Стоп-кран

– Да мы тут все друг друга как бы знаем. Просто собираемся разным составом, да в разных квартирах. Такая вот живая тусовка московская.

Девушка несколько раз кивнула. Прожевала огурец. Попыталась что-то сказать, но Нищебродский уже заорал:

– Знакомьтесь, старики! Это Кимберли Палмер из Вирджинии. Большой человек! Распределяет гуманитарную помощь. То ли красный крест, то ли белый полумесяц. Я в этом не разбираюсь. Она сама расскажет.

Разговор склеился, несмотря на то, что никто из нашей троицы не знал английского. Костя учил в школе немецкий. Осип на вопрос, какой язык учил он, изобразил лишь неопределённый жест.

– Я учился в непростой школе, – пояснил он, чтобы прервать наше замешательство, – с углуплённым изучением ряда предметов. А остальные предметы там и вовсе не преподавали. Три урока в день по тридцать пять минут. В такой график много знаний не впихнёшь.

– Что же это за школа такая волшебная? – засомневался подозрительный Костя.

– Детский санаторий номер двадцать «Красная Пахра». Я прожил там почти три года.

– Повезло, провёл детство на свежем воздухе, – позавидовал я.

Что же касается меня самого, то я учил в школе французский. Шапочное знакомство с английским имелось на почве любительских попыток переводить со словарём тексты песен, красочно расписанные на вкладках к пластинкам. Но эти эксперименты я давно забросил, ибо познакомился на горбушке с замечательным переводчиком Пашей Качановым из Калуги. Даже если б я и продолжал самостоятельно разбирать английскую рок-поэзию, всё равно этот опыт не имел бы ничего общего с живым разговорным языком.

Зато Ким говорила по-русски. Ну, как говорила… Она знала слов пятьдесят. Коверкала и переставляла ударения имён собственных. Уверяла, что окончила курсы славистов, но это вряд ли. Скорее понаблатыкалась за те несколько месяцев, что погрузилась в моноязычную русскоговорящую среду.

Она рассказала, что переехала из центра в гостиницу «Арлена?к». Вчера там в концертном холле выступала френч группа «Арт Зойд». Марвелес! А сюда, на улицу Бабило?ба её пригласили знакомые музыканты фром «Джопасве?ри», с которыми она как раз и познакомилась на вчерашнем концерте. Мы переглянулись и пожали плечами.

– Трэнди-брэнди, бэлэлэйка! – с упрёком воскликнула Ким и пнула Осипа локтём. – Духовная pizza! Надо знать!

Мы дружно прыснули. Ким обиделась.

– Если честно, я вообще не понимаю, как иностранцы учат русский язык? – начал я, когда смех себя исчерпал. – Попробуйте объяснить им, почему в русском языке есть «отдыхающие», но в то же время «задыхающиеся»?

– Не смыкающие! – с пол-оборота завёлся Осип.

– Пресмыкающиеся, – подтвердил Костя.

И мы заржали повторно.

В комнату ввалились патлатые дрыщи в засаленной джинсе. Один из них волочил авоську с пивом. Нищебродский вновь перевозбудился:

– А вот и рок-группа «Жопа зверей» в полном составе. Бывший школьный ВИА «Красные макаки».

Поручкались. Щупальца дрыщей напоминали жабры: кожа колючая, хватка вялая.

Ручейки разговорчиков журчали, разбегались, сталкивались, перетекали от одних собеседников к другим. Глаза дога вращались между ними. Пёс сёк всё, несмотря на высокую плотность информации. Зазвенели чашки, зашипели вскрываемые бутылки. На столе под промасленной газетой «Гудок» обнаружилась практически целая тушка селёдки.

– Жаль, хлеба нет, – посетовал Осип.

– Так вот же свежий хлеб. Позавчера был сегодняшним, – вяло отозвалась малахольная дама без возраста в огромных очках, доселе ничем себя не проявлявшая. Оказалась хозяйкой комнаты. В тусне её звали «Мамой». А настоящее имя мы так и не узнали.

Жизнь налаживалась. Ким заулыбалась. Как же неестественно белы её зубы! Жирный голубь уселся на отлив за давно немытыми стёклами и враждебно нахохлился в нашу сторону.

Болтовня потихоньку слила?сь в одну полноводную реку, обсуждали примитивные тексты российской попсы. Фронтмен, он же гитарист и запевала, с апломбом рассказал, что в своих текстах старается избегать пошлостей и банальностей.

– Только не всегда получается, – с улыбкой срезал его басист.

– Да ладно вам, старики! – примирительно выступил барабанщик.

– В англоязычных песнях тоже куча фигни, – подключился я.

– И ещё какой! – подтвердил клавишник. – Если буквально читать тексты хитов, волосы встают дыбом.

– Сколько придыханий, к примеру, по поводу Синатры, – напомнил я. – Принято считать, что Stranger in the Night – песня о любви с первого взгляда. Типа, что-то в твоих глазах меня впечатлило; что-то в твоей улыбке меня зацепило. Ага!

– И сердце ему подсказало… – клавишник явно был в теме.

– Да! Давайте пристально поглядим, что же подсказало Синатре его сердце? Что он влюбился на всю жизнь? Щас! Буквально он спел следующее: I must have you, то есть «я должен вас иметь».

– Поиметь, – захихикал барабанщик и подмигнул мисс Палмер.

– Вот и вся любовь от американских прото-джентльменов с набриолиненным хэйром, – витиевато выразился Осип Нищебродский. – О?рган любви у них находится не в сердце, а в любофизе. Английский язык не церемонится с женщинами.

На этом сдвинули чашки и хлебнули холодного пивка.

Дог степенно обошёл стол и водрузил на него морду с противоположной стороны. Так ему сподручнее было следить за беседой. Проглотив пиво, я первым открыл рот:

– Парадокс! Все, кто умеют петь, поют мелодию песни одинаково, а вот те, кто петь не умеет – не попадают в ноты по-разному.

– Мудро! – кротко согласились рокеры и переглянулись.

– А ещё наши постоянно тырят мелодии, – пощупал новую тему лидер группы.

– Да ладно, у них там тоже тырят, – поспорил басист. – Вот спел же Джо Дассен песню Рода Стюарта.

– Только Род пел про то, как он бороздит солёные воды на яхте, – напомнил я, – а Джо под ту же самую мелодию ничтоже сумняшеся наболтал в микрофон, что музыка – это смех.

– Ну, я не согласен, – обиделся клавишник, единственный из рок-группы, оказавшийся с классическим музыкальным образованием. – Музыка – это и военные оркестры, и похоронный марш. А если шире посмотреть: консерватория, зал Чайковского, Большой театр, наконец. Какой же это смех?

– И действительно! – согласился я. – А вот у Дассена – смех. А потом он там говорит, что его музыка приходит к тебе.

– Ага, и ты ржёшь! – не выдержал Осип Нищебродский, клоша?р и по совместительству физик.

– Да чего там, мы и сами не прочь повеселиться на репетициях, – замирил тусу барабанщик. – Под пивасик отчего ж не поржать?

Наезд на шансонье был несправедлив, и я не мог пройти мимо.

– Вообще-то, автор этой песни – Гейвин Сазерленд[23 - Gavin Sutherland (род. 1951) – шотландский певец, басист, композитор-песенник.]. И у Джо Дассена[24 - Joe Dassin Ma musique (1975).] на пластинке его авторство так же отмечено, как и у Рода Стюарта[25 - Rod Stewart Sailing (1975).]. Так что мелодию никто не воровал. А французский текст заново состряпали. Так часто бывает.

– Откуда знаешь?

– Был у меня этот винил.

– Крутой чувак. Буржуйские пластинки слушаешь! – восхитился барабанщик. – А что из Kiss у тебя есть?