого. Тарновский с мутными от контузии глазами перехватил свободно вращающийся штурвал и заорал благим матом:

– Принимаю командование на себя!

От страшного вопля «четвертака» на судне не изменилось ровным счётом ничего. Машины работали, как и прежде, механики по пояс в воде заделывали пробоины, а на палубе комендоры, как черти, в дыму и в кровище отбивались от рейдеров с двух бортов разом. Получая плюху за плюхой, пароход вошёл в полосу тумана и пропал из виду. Радаров у мексиканцев не было, преследовать пароход вслепую они не рискнули. Привезённого добра хватило, чтобы акционеры пароходства приумножили свои капиталы вдвое, а за Тарновским закрепилась репутация удачливого офицера и как минимум не труса. Много лет подряд Глеб вёл земноводную жизнь морского добытчика, он охотился на «купцов» с враждебных берегов или, высадившись в мёртвой бухте, вёл команду мародёров вглубь континента. Когда потребовалось назначить капитана на «Громобой», совет акционеров не сомневался ни минуты: во всём Владивостоке не нашлось более опытного командира, чем Тарновский. Но до сих пор он иногда просыпался с бешено колотящимся сердцем. Капитану снился один и тот же кошмар – медведь, пожирающий его отца и мать на берегу таёжной речки.

Ранним утром, когда тусклый предутренний свет осветил барак сквозь узкие окна-бойницы, капитан вышел в кубрик. Тарновский остановился у койки баталёра и тряхнул спящего за плечо.

– Вставай, Руслан. Надо прогуляться.

Руслан, невысокий и сухощавый, с большой бритой головой и неистребимой синевой на щеках, мгновенно проснулся и стал одеваться. Под недоуменным взглядом вахтенного капитан и баталёр вышли из барака. Утро выдалось холодным. Ветер с моря трепал прибрежные кедры, свистел в растяжках радиомачты, забирался под одежду, выдувая тепло. Грозно шумел прибой. На гальке дрожали клочья пены, обсыхали бурые охапки водорослей и склизкие медузы. Сквозь занавесь облаков над морем едва пробивался свет восходящего солнца.

– Через три дня Цепов отправится через тайгу в Рудный, – сказал Тарновский.

Баталёр кивнул. Он знал о затеянном Кульбакой предприятии.

– Ты отправишься с ним. Как доберётесь до посёлка, дождись, когда Артём найдёт каталог, и убей его.

В тусклом свете разгорающегося рассвета большая лысая башка Руслана со впалыми щеками и глубоко посаженными глазами неприятно напоминала череп.

– Маша пойдёт вместе с Артёмом, – напомнил баталёр. – Её тоже кончать?

– Да.

– Когда я их кончу, мой долг можно считать оплаченным?

– Да.

Баталёр осклабился странной и неприятной улыбкой – улыбались только губы, а глаза оставались неподвижны и холодны.

– Я всё сделаю как надо. Никто не узнает.

– Очень хорошо. Свободен.

Баталёр ушёл в барак досыпать, а Тарновский ещё долго сидел на берегу, глядя в прибой и кутаясь в старенькую тужурку.

Каботажное плавание

На деньги из оставленного Кульбакой задатка Артём купил в селе двух лохматых коренастых коней монгольской породы. Серый мерин с кличкой Самсон был спокойным и крупным созданием. К смене хозяина, равно как и к перспективе идти под вьюками, он отнёсся философски. Зато поджарый гнедой жеребец Ванька обладал злобным нравом и мордой бывалого уголовника. Работать он решительно не хотел. Артём ударил с продавцом по рукам и стал отвязывать Ваньку от коновязи. Инстинкт никогда не подводил жеребца. Он понял – его хотят припахать. Ванька прижал уши, угрожающе зашипел и укусил радиста за плечо. Надо отметить, челюсти у коней спокойно дробят кости, так что радисту мало не показалось.

– Чтоб тебя!.. – от неожиданности Цепов выпустил повод, и жеребец, почуяв свободу, отбежал в дальний угол двора.

Парень поймал Ваньку, привязал к коновязи и стал учить линьком. Экзекуция немыслимо забавляла бывшего владельца коней. Присев на крыльце, он раскурил трубку и из облаков вонючего самосада советовал:

– По жопе его, по жопе! А теперь по морде, чтоб себя не забывал. Нехай знает своё место – под седлом!

Во двор заглянула Маша. Она ходила в магазин за продуктами и ей до всего было дело. Девушка увидела, как Артём истязает несчастную животинку, вырвала у парня линёк и обозвала живодёром. На крыльцо вышла дебелая жена продавца и двое пацанят, белоголовая девчонка выглядывала во двор из окна. Крестьянское семейство предвкушало шоу с жеребцом Ванькой в главной роли.

–Бедненький, – утешала его Маша, – обидели тебя.

Девушка достала из кулька сухарь и на раскрытой ладони протянула Ваньке. Жеребец равнодушно схрупал сухарь и подумал о том, что юная грудь будет хорошим приварком. И тяпнул Машу за сиську.

– Ах ты блядь такая! – рассвирепевшая фельдшерица схватила дрын и принялась колотить храпящего и бьющего воздух копытами жеребца.

Теперь уже Артёму пришлось отбирать палку у Маши, спасая коня от увечий. В вечерних сумерках покусанные и разругавшиеся вдрызг путешественники верхом возвращались в табор громобойцев. Артём держал руку на отлёте, чтобы поменьше беспокоить укушенное место, Маша прижимала к груди кулёк со льдом, которым девушку снабдила добрая продавщица в сельпо. Путешествие через тайгу уже не казалось фельдшеру замечательной идеей, но отступать было поздно. Под ногами коней путался приблудный рыжий псин, претендовавший на принадлежность к гордой породе сибирских лаек. Псин почему-то решил, что Маша с Артёмом вполне сгодятся ему в хозяева, и радостно откликался на любую кличку от «Тузик, ко мне!» до «ядрить твою мать!». Ванька смирно вёз Артёма и делал вид, будто покорился судьбе, а на самом деле обдумывал новые пакости. Но на всякий хитрый зад бывает винт с обратной резьбой, и круп гнедого жеребца не стал исключением. У барака Артём спутал коням передние ноги и пустил пастись под присмотром вахтенного. Как только злобный радист скрылся в бараке, Ванька решил, что настал его звёздный час. И укусил Самсона. Мерин с обманчивой грацией бегемота довернул корпус и так лягнул обидчика, что того отбросило на метр. С тех под между конями установился прочный мир.

Вместе с конями Артём купил у мужика сёдла, приспособленные для верховой езды и для вьюков, но сами вьюки у продавца оказались драными и совершенно не пригодными для перевозки чего-либо в дождливом климате Приморья. В форпике «Громобоя» среди брезентов и канатов нашёлся рулон прорезиненной ткани, и Артём с боцманом потратили день на пошив новых вьюков. Изделия получились неуклюжими, но достаточно вместительными, к тому же хорошо защищали поклажу от влаги.

Второй помощник Денисенко, отвечающий, кроме всего прочего, за корабельную оружейку, озаботился снабжением путешественников «огнебойной снастью». Оружие на «Громобое» никогда не возводили в культ, оно открыто хранилось в пирамидах кают-компании вместе со снаряжёнными магазинами, всегда готовое к бою. По разнообразию стволов капер мог поспорить с любым сухопутным музеем, поскольку изначально закупленная партия «калашей» и ПК от рейда к рейду пополнялась затрофеенными в Китае QBZ-95, взятыми на калифорнийском побережье М4, бесконечным разнообразием «глоков», «ругеров» и прочих РПГ. В оружейке хранились совершенно раритетные образцы вроде американской М14, на которую положила глаз Маша и использовала в качестве снайперской винтовки. Вид у оружия был ужасен: облезлое воронение, царапины и выбоины на ствольных коробках, ржавая сыпь от нередких купаний в морской воде. Но все стволы «Громобоя» объединяло одно непременное качество – они не давали осечек.

Денисенко выделил для экспедиции три крупнокалиберных пистолета. Под разными названиями их делали во многих мастерских Дальнего Востока, но все они почти без изменений копировали древний кольт 1911, тяжёлый и неудобный, но совершенно незаменимый для странствий по медвежьему краю. Кроме кольтов каждый путешественник выбрал то оружие, к которому привык. Руслан получил из оружейки автомат Калашникова, Маша взяла любимую М14 и к ней получила сотню редких в Приморье патронов калибра .308Win. Цепов забрал из баталёрки свой бюксфлинт – старое ружьё довоенной выделки с нижним гладким стволом и верхним нарезным, под винтовочные патроны.

– У него же всего два заряда! – удивлялись моряки, впервые увидев бюксфлинт в руках радиста.

– На медведя хватит одного, – резонно отвечал Артём.

– А если промахнёшься?

– Я не промахиваюсь.

В корабельной провизионке, счастливо избежавшей затопления, Маша с тётей Фросей отбирали продукты для похода. Под шумок девушка сунула под кульки с крупой несколько шоколадок, но была разоблачена бдительным коком.

– Нафига?! – возмутилась Ефросинья Николаевна.

– Это НЗ, – объяснила Маша. – Вдруг продукты кончатся? А у нас шоколад!