(Где ж игла?!)… знаешь леших по фирменной плеши.
Ты прознал, где томится невеста твоя.
Точно так же, как ты изнывая, скорбя,
Выплетая кому-то ковер-самолет,
Отвергает признанья, закована в лед.
Ей вкуснейший на свете испечь каравай,
Ей на лопнувших гуслях велели: играй!
Ей в прислуге ходить у немилых сестер
И насмешливый слушать себе приговор:
«Милый твой не придет!» – Ты, врезаясь в восток,
Продолжаешь идти, выпускаешь клубок
И, Кощея увидев один на один,
С удивленьем заметишь, что сердце в груди
Прострадав, недоев, дичь стреляя Яге,
От русалочьих рук отбрыкавшись в реке,
Свое имя родное – и то позабыв,
Смотрит строго и свято в страшнейшей из битв.
И с сочувствием глядя на тощий скелет
(Ни единого светлого чувства в N лет!),
Ты уже заставляешь его оседать
И терять роковую и жалкую власть!
Как он падает долго на дощатый пол!
Этот самый, страшнейший из страхов и зол,
Ваши души державший в чаду и плену,
В тень свою же врезается, гибель хлебнув.
Возвращается в ножны тугие твой меч,
Сзади губы любимой касаются плеч…
Свою горькую сказку (реальность) допив,
Вы крылатыми вышли, как нужно любви!
Ледовые скульптуры
Ледовый скос фантазии сюжетной –
Народных сказок высказана мудрость:
Красота всегда в роли жертвы.
Особенно утром.
Вот витязь спасает прекрасную царевну,
И рубит головы трехглавому чудищу.
Повседневность выглядит уныло и плачевно,
Но после ночи в ней очутимся.
И в ней непросто встретить героя или чудо:
Без рекламы свою работу выполняют.
Подвиги приходят, во сне чудясь,
А голова – захламлённая, заботами больная.
А вечером – воздух превращается в хрусталь,
Раскрашенный искусственной подсветкой.
И, глядя на скульптуры, я замедлился, отстал,
И в сказку попал, что случается редко.
* * *
На древнем языке пожелтелых страниц –
На забытом самом языке я пишу
Через временные искажения