Эфир

Дырки в голове не нашли – и то хорошо. На два вопроса травматолога из трех – два честных ответа «нет». Это неплохой показатель, так ведь? Можно считать, что я практически здоров.

Последнее я и сказал директору радио, позвонившему вечером уточнить, не сдох ли я, часом, по пути в больницу. На вопрос, выйду ли через два дня в следующую смену, я ответил, что посмотрю, как будет самочувствие, и завтра утром сообщу. Решительное «в жопу такую работу» переставало быть таким уж решительным.

Всё этот мужик из очереди, совсем меня из колеи выбил. А еще… Наташа.

На следующий день я, неважно зачем, заскочил в институт и встретил её у буфета. Пары уже закончились, но она успела купить себе кофеек с шоколадкой и устроиться за столиком у окна. Так, чтобы было видно всех, кто входит и выходит. Наташа явно кого-то ждала.

Я кивнул ей и уже собирался идти дальше по своим делам, но услышал неправдоподобное: «Петя-ааа, а можно тебя на секунду?». Шикарная фигура, шикарные ноги, шикарные черные волосы, шикарные черные глаза, шикарное всё. Меня можно было хоть на секунду, хоть на целые сутки.

Наташа славилась своей любовью к приключениям и тягой к разнообразию. Кроме того, она, в некотором роде, могла предсказывать будущее. Будущее офисного планктона или консультанта салона сотовой связи – точно. К таким она моментально теряла интерес. Шансы были у безбашенных хулиганов, байкеров, всяческих экстрималов, музыкантов и, как я скоро узнал, у диджеев с радио.

– Я слышала, ты на радио работаешь?

– Ну да, есть такое дело.

– А что ты там делаешь? Ты диджей?

– Я не просто диджей. Я ночной диджей.

Бонд. Джеймс Бонд…

Наташа облокотилась на стол, и меня начало засасывать в её декольте. Декольте, достойное Нобелевской премии, Оскара, возможно, даже Букера.

– Никогда не была на радио, – завила Наташа.

Глава 7

Утром следующего дня мне позвонила сменщица Мария. Я хотел позвонить ей сам и ненавязчиво уточнить, не забыла ли она, случаем, рассказать что-нибудь важное о работе на радио, но был занят важными делами: мечтал и предвкушал. Две совершенные округлости, украшенные несколькими родинками, лишили меня покоя и здравого смысла. Я забыл обо всём, о чем только можно было забыть. Теперь я уже и не помышлял уволиться с радио, только потому что это какой-то хренов бермудский треугольник, где обитает этот… не знаю кто. Привидение? Или полтергейст? Или это одно и то же? Хотя, какая разница? Всё это мне привиделось, когда я ударился затылком об пол. При-ви-де-лось!

– Алло? Привет, Мария.

– Здравствуй, Петя, – голос Марии был тихий и вкрадчивый, поэтому я сразу понял, что она в бешенстве. – А скажи мне, дружок, ты что, привязал к чему-то провод на крыше?

– Ну да, скотчем примотал… Он по окну стучал, спать мешал.

– Ага. Ну про изобретение с ластиком и железной дверью и так всё понятно, так что не спрашиваю даже.

– Что? – я не понимал, почему, собственно, со мной разговаривают таким тоном и почему кому-то может быть не всё равно, где и что я привязал на крыше пятнадцатиэтажного дома, куда даже голуби не прилетают, чтоб не захандрить.

Выругавшись так, как не должна ругаться ни одна беременная женщина, ни при каких обстоятельствах, Мария потребовала, чтоб я сегодня же сделал всё, как было, и пригрозила расчленёнкой.

Так что вечером я отправился на радио и полез на крышу делать всё, как было. Там меня ждал сюрприз: провод со свисающими с него обрывками скотча уже весело болтался на ветру и стучал по окну. Я крепко задумался и отправился в студию, ждать, пока явится Мария. Сегодня её вторая смена, завтра уже моя. И это будет фееричная смена. Смена, которая откроет череду таким сменам, которых еще не видели эти стены, диваны, столы, пульты, подоконники, ну и где еще мы там с Наташей окажемся. Это будет смена, не омраченная ничем. Поэтому я должен всё выяснить и как следует подготовиться.

Теперь уж точно стало ясно, что всё это запредельное дерьмо – не от избытка алкоголя в крови или травмы головы: появилось второе действующее лицо, которое сможет это подтвердить, надо только заставить его говорить.

Разговор предстоит не из простых. Если неправильно подобрать слова, все меня тут же станут считать придурком, и очень скоро с этой работы я слечу, ведь адекватность, на самом деле, была главным и чуть ли не единственным требованием при трудоустройстве. Ну а если я всё сделаю правильно… что тогда? В глубине души я надеялся, что Мария расскажет, что-то такое, что, с одной стороны, подтвердит мою историю, а с другой – даст ей какое-то рациональное объяснение. И я понятия не имел, что это может быть.

Наконец, она заявилась, как обычно, за четыре минуты до рекламы, которую должна была выпустить. Мы поздоровались, и Мария, переваливаясь, как утка, пошла прямиком в студию.

Я устроился на стульчик рядом со студией и, притворившись, что копаюсь в телефоне, стал за ней подсматривать через стеклянную перегородку. При этом не забыл включить на мобильнике нашу радиостанцию, чтоб еще и подслушивать, как она работает.

Тяжело дыша, Мария обошла стол, загроможденный аппаратурой, не глядя бросила сумку в сторону подоконника и села за пульт. Осмотрелась, убедившись, что гора непонятной электроники, как и положено, переливается всеми цветами радуги, поморщилась. Не из-за того, что мешал живот или где-то что-то опять кольнуло, а из-за того, что играла песня «Сердечко-сладкоежка». Мария торопливым движением выудила из кармана плеер, вставила в уши черные капельки и нажала кнопку «Плей». Отвращение на её лице сменилось буддийским спокойствием. Понятия не имею, как, но она, вообще не слушая эфир, умудрилась выпустить рекламу и вернуться на московское вещание на сто процентов идеально. Это значит, что она должна была наизусть помнить весь репертуар радиостанции. Вплоть до того, что знать, на какой секунде, в какой песне начинается и заканчивается вокальная партия. Это было сомнительно, потому что Мария старалась эти самые песни вообще не слушать. Но, как ни крути, результат был на лицо.

Когда с рекламой было покончено, она вышла ко мне и спросила:

– Чего пришел?

Я сразу стушевался и начал торопливо мямлить:

– Ну, мы как-то толком не поговорили… Хотел, чтоб ты… может… ну… рассказала что-нибудь еще… как тут что… ну, в смысле, по ночам, когда уйдут все. И про провод этот… он, кстати, уже… просто я не понимаю, зачем, ну, в смысле, кому какая вообще разница…

– Та-ак, – протянула Мария и села на стул напротив. Она смотрела сквозь меня и будто говорила сама с собой, – ну то, что ты в новостной не будешь сидеть, как тебе сказали, – это сразу понятно было…

Я молчал. Если тебе надо что-то выяснить, это самый лучший способ участия в беседе. Кивать можно, охать можно, руками разводить не возбраняется, глаза закатывать допустимо, но фразы длиннее, чем «ну да», произносить нельзя.

И Мария продолжала:

– На крышу вот совсем не надо было выходить. Особенно, в грозу. Я тебе про это не говорила? Ну… все не упомнишь… Хотя это мой косяк… Неудобно вышло.

Неожиданно Мария посмотрела на меня с сочувствием и спросила: «Чё, напугал он тебя, да?»

Тут меня прорвало. Я рассказал всё в мельчайших подробностях. Если этот разговор дойдет до руководства, прощай работа, прощай стабильная зарплата и, самое главное, прощайте, Наташи, Светы, Ирины и все остальные.

Но, похоже, Мария не то, что не засомневалась в моей адекватности, она даже не удивилась ни одну моему слову. Она мучительно соображала, что делать дальше – массировала виски, хмурилась, сопела и вздыхала.

– Вот скажи, Петь, – начала она, наконец, – ты в домовых веришь?

– Ну, да, – сказал я, хотя вообще-то всю жизнь относился ко всей этой запечной мистике со здоровым юмором.

– Понимаешь, это… ну, домовой такой. Он тут давно очень живет.

– То есть ты его видела? Он настоящий? Охренеть можно… А че не сказала? А если б он меня..? Ты видела, что он с антенной сделал вообще?

– Да тихо ты! Не ори! Ничего бы он тебе не сделал. Пугать только и может! Людей не трогает, не ссы.

– Да он мне башку чуть не отвернул! Охренеть… домовой… И что делать? Надо рассказать всем! Нет, надо батюшку вызвать, осветить тут всё! Или нет, наоборот, колдуна! Или…

– Так-так-так! Стопэ! – Мария подняла раскрытую ладонь, – не надо никому ничего говорить, и вызывать тоже никого не надо. Успокойся. Всё будет нормально. Я тут знаешь, сколько проработала? И ничего – жива здорова! А я девушка, вообще-то, а ты мужик. Так что не ссы, говорю!

Мария больно ударила меня в плечо. Дружеский жест.

– Слушай сюда! – Скомандовала она, – С домовыми знаешь, что самое главное? Главное, чтоб всё было, как им нравится. То есть, по-старому. Не надо ничего менять, ясно? Провода не надо никакие трогать, например! Тогда их не видно и не слышно! Будешь ходить себе, работать спокойно и всё!

Я хотел спросить, откуда такая осведомленность в оккультных вопросах, но Мария меня прервала:

– Сейчас всё нормально, даже голову не забивай. Выходи завтра спокойно на смену, выпускай рекламу, бухни чутка и ложись спать в новостной. Главное, ничего не трогай больше.

Потом Мария довольно бесцеремонно выпроводила меня с радио, не дав даже вызвать такси. Сказала, что она устала, ей надо расстегнуть ширинку и прилечь, а я мешаю.