Стоп-кран

Поток на проспекте Мира споткнулся о красный сигнал. Мы ныряем в арку и топчем липкий ковёр из склизлых тополиных листьев. Тянем массивную дверь подъезда на певчих пружинах. Скрипят ржавые петли…

Письмо одиноко пылилось на дне почтового ящика. Одного из немногих, у которого не была сорвана крышка и не подожжён замо?к. Я ревностно следил за этим. От конверта пасло официозом. Вместо обратного адреса – штамп МГС[7 - Московский городской совет] «Динамо». Я заранее знал, каково содержимое. Костя шёл впереди, в руках у него была авоська, а в ней полкило ливерной колбасы и наши перцы, так что погружаться в тот неприятный вопрос мне не хотелось.

Но любопытство всё же пересилило. Не досужее ожидание чуда, нет! Какие уж тут могут быть чудеса? Интерес сконцентрировался в том, как сформулировано сие гадкое послание. Дьявол в деталях. В конкретных словах, набранных на пишущей машинке. На равнодушном канцелярском бланке с типографской шапкой.

«В соответствии с приказом МГС Динамо от 09.09.91 г. № 118 ваша должность сокращена. Просим прибыть в отдел кадров для ознакомления с приказом. Начальник отдела кадров В. А. Худорошков».

Застив задник сцены, где догорал закат стремительно тающего светлого будущего, девяностые надвигались, нависали свинцовым с просинью объёмом. Ещё не заматеревшие, не набравшие наглой стати, они уже тогда обдавали могильным холодом. Таким же могильным холодом веяло от шального золота джек-пота. Души польстившихся на него пронизывались и пропитывались трухой и паутиной потустороннего мира теней.

Бесшабашные чертенята гипнотизировали эго, щекотали нервы, отпирали ящички Пандоры с низменными страстями. Выпущенная на волю вседозволенность мгновенно зашкалила в красную зону. Утратившая равновесие шкала жизненных ценностей совершила головокружительный кульбит.

Костя прочитал письмо через моё плечо. Хмыкнул.

– Добро пожаловать в жэ…

В ответ я лишь икнул. Жизнь действительно замаячила всем своим экстравагантным нутром. Как ни вертись, жопа всегда позади. Осязаемая. Своя. Сложнее с той, которая неконтролируемая, к тому же старательно надвигается. Сверху и вокруг. Смрадно пованивает.

Разрушаются привычные тождественные связи с миром, всосанные с молоком матери, с пионерским горном, с кирпичом политэкономии. Мозг отказывается свыкаться с очевидным. Так что? уготовили нам две грядущие пятилетки?

Глава 2. Дульсинея Тобольская

Сначала заявился Кузьма, племянник Костиной соседки по коммунальной квартире. Они рокировались. Тётка проводила лето на Родине. В городке Камызяк под Астраханью. И застряла. А Кузьма припёрся оттуда на излёте бабьего лета в Москву. Причина уважительная: батя получил открытку на новую ниву.

– Чего батя сам не приехал? – на свою беду поддержал разговор Костя после того, как Кузьма весело боднул его плечом, как старого кореша.

– Батя под капельницей, – небрежно бросил Кузьма, прикидывая, сплюнуть прямо на пол, на затоптанный и истёртый паркет, или всё же поискать амфору.

Сгодился горшок с обросшей хлопьями пыли гортензией, обнаруженный в ржавой кованой жардиньерке в противоположном углу прихожей. Цветок, никогда не видавший солнца, удостоился смачного зелёного плевка отработанным жевательным табаком.

– У них не поймёшь, кто кого спаивает. То ли он тётку, то ли тётка – его, – продолжил Кузьма, гортанно прочистив альвеолы. – Допился он, короче. Чертей видит. Правда, отчего-то только белых. Я ему говорю: смотри получше, чёрные тоже есть. А он орёт: молчать в отсеках! Темно ж в подлодке, как я их разгляжу? А солнце так и фигачит. Жара. Окна нараспашку, чтобы не спечься. Мальвы в палисаде посохли. Да что там мальвы! Закатки в амбаре повзрывались. Вот! Мухи снуют, ползают по роже его небритой. А сам вылупился на меня. Зенки расширены. Не моргает. Талдычит, что темно ему. В подлодке, лятть! Вспомнил молодость свою северофлотскую, мичман уев. Дизель-моторист йеров. Под новый год мотор от лодки нашей разобрал, так и не сделал ни фига. Лето профукали. Теперь в проло?ве!

На этом Кузьма выдохся.

– Ну, вызвал ему, конечно, наркача?.

– Весело жить не запретишь, – бросил Костик и ушёл в свою комнату.

Кузьма вставил тёткин ключ в обшарпанную дверь. Та услужливо распахнулась. Из позаброшенной комнаты пахну?ло маринованными дурианами. Кузьму это ничуть не смутило. Он свалил с плеча сидор, зашвырнул его в угол, плюхнулся на продавленный диван, надвинул на глаза бейсболку и закемарил.

