По ту сторону партии: эволюция концепции «партии» в марксизме

Однако, несмотря на опыт Парижской Коммуны, он вновь подтвердил необходимость для пролетариата создать партию, чтобы действовать как класс (см. Статью 7а, включенную в Устав Первого Интернационала резолюцией Гаагского конгресса, 1872 г., цитируется в начале этой главы). Маркс и Энгельс упорно настаивали на этой точке зрения, так как их анализ политического перехода от капитализма к коммунизму, и, следовательно, диктатуры пролетариата, все еще был увязан с определенным представлением о сосуществовании Государства и господства класса пролетариев или, в некоторых случаях, с чистым и простым отождествлением этих двух понятий: «Государство есть не что иное, как машина для подавления одного класса другим, и в демократической республике ничуть не меньше, чем в монархии. И в лучшем случае государство есть зло, которое по наследству передается пролетариату, одержавшему победу в борьбе за классовое господство; победивший пролетариат, так же, как и Коммуна, вынужден будет немедленно отсечь худшие стороны этого зла, до тех пор, пока поколение, выросшее в новых, свободных общественных условиях, окажется в состоянии выкинуть вон весь этот хлам государственности». (Энгельс, «Введение в Гражданскую войну во Франции», 1891 г.)

«Возникает вопрос: какие преобразования претерпит государство в коммунистическом обществе? Другими словами, какие социальные функции, аналогичные функциям нынешнего государства останутся в нем? На этот вопрос можно ответить только с научной точки зрения, и невозможно приблизиться к проблеме с помощью совершаемого в тысячный раз сочетания слова «люди» со словом «государство… Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения одного в другое. Этому соответствует также политический переходный период, в котором государство не может быть ни чем иным, как революционной диктатурой пролетариата». (Маркс, «Критика Готской программы», 1875 г.)

И снова, теория разделения политической стадии и социальной цели и, следовательно, непрерывности определенных функций классового общества и капитализма на политической стадии (= Государство), даже если Энгельс предполагает что: «Gemeinwesen [„общность“] повсеместно заменит государство; это старое доброе немецкое слово, которое может очень хорошо быть приложимо к французской Коммуне» (Письмо Бебелю, 18—28 марта 1875 г.), привело Маркса и Энгельса к выводу о необходимости пролетарской партии, способной взять на себя эти функции (= Государство диктатуры партии) с целью последующего осуществления своей исторической программы (реализация коммунизма, что влечет за собой исчезновение государства). Утверждение необходимости политической стадии приведет Маркса и Энгельса к полному разрыву с анархистами, чья аполитичность, со своей стороны, приведет их к «революционному синдикализму» или анархо-синдикализму (Гаагский конгресс, 1872 г.). Но ограниченность концепции политической стадии понудит Маркса и Энгельса, после Гаагского конгресса и после роспуска 1-го Интернационала (который переместил свою штаб-квартиру в Нью-Йорк) идейно сблизится с немецкой социал-демократией и ее сторонниками (Второй Интернационал) не только благодаря компромиссам с лассалльянством (недостаточность критики Готской программы, слияние эйзенахских «марксистов» с лассальянцами в 1869 году), но и из-за неспособности их непосредственных преемников быть кем-либо, кроме «учеников». И это идейное сближение в первую очередь относится к Энгельсу, который вместо использования критического метода превратил его в идеологию под названием «марксизм» (см.«La Lеgende de Marx ou Engels fondateur» [Легенда о Марксе, или «Энгельс-основатель»], Максимильен Рюбель, Еtudes de Marxology, Sеrie S, No. 5. Socialisme: Science et Ethique [доступно в английском переводе онлайн по состоянию на август 2017 г. по адресу: http://marxmyths.org/maximilien-rubel/ article.htm]). Эта ограниченность концепции двух этапов также объясняет бюрократические процедуры (административные меры, свидетельства, основанные на слухах и т. д.) использованные для исключения Бакунина и других членов «Альянса социалистической демократии» на Гаагском конгрессе. Отсутствие каких-либо конструктивных дебатов, которые Генеральный совет мог бы инициировать относительно данных расхождений, особенно в отношении проблемы политического этапа, достаточно убедительно указывает на влияние этой концепции на формирование, а затем и на эволюцию Интернационала между 1864 и 1872 годами, эволюцию, которую некоторые люди пытаются представить сегодня как отличную от эволюции более поздних «марксистких» политических партий (мы повторяем, наша критика Маркса не является завуалированной защитой бакунистов, которые также, со своей стороны, использовали целый ряд «организационных процедур» в попытке захватить власть в Интернационале) [5]

Защищая тезис о том, что для Маркса принцип ассоциации отличен от принципа конституирования пролетариата в политическую партию, Клод Бергер, критикуя Глюксмана, пишет: «Более того, слабости Маркса не там, где [Глюксманн] хотел их найти. Маркса можно упрекнуть в том, что он уходил от трудностей ассоциативного движения, то есть Международного союза рабочих, и, в качестве компенсации этому стал склоняться к форме «массовой партии». Это благоприятствовало социал-демократии, которую он, тем не менее, безжалостно критиковал. Данный концепт исключал анархистов, с которыми, однако, у него было больше общего». (См. «Autopsie de la «Nouvelle philosophie» [Вскрытие «Новой философии»], Спартак, №10, июль-август 1978 г.). Фактически, несмотря на то существенное обстоятельство, что коммунистическая партия («марксисты» Генерального совета Интернационала) не имела гегемонии, поскольку, вплоть до Парижской Коммуны, ей приходилось сталкиваться с оппозицией других партий рабочего класса (прудонистов, бланкистов, бакунистов и т.д.) 1-й Интернационал являлся прообразом массовой пролетарской партии, задуманной Марксом после роспуска «Союза Коммунистов» (1852). Во 2-ом Интернационале идеи Маркса преобладали в форме социал-демократии, особенно в ее немецкой вариации: «В то время как Коммуна стала могилой раннего, специфически французского социализма, также и в то же время она стала для Франции колыбелью нового международного коммунизма». (Энгельс, октябрь 1884 г.)

Более того, 1-й Интернационал был ориентирована на то, чтобы стать массовой организацией, предшествующей всеобщей борьбе пролетариата за конституирование себя в класс; это, кстати, то, что Клод Бергер признает и выражает на своем эзотерическом языке: «Партии коммунистов» было предложено поддержать это движение за ассоциации, то есть организовать реальное движение вопреки всем похожим партиям наемных рабочих. Эти сходные по виду партии, защищающие исключительно самые непосредственные интересы (глобальные и иерархические) рабочего класса в целом, или, скорее, частные и зачастую расходящиеся интересы различных слоев иерархически организованных рабочих, работали поэтому в пользу системы наемного труда, с буржуазной ли или с пролетарской точки зрения (под термином «демократический»). Перспектива, очерченная Марксом, требовала, чтобы ассоциации рабочего класса существовали вне борьбы, для того, чтобы объединить эти ассоциации друг с другом и воплотить в жизнь их бессознательную, но реальную суть восстания против наемного труда и воссоздания человеческого существования… И, фактически, величие деятельности Маркса и Энгельса состоит в создании этого «реального рабочего движения» ассоциации». (Marx, l’association, l’anti-Lenine: Vers l’abolition du salariat [Маркс, Ассоциация, Анти-Ленин: к отмене наемного труда], Petite bibliotheque Payot, 1974, 238 стр.) Ассоциация и политическая партия; две формулы, которые фактически обозначают у Маркса один и тот же проект пролетарской организации!

с) Противоречие между концепцией партии как организации, существовавшей до массового пролетарского движения, и концепцией партии как организации, созданной массовым движением.

Помимо необходимости в партии, у Маркса есть противоречие относительно того, каким образом эта партия будет создана по отношению к пролетарскому движению. В тот момент когда утверждается, что партия должна быть организацией, созданной до существования массового рабочего движения, движение становится не чем иным, как средством развития партии. Вот что Маркс, например, пишет в своем письме к Болте: «Если эти движения предполагают определенную степень предшествующей организации, они сами в равной степени являются средством развития этой организации» (см. цитату выше). И в своей практике борца-активиста Маркс часто стремился к созданию партийной организации, более чем к движению рабочего класса в целом. Так было, как мы указывали выше, в его деятельности в «Союзе Коммунистов» (1847—1852) и тем более в «Международном Товариществе Рабочих» (1864—1872). Таким образом, политическая необходимость для пролетариата создать партию может быть резюмирована в формуле: «Партия есть класс», поскольку, по Марксу, ранее существовавшая организация должна представлять, как только она обретет форму массовой партии, рабочий класс в целом. Но он также утверждал обратное, а именно, что партия является организацией, созданной движением: ««Союз Коммунистов», как и «Sociеtе des saisons» в Париже и сотня других обществ, был просто эпизодом в истории партии, которая повсюду естественным образом возникает на почве современного общества». (Маркс, письмо Фрейлиграту, 29 февраля 1860 г.) « [Международное Товарищество Рабочих] не возникло на основе какой-либо секты или теории. Это стихийный рост пролетарского движения, которое само является порождением естественных и неудержимых тенденций современного общества». (Четвертый ежегодный отчет Генерального совета IWMA Брюссельскому конгрессу, 1868 г.)

Таким образом, реальное практическое движение имеет приоритет над любой ранее существовавшей организацией, независимо от того, окажется ли последняя преобразованной на основе критики, или же она станет реальным препятствием и, следовательно, ее необходимо распустить: «Интернациолнальная активность рабочего класса ни каким образом не зависит от существования Международного Товарищества Рабочих. Это была только первая попытка создать центральный орган активности; попытка, которая имела длительный успех благодаря импульсу, который она давала, но которая не могла быть более реализуема в присущей ей исторической форме после падения Парижской Коммуны». (Маркс, «Критика Готской программы»)

«Международное движение европейского и американского пролетариата настолько укрепилось, что не только его первая ограниченная форма – тайный «Союз» – но даже его вторая, бесконечно более широкая форма – открытое Международное Товарищество Рабочих – стали для него оковами, и уже простого чувства солидарности, основанного на понимании идентичности классового положения, достаточно для создания и удержания одной и той же великой партии пролетариата среди рабочих всех стран и языков». (Энгельс, «К истории «Союза коммунистов», 1885 г.) Пролетариат только создает партию как политический орган своей общей борьбы, и поэтому у него нет никакой склонности присоединяться к какой-либо ранее существовавшей массовой организации. Мы видим, что здесь формула противоположна предыдущей: «Класс – это партия!»

Один из компонентов ленинисткого течения, Итальянская Левая (бордигизм), попытался построить теорию на основе этого противоречия у Маркса, чтобы внутренне согласовать «диалектику партии». Так, ранее существовавшая организация была бы разновидностью формальной партии, в то время как тенденция классового движения превращаться в политическую организацию в ходе борьбы представляла бы собой так называемую историческую партию. Результатом этой теоретической конструкции является то, что формальная партия может ошибаться и может быть препятствием для развития исторической партии, что затем приведет к формированию истинно коммунистической Фракции, которая является единственной силой, способной дать действительную интерпретацию исторического развития в противоположность склерозу и искажениям формальной партии. Шахматная фигура сдвинута: пролетарская партия (классовое движение и фракция) снова поставлена на рельсы и сможет выполнить свою роль! Заметим, что в течении «коммунизма рабочих советов» в лице Максимильена Рюбеля была предпринята аналогичная попытка разрешить это противоречие у Маркса: с одной стороны, существовавшая ранее организация определяется как рабочая партия, то есть социологически, а с другой стороны, то, что производится историческим развитием, порождает пролетарскую партию, «которая в некотором роде выходит за рамки условий существующего общества», то есть которую нельзя «отождествить с реальной организацией, подчиненной кабале политического отчуждения». Но эта этическая концепция (магия слов!) пролетарской партии требует вмешательства, как и в случае бордигистов, истинно коммунистической Фракции, которая должна знать, как превратить эту партию в «стимул и орудие пролетарской стихийности», а не «орган классового сотрудничества» («Remarques sur le concept de parti prolеtarien chez Marx» [Замечания о концепции пролетарской партии у Маркса], Revue fran?aise de sociologie, том 2, №3, 1961, стр. 166—176).

В ситуациях, когда историческое движение рабочего класса перестает быть реальным фактором, Маркс всегда пытается «усыпить» те организации, которые не сыграли определяющей роли в революционных движениях (1848, Коммуна):

– В 1852 году, с новой стабилизацией и расширением капитализма и периодом системной интеграции пролетариата, «Союз Коммунистов» был распущен

– В 1872 году, когда в Европе началась контрреволюция после поражения коммунаров, штаб-квартира 1-го Интернациола была перенесена в Нью-Йорк, что ознаменовало его роспуск в 1876 году.

В течении этих периодов Маркс критиковал каждую попытку сохранить формальные или институционализированные организации и отказывался подчиняться любым директивам существующих рабочих партий в следующих выражениях: «Я заявил им напрямик: наш мандат представителей пролетарской партии мы получили не от кого иного, как от самих себя. И он подтвержден за нами исключительной и всеобщей ненавистью, которою питают к нам все фракции и партии старого мира». (Маркс Энгельсу, 18 мая 1859 г.)

Кроме того, в определенных обстоятельствах Маркс предпочитал посвятить себя размышлениям и теоретическим разработкам, а не участвовать в организационных обсуждениях. Так, в 1866 году, когда он был занят продолжением и углублением своих исследований с целью провести как можно более полный экономический анализ капиталистической системы («Капитал»), он отказался, несмотря на уговоры своих ближайших друзей, принять участие в Конгрессе «Международного Товарищества Рабочих» в Женеве. Он объяснил свое решение следующим образом: «Я думаю, что та работа, которую я делаю, имеет гораздо большее значение для рабочего класса, чем все, что я лично мог бы сделать на любом Конгрессе». (Маркс Кугельманну, 23 августа 1866 г.)

Чтобы не оставить без внимания ничего, мы должны также упомянуть, что это предпочтение, выраженное Марксом, помимо приоритета теории над проблемами организации на данном конкретном этапе, должно также рассматриваться в контексте полемики с прудонистами, чей дух «рабочизма» преобладал в то время в Интернационале и понуждал его у умалению вклада работников умственного труда в борьбу пролетариата. Поэтому Маркс часто придерживался политики оставаться в стороне, будь то в отношении кампании бланкистского типа направленной на замещение рабочего класса, когда массовое движение рабочих подавляется и интегрируется в капитализм, или будь то в отношении реформистских дебатов внутри массовой партии, когда условия возобновления классовой борьбы, тем не менее, присутствовали. Как говорит М. Рюбель (см. «Le parti proletarien in Marx, critique du marxisme, Payot, 1957, стр. 190): «Становится ясно, почему Маркс говорит в своей переписке. и в некоторых публичных обращениях о «нашей партии» в то время, когда ни одна официальная организация не ассоциировалась с группой друзей образующих собой «партию Маркса». У этой политической группы не было устава, но у нее было кредо, коммунизм, и призвание Маркса было дать ему теоретические основы».

– «Партия Маркса» или элитистская концепция коммунистической партии.

Позитивная идея Маркса по вопросу организации состоит в его тезисе о невозможности революционной массовой организации вне периодов открытого противостояния пролетариата как целого системе. Эта мысль будет в дальнейшем признана Розой Люксембург в ее критике социал-демократии и Второго Интернационала в свете российского опыта 1905 года. Таким образом, историческая партия понимается как спонтанный продукт борьбы рабочего класса в ходе революционного процесса (фактически, именно Рабочие Советы возникнут в качестве единого политического выражения пролетариата, устраняя самим фактом своего существования разделение между партиями и профсоюзами, которое было характерно для предыдущих условий). В ожидании возникновения ключевых периодов, во время которых партия может быть сформирована, сознание того, какой историческая партия будет на практике, воплощается в «лабораторной секте», которая сохраняет (бордигистская тема инвариантности) или перестраивает (обогащает) – это зависит от текстов, к которым обращаются – коммунистическую Программу. Фактически, Маркс и его «группа» (Энгельс и др.) позиционировали себя как элитарные хранители теории, которую должно было принять практическое движение: они – историческая партия в теоретическом плане. Когда Маркс говорил: «Идея, овладевая массами становится материальной силой», это не так уж сильно отличалось от формулы Лассаля о «союзе науки и пролетариата» … и не было так уж и далеко от того, что Каутский и Ленин впоследствии напишут о сознании, вносимом извне классовой борьбы в пролетариат. Так, М. Рюбель утверждает в конце своего текста «Le parti proletarien» (цитируется выше): «Социологическому анализу остается показать, насколько такая концепция харизматического выбора отличается или не отличается от взгядов Маркса на политические секты».

На самом деле есть важные различия между тем, что писали Маркс и Энгельс, и, например, тем, что писал Каутский с его идеологическим и, следовательно, буржуазным взглядом на теорию: «Англия предоставила им [Марксу и Энгельсу – Ред.] большую часть экономических материалов, которые они использовали, а немецкая философия дала им лучший способ вывести из этих материалов цель современного общественного развития; французская революция ясно показала им необходимость завоевать власть, особенно политическую, для достижения своей цели. Таким образом, они создали современный научный социализм, объединив все великое и плодотворное, что есть в английской мысли, французской мысли и немецкой мысли». (Каутский. К. «Les Trois Sources du Marxisme» [«Три источника марксизма»], Спартак, серия B, №78, стр. 21) [6]

Эти различия по существу основаны на признании Марксом и Энгельсом решающей роли, которую играет реальное движение пролетариата по отношению к интеллектуальной продукции. Классовая борьба 1840-х годов помогла им отказаться не только от гегелевского идеализма, но и от буржуазного материализма, лежавшего в основе дуализма мысли и действия (см. «Тезисы о Фейербахе», 1845 г.): «Теоретические выводы коммунистов никоим образом не основаны на идеях или принципах, которые были изобретены или открыты тем или иным потенциально-универсальным реформатором. Они просто выражают, в общих чертах, реальные отношения, проистекающие из существующей классовой борьбы, из исторического движения, происходящего на наших глазах». («Манифест Коммунистической Партии», 1848 г.) «Они „развивают“ идею с помощью „последовательных“ исследований, которые не оставляют никакого плода. Затем они „несут эту идею в наши рабочие организации“. Для них рабочий класс – это сырье, хаос, в который они должны вдохнуть свой Святой Дух, прежде чем он обретет форму». (Маркс. Энгельс. «Les prеtendues scissions dans l’Internationale» [Фиктивные расколы в Интернационале] (1872), «Спартак», «Тексты об организации», серия B, №36, стр. 89)

До этой критики маневров Бакунинского Альянса Маркс и Энгельс в том же тексте отграничили свою позицию от позиций утопических сект, показывая, что отличает Интернационал от последних: «Правила Интернационала, таким образом, говорят только о простых „рабочих обществах“, стремящихся к одной цели и принимающих одну и ту же программу, которая представляет собой общую схему пролетарского движения, оставляя при этом его теоретическую разработку руководствоваться потребностями практической борьбы и обмена идеями в секциях, неограниченно допускающих в своих органах и на своих Конгрессах все оттенки социалистических убеждений». (Выделено нами – «Pour une Intervention Communiste»)

В качестве последнего примера этих различий можно привести следующий отрывок из «Циркулярного письма Маркса и Энгельса Бебелю, Либкнехту, Бракке и другим лидерам немецкой социал-демократической партии» от сентября 1879 г., касающийся отказа от революционные принципы пролетариата изгнанниками из этой партии (включая Бернштейна) как следствия принятого Бисмарком «чрезвычайного закона», направленного против социалистов: «Что касается нас самих, то с учетом всего нашего прошлого для нас открыт только один путь. На протяжении почти сорока лет мы подчеркивали классовую борьбу как непосредственную движущую силу истории и, в частности, классовую борьбу между буржуазией и пролетариатом как великий рычаг современной социальной революции; поэтому для нас невозможно сотрудничать с людьми, которые хотят исключить эту классовую борьбу из движения. Когда был сформирован Интернационал, мы четко сформулировали боевой клич: освобождение рабочего класса должно быть достигнуто самим рабочим классом. Поэтому мы не можем сотрудничать с людьми, которые говорят, что рабочие слишком необразованы, чтобы эмансипироваться, и должны сначала быть освобождены сверху филантропическими буржуа и мелкими буржуа. Если новый партийный орган примет линию, соответствующую взглядам этих господ (Ч. Шрамм, К. Хёхберг и Э. Бернштейн), и будет буржуазным, а не пролетарским, то нам ничего не останется, как бы мы ни сожалели об этом, кроме как публично заявить о нашей оппозиции к нему и прекратить ту солидарность, с которой мы до сих пор представляли немецкую партию за границей».

Однако, несмотря на эти различия и несмотря на то, что для Маркса и Энгельса, в отличие от Каутского и Ленина, социализм рождается не из головы интеллектуалов, а возникает из практических потребностей борьбы рабочих перед лицом кризиса капитализма, тем не менее, в их концепции присутствовало разделение между теоретической интерпретацией (сознанием) реального движения и практикой движения. Это очень четко демонстрируется, когда в организационном плане они ставят вопрос о том, что отличает роль коммунистов от других рабочих партий в пролетарской Партии в широком смысле (то есть рабочим классом в движении). Маркс и Энгельс ответили на этот вопрос следующим образом: «… теоретически они [коммунисты] имеют преимущество перед огромной массой пролетариата в том, что ясно понимают линию движения, условия и конечные общие результаты пролетарского движения». («Манифест Коммунистической партии») Линия движения, условия, конечные общие результаты…. Все расписано черным по белому для той «огромной массы пролетариата», которая не имеет «преимущества ясного понимания линии движения» и, следовательно, не может внести какой-либо теоретический вклад, по крайней мере, в каком-либо фундаментальном смысле. Пролетариат здесь в некотором роде слепой человек, который должен разрешить себе быть руководимым коммунистами, которые владеют программой от А до Я: «Коммунисты, таким образом, с одной стороны, практически, наиболее продвинутая и решительная часть партий рабочего класса каждой страны, та часть, которая толкает вперед всех остальных». (там же)

Революционный процесс на самом деле есть не что иное, как практическая реализация теории, которой обладает определенная фракция, фракция коммунистов, потому что: «… они всегда и везде представляют интересы движения в целом». Если довести эту идею до ее логического конца, коммунистического движения, собственно говоря, нет. Для Маркса и Энгельса коммунизм – это программа партии, той «коммунистической партии», которая просвещает пролетарскую Партию в широком смысле, то есть историческое движение рабочего класса. Таким образом, в некоторых текстах Маркса и Энгельса выражается мысль о том, что они не что иное, как интерпретаторы реальности, но привилегированные интерпретаторы, по подобию тех мудрецов, которые наблюдают явления и формулируют их общие законы: «Как экономисты являются научными представителями класса буржуазии, так и социалисты и коммунисты являются теоретиками класса пролетариев. Пока пролетариат еще не достаточно развит, чтобы конституировать себя как класс, и, следовательно, пока сама борьба пролетариата с буржуазией не приняла еще политического характера, а производительные силы еще недостаточно развиты в лоне самой буржуазии, чтобы дать нам возможность увидеть материальные условия, необходимые для освобождения пролетариата и формирования нового общества, эти теоретики – просто утописты, которые, чтобы удовлетворить нужды угнетенных классов, импровизируют системы. и отправляются на поиски возрожденной науки. Но по мере того, как история движется вперед, а вместе с ней и борьба пролетариата приобретает более ясные очертания, им больше не нужно искать науку в своих умах; им нужно только обратить внимание на то, что происходит у них на глазах, и стать рупором этого. Пока они ищут науку и просто создают системы, пока они находятся в начале борьбы, они не видят в нищете ничего, кроме нищеты, не замечая в ней революционной, подрывной стороны, которая ниспровергнет старое общество. С этого момента наука, которая является продуктом исторического развития, сознательно присоединяется к нему, перестает быть доктринерской и становится революционной». (Маркс, «Нищета философии», 1847) (Выделено нами – «Pour une Intervention Communiste»)

Более того, именно Энгельс санкционировал формулу «научного социализма» в противоположность «утопическому социализму». С такой теоретической претензией на владение настоящей «наукой о пролетариате», ценность самих социальных практических опытов, которые могли бы сделать возможными переформулировку и постоянное обогащение предшествующих теоретических позиций, с одной стороны, и, с другой стороны, необходимая задача представить и рассмотреть весь теоретический вклад той или иной фракции именно в соответствии с опытом движения в целом в его противостоянии изменяющимся объективным условиям, постепенно будет угасать и исчезать в столкновении с догмами и элитарностью, присущими такой позиции. Подобно метафизике христианства или Разуму для философов 18 века, «научный социализм» станет краеугольным камнем новой религии под названием «марксизм» и ее церквей, политических партий, названных «социалистическими» или «коммунистическими».

Таким образом, мы еще раз наблюдаем негативную роль, которую французская революция сыграла в сознании Маркса и Энгельса. За этим разделением теории и практики, которое приведет к идеологической деформации, стоит разделение между политическими задачами и социальными задачами пролетарского процесса, моделируемого на своей первой (политической) стадии на основе буржуазного процесса в соответствии с объективными. условиями XIX века: «Его собственная борьба против буржуазии не может начаться до дня победы буржуазии» (Маркс – Кугельманну, 23 февраля 1865 г.) [7] «Во всех цивилизованных странах демократия имеет своим необходимым следствием политическое господство пролетариата, а политическое господство пролетариата является первым условием всех коммунистических мер». (Энгельс «Гражданская война в Швейцарии», Deutsche-Br?sseler-Zeitung, 14 ноября 1847 г.)

Несмотря на уроки, извлеченные из опыта Парижской Коммуны, ключевая формула «Манифеста Коммунистической партии» – завоевание политической власти посредством демократического процесса – получит дальнейшее развитие в Социал-демократической партии Германии, которая, кстати, всегда отказывалася вступать в «Международное Товарищество Рабочих, несмотря на усилия Маркса-Энгельса. Разделение политического и социального этапов станет очень рельефным в коммунистско-якобинской партии, которая реализует это разделение на практике, в партии специалистов в области политики, профессиональных революционеров, теоретиков пролетариата.

Для Маркса и Энгельса партия, которая является носителем теории, разработанной коммунистами, и, таким образом, посредником (Георг Лукач) между теорией и практикой, была толкователем, определенно привилегированным, и открывателем пролетарского движения, но в их представлении она также возникала и как продукт революционной стихийности рабочего класса. Для социал-демократии и большевизма партия, сформированная до возникновения массового революционного движения, станет средством внедрения идеологического сознания в пролетариат, который рассматривается просто как носитель тред-юнионистского сознания. Впоследствии бордигистские темы инвариантности теории, органической преемственности и органического централизма в организационном плане в конечном итоге закончаться мумификацией всех интерпретаций реальности по причине своего элитаристского бреда и мессианской программы коммунизма, понимаегого всецело как идеология подлежащая практической реализации: «Перепрыгивая через весь цикл, коммунизм – это знание плана жизни для вида. То есть для человеческого вида». («Propriet? e capitale» [Собственность и капитал], Prometeo, серия II, стр. 125)

В заключение этого анализа «марксистской» концепции мы приведем цитату из Энгельса, которая еще раз подтверждает тот факт, что, несмотря на многочисленные ошибки, вызванные условиями своего времени, благодаря применению материалистической диалектики, ни Энгельс, ни Маркс никогда полностью не поддавались элитистской идеологии. Противоречие есть и всегда будет движущей силой общественной жизни, даже при коммунизме: «Г-н Хайнцен представляет коммунизм как некую доктрину, которая исходит из определенного теоретического принципа как своего ядра, и делает из этого дальнейшие выводы. Г-н Хайнцен сильно ошибается. Коммунизм – это не доктрина, а движение; он исходит не из принципов, а из фактов. Коммунисты опираются не на ту или иную философию в качестве отправной точки, а на весь ход предшествующей истории и, в частности, на ее реальные результаты в цивилизованных странах в настоящее время. Коммунизм появился благодаря крупной промышленности и ее последствий, благодаря установлению мирового рынка и сопутствующей необузданной конкуренции, благодаря все более суровым и все более универсальным торговым кризисам, которые уже превратились в полноценные кризисы мирового рынка, благодаря созданию пролетариата и концентрации капитала, в результате классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией. Коммунизм, поскольку он является теорией, является теоретическим выражением позиции пролетариата в этой борьбе и теоретическим обобщением условий для освобождения пролетариата» (Энгельс, «Коммунисты и Карл Хайнцен», Deutsche-Br?sseler-Zeitung, №79 и 80, 3 и 7 октября 1847 г.)

«Социал-демократическая» концепция партии.

Открытка Германской Социал-Демократической Рабочей Партии 1914 года посвященная 25-ой годовщине празднования 1-го Мая. В верхнем ряду духовные авторитеты партии – Фердинанд Лассаль и Карл Маркс. В нижнем ряду – «вожди» партии Август Бебель и Вильгельм Либкнехт. Через несколько месяцев германская социал-демократия в большинстве своем поддержит мировую империалистическую бойню, а еще через несколько лет выступит, по собственному признанию ее деятелей в роли «кровавых собак» контрреволюции…

На протяжении всего своего исторического развития социал-демократия будет двигаться вспять от того положительного вклада, который был внесен Марксом благодаря применению диалектического метода: в первую очередь от концепции революционной массовой организации, которая возникает как продукт стихийного движения пролетариата. в периоды кризиса капитализма и открытой конфронтации между рабочими и капиталистической системой эксплуатации; но также и от концепции организации, которая играет активную роль в разрушении государства и по этой самой причине вписана в процесс нераздельных между собой политических и непосредственно социальных задач пролетарской революции (см. уроки Парижской Коммуны).

Только левые фракции социал-демократии, еще до 1914 года выражавшие глубокие теоретические разногласия с партией (Роза Люксембург, Антон Паннекук и др.), а затем все течение, известное как «ультралевые» (за исключением «итальянской левой» или бордигизма), подтвердят примат реального движения в плане формирования революционной массовой организации, но сохранят в тоже время, с некоторыми нюансами (см. анализ в следующих главах), идею «Партии» с ее привилегированной ролью, и, следовательно, идею отделении политической стадии от социального движения. На самом деле, именно революционный подъём самого пролетариата на исторической сцене (1905, а затем 1917—1923 гг.) был ответственен за эту диссидентскую тенденцию, а затем и за растущую радикализацию различных течений.

Социал-демократия, однако, продолжала усугублять все спорные и недоработанные представления у Маркса благодаря конкретно-историческим обстоятельствам, наложенным на ее теорию развитием свободного рынка и буржуазной демократии во второй половине XIX века, а также из-за применяемой ею тактики и ее воплощения, особенно в Германии. Исходя из концепции партии как привилегированного толкователя и теоретического носителя нацеленного на раскрытие революционной спонтанности пролетариата, она должна была спроектировать дальнейшее разделение этих факторов до тех пор, пока не пришла к концепции партии как силы вносящей социалистическое