Семь

– М-м-м.… – как это ты говоришь? – изволь! Во-первых, наши с тобой комбинезоны не только одежда, но и многослойная защита от всяких вредных проявлений окружающей среды – радиационных, химических, биологических… Так что ни мы тебе, ни ты нам в этом смысле не опасны. Во-вторых, если ты захочешь вцепиться мне в горло или начнешь отращивать щупальца – Станция тебя вмиг изолирует. В-третьих – и ты, и мы под постоянным контролем: отслеживается все, начиная с моторики и метаболизма и заканчивая эмоциями – только мысли читать, увы, пока не научились. Консилиуму этой информации более чем достаточно, зачем же тебя лишний раз тревожить? Кем бы ты не оказался по… гм… скажем так – происхождению… первично то, что ты прежде всего человек, уникальная личность и важная составная часть человечества. А к любому человеку нужно относиться с должным уважением. Сам же желания общаться с ними ты не изъявлял.

– Интересная у вас философия! Очень уж гуманистическая… Прямо идиллия! Правильно ли я понимаю, что развилась она в результате тех катаклизмов и эпидемий, о которых я успел прочитать?

– Правильно. На лету ловишь!

– Спасибо. Но позволь усомниться, что за каких-то двести лет человеческая психология так сильно изменилась. Вы и к преступникам с таким же пиететом относитесь? Или скажешь, у вас и преступности нет?

– Почему же, есть. И преступники, и вырожденцы всякие. И проблем социальных хватает. Только ценность человека как личности и члена общества выросла. Как и ценность хорошо структурированного государства. У вас это империями называлось… Что ты так удивляешься? Ценность эта и раньше росла, только медленно. Разве одинаковой была цена человеческой жизни в твою эпоху и в раннем Средневековье? То-то… Ничего, разберешься, привыкнешь… Ну, вот и пришли. Прошу!

Все никак не могу научиться спокойно воспринимать здешний простор. Отвели мне модуль размером с футбольное поле – и такой же пустой, по местному обычаю. Кое-какая мебель по стеночкам ютится, а в середине хоть и впрямь мяч гоняй.

– Годится?

– Спасибо, нормально. Только вот понять не могу, почему у вас каюты такие огромные и пустые? Хоть и немного народу на Станции, но все равно нерационально. И неуютно как-то смотрится…

– Почему неуютно? Со свободным местом у нас действительно проблем нет, избыток. Да и пространство Станции модулируется любым образом, при острой необходимости потесниться можно. А уют – он же, в первую очередь, подразумевает чувство защищенности, так ведь? Чем больше открытого пространства – тем безопаснее себя чувствуешь.

– Разве?

– А как иначе?! Ну, проходи, обустраивайся, а я пошел.

Задумавшись над последними словами Дана, даже попрощаться не успел, а он просто тихо вышел. Н-да… Похоже, я упустил нечто важное, читая файлы по истории. Чего же такого человечеству натерпеться пришлось, что теперь людям уютно на стадионах?

* * *

– Привет, Тим! Здравствуй, Петр! – Дан вошел в лабораторию, держа в руках прозрачную, мягкую колбаску с каким-то соком и периодически отхлебывая из нее. – Забыв о сне и пище, загадки Объекта грызете?

– Зато ты у нас, рыжий, о хлебе насущном не забываешь никогда, – машинально ответил Тим, выразительно посмотрел на колбаску и вернул взгляд на извивающийся в воздухе над лабораторным столом трехмерный график. – Не удивлюсь, если и ночью спишь в обнимку с копченым окороком.

– Хм, это мысль! Уж коли нет у нас тут возможности прижаться ночью к теплому женскому бедру…

– Ф-фу, коллега! Фу три раза! Какие скабрезности вы говорите, даже гостя не стесняясь!

Дан довольно осклабился и издал утробный смешок. Потом внимательно пригляделся к графику.

– А что у вас тут корчится?

– Это у тебя медицинская терминология такая?

Дан расхохотался столь жизнерадостно, что Петр невольно улыбнулся.

– Сдаюсь – уел, уел! Будем считать, один-один! Ладно, признавайтесь – нашли что-нибудь интересное или нет?

Тим наконец оторвался от графика и потянулся, сцепив руки на затылке.

– Ты знаешь, кажется, действительно что-то вытанцовываться начинает. Вот здесь, – Тим ткнул пальцем в продолжавший шевелиться график, – мы попробовали сделать довольно простую вещь – наложить все записанные нами флуктуации Объекта на всплески аномальных явлений в районе, откуда к нам Петр и прибыл, использовав логарифмический масштаб по оси времени, и вот то, что лежит на поверхности…

– Постой, каких-таких аномальных явлений?! В Солнечной происходит что-то аномальное?

– Сейчас нет, а вот в XX – XXI веках происходило, и как раз в этом месте, – Тим заговорил подчеркнуто академическим тоном. – И там, куда Петра готовили – на Марсе. Две трети автоматических зондов, запущенных к нему с Земли, не достигли цели. У одних случились крайне маловероятные поломки, другие вообще потерялись… На начальных этапах освоения планеты тоже всякие ненормальные аварии происходили. Вразумительного объяснения так и не нашли. Не знал?

– А, так ты об этом… обижаешь… И что, обнаружилась взаимосвязь?

– Похоже, да. Оказывается, применив чуть иной временной масштаб, можно увидеть явную корреляцию между поведением нашего Объекта и происшествиями на Земле и в окрестностях Марса. Иными словами, если представить, что двести-триста лет назад время текло чуть быстрее, то все почти точно совпадает – современные флуктуации Объекта за последние тридцать лет и старинные события в Солнечной. Не густо, но уже что-то… Спасибо, Петр, что ты к нам явился! Кабы не ты… – Тим аккуратно похлопал Петра по плечу.

– Благодарствуйте, тронут. Весьма. Прочувствовал, поверь, аж до печенок.

– До печенок – это как? – заинтересовался Дан.

– Успокойся, это не по твоей части – так в мое время говорили. В смысле – до глубины души.

– А-а, ясно. Жаль. Слушай, а нас ты во всем понимаешь? – Дан присел на кресло рядом с Тимом.

– Трудно сказать. С одной стороны, смотрю и поражаюсь каждый раз – ерничаете и подкалываете друг друга, в точности как мои современники и, если эдакий неуловимый акцент в вашем русском не учитывать – прямо как в родном Звездном Городке себя ощущаю. А с другой… Вы совсем другие, прошу прощения за тавтологию. Где-то там, в глубине. Другая мораль, привычка к безопасности окружения… Вот насчет чувства уюта меня Дан вчера огорошил…

– Ну, чему удивляться, – столько лет прошло. – Дан положил опустевшую колбаску на угол стола. – Не тушуйся, пращур славный, мы на твоем примере росли и воспитывались!

– Да ну?

– Ну, не совсем росли, но воспитывались – точно! Историю космонавтики целый месяц изучали на курсах!

– На каких курсах?

– А как бы мы сюда попали без специальных курсов? Аж полгода учились на волков космических!

– Постой-постой! Полгода – и все?

– Да. Ах ты, елки-палки, опять проблема кросскультурная… Видишь ли, Петр, нас отбирали, и отбирали не менее тщательно, чем в твое время в отряд космонавтов – но по другим параметрам. На первом месте при отборе было не здоровье – с этим у нас трудностей почти нет, не интеллект и образование – порядка половины населения как минимум не глупо и имеет образование – аналог твоего высшего…

– Ничего себе! В мое время был всего два процента!

– Несчастные предки… Так вот, основным при отборе был показатель, который можно трактовать как особое свойство личности, характеризующееся редко встречающимся сочетанием не самого низкого интеллекта и способности к безвредному для сознания переживанию чувства опасности. Доступно сформулировал?

– Вполне. Это свойство, случаем, не авантюризмом называется? Или, скажем помягче – склонностью к риску?

– Близко, но не совсем. Рисковать можно со всей дури, не задумываясь о последствиях. А если уметь задумываться о реальной опасности, но сознательно идти ей навстречу, то недолго и умом повредиться, что с подавляющим большинством неглупых людей и может произойти.

– То-есть, вы эдакие избранные?

– В определенном смысле – да. Но общество нас воспринимает скорее как ненормальных.

– Ничего себе! Тогда такой прагматичный вопрос – что вы получаете взамен от общества, считающего вас ненормальными и посылающего сознательно рисковать жизнью неизвестно куда? Признание, славу, деньги?

– Ну, в глазах общества наша слава весьма сомнительна, а денег сейчас просто нет. Взамен них есть статус защищенности, его и получаем.

– А что это?

– Статус, согласно которому можно получить определенный уровень защищенности в жизни. В жилой среде, передвижении… Например здесь, на Станции, он довольно высокий. Сам небось заметил, что жилая среда здесь очень безопасная.