Вечером от нечего делать сидели на коммунальной кухне втроём. Кузьма начал с пивка.

– Всё-таки классно, что придумали коммерческие палатки, – причмокивает Кузьма. – Вот где б я сейчас нашёл жигулёвского, если б не было ларьков?

– Так дорого ведь, – неуверенно возразил Костя.

– Мне похер, – отозвался Кузьма.

– Ну да, ты ж Пирпонт, – вспомнил я. – За новыми Жигулями припёрся.

– За нивой, – миролюбиво поправил Кузьма. – Батя восемь лет простоял в очереди на новую машину.

– Ну и зачем она ему теперь? Он же – алкаш! – резонно заметил Костя.

Кузьма рассмеялся.

– Вот и я ему сказал: спасибо, батяня, что вовремя записался. А теперь рассекать на ней буду я. Отец мой в рыбнадзоре оттрубил тридцать лет. Ну то есть как… Днём на катере с матюгальником, а ночью на моторке… Злачные места никто не отменял.

– Оборотень, что ли?

– Ёкарный балабай, почему сразу оборотень? – обиделся Кузьма. – Мир был так устроен. Днём шантрапу гоняешь, чтоб не мельтешила под ногами. Ночью сети тянешь. Полулова, заметь, по начальственным квартирам расползалось, вплоть до главы областного МВД. Система была. Порядок. Не то что теперь.

– А теперь как?

– Как-как… У кого карабин – того и рыба.

Отпил Кузьма основательно из бутылки и погрузился в детали:

– Браку?ш развелось, как твоих опарышей. На закидну?шки больше никто не ловит. И заметь, подлещиков не берут. Берут только дельную рыбу, а то и рыбу в законе[8 - Краснокнижную.]. Короче, беспредел полнейший. Вот боль свою сердешную батя водярой и заливает.

Днями Кузьма пропадал на Варшавке, в толпе у автомагазина, вечером являлся навеселе с авоськой пивка. Спать отползал поздно. Смачно храпел. Утром лил на себя холодную воду из душа, так как газовой колонкой пользоваться не умел, а учиться не захотел.

– Когда уже на машине приедешь? – перехватил его однажды Костя.

– Не знаю. Каждый день ошиваюсь на Варшавке. То шестёрки привезут, то девятки. Народ хавает, что дают. Те, кто на семёрку записывался, в конце концов соглашаются на ущербную пятёрку, те, кто на восьмёрку – доплачивают за девятку. Но мне-то никак нельзя. Мне только нива нужна. Единственное ландо, на котором по нашим камышам прохватить можно. Хоть за рыбой. Хоть за чебаком[9 - За лотосом.]. Хоть просто так с девчонкой какой коромысликов[10 - Стрекоз.] погонять.

В тот вечер Кузьма вернулся домой позже обычного. Точнее, поздно ночью. Короче, под утро. Завалился не один. С девицей. Костя столкнулся с ней нос к носу ближе к полудню следующего дня, еле поделив узкий коридор. Девка была повыше Кости. Невыспавшаяся. Искала ванную. Костя любезно раскочегарил для неё газовую колонку, отрегулировал напор и температуру воды, указал на полотенце Кузьмы.

– Вехо?тка есть? – спросила девица.

– Чего? – не врубился Костя.

– Ну… мочалка!

Протянул Костя какую-то мочалку, что скучала в соседкином шкафчике. Вышел обратно в коридор и попытался плотно прикрыть за собой дверь. Но защёлка была давно сломана, а полотно двери не фиксировалось в пролёте. Когда тётка была дома, она продевала вафельное полотенце между ручек и плотно притягивала дверь, но в её отсутствие такого не практиковалось, и где искать то полотенце, Костя не знал.

Соблазн проникнуть в тайны девичьего быта велик, но деликатный Костя удалился на кухню. Плеснул воды в чайник, чиркнул спичкой. Услужливый газ пробежался вкруговую. Заместо спящей холодной конфорки явился подсолнух с голубыми лепестками.

Сидим, пьём пустой чай. Является. Копна распущена, раскраска боевая, то есть глаза обведены жирным чёрным кантом. Мешковатая футболка с принтом, мини-юбка… Или как там говорят юмористы по телеку – макси-пояс. Ноги стройные, длинные, белые-белые, синяки на них лиловые. Рваный шрам на коленной чашечке.

– Я – Дуся, – говорит.

Села на подоконник, пристроив ладони под попу. Болтает ногами. Босоножки стоптанные, смятые лямки под заскорузлыми пятками. Некогда отпедикюренные ногти – облезлые.

– И откуда вы такая, Дуся? – вырвалось у меня.

– С трёх вокзалов, – отвечает.

Без особых эмоций рассказала, как Кузьма вытащил её за руку из самой гущи событий, предварительно сломав нос сутенёру.