Пажу
Долготерпения и прощения.
И будет нечто иное неподозреваемое первостепеннее,
И слишком много времени пройдёт со дня крещения,
Так много, что написанное ни понять, ни прочитать не смогут.
Написанное будет
Монологом
Совершеннее.
* * *
Загорается снег под ногами – иди.
Если нет никого, если все позади…
И без веры в грядущее завтра – иди.
Ослабеешь душой – всё же лучше в пути.
Если в сердце заплачет армянский дудук,
Если ропщет безвольно-униженно дух,
Не предвидится больше тех ласковых рук –
Помни: всё-таки ты не овца, а пастух!
Через огненный снег и иди, и иди –
Перестроится песня в отважной груди!
Снизойдёт озаренье внезапно и вдруг,
О крещёный терпеньем пастух.
* * *
Кофе почти всухую, сигарету в зубы,
И я ухожу, ухожу довывать на Луну…
Вы?выть свои бьющие фонтаном чувства,
Бьющие во все стены тонкого тела,
Бросить мощной струей «хочу», «не успел», «надоело»!..
Мне бы врезаться в ночную даль самолетным крылом
и ступить на землю Нью-Йорка,
Осмотревшись, хмыкнуть, поздороваться с ветром....
Мне бы, раз уж нельзя улетать из-за офиса, стать свободным королем крыши!
Королем крыши, смотрящим с высоты своего положения на город вниз!
В конце концов, ночь – это моё время, и я могу ухмыляться точно так же и здесь, в окружающем меня городе!
В конце концов, свобода изнутри меня и начинается, я уже понял.
Я понял так же и то, что не побег от дел и не воплощение своих желаний вызывают во мне счастье
(ага, утешь себя этим),
И поэтому я возвращаюсь назад с той крыши, обратно к телу, оставшемуся на стуле (привет, доклад!
И три тысячи дрозофил, которых я уже знаю чуть ли не по имени),
В конце концов, все эти гребаные мировые открытия в области генетики
Выпендриваются сейчас у меня в колбе!
И зависят от того, насколько я тут у вас лентяй.
Оторванное и ободранное
Век от века
Нет здесь Человека.
Только Человек преобразует Мир.
Животные, не рассчитав, игриво,
Покусывая, откусывают руки.
Терзают нередко такие приливы.
Ни одному не быть другом.
Потом они находят развлечение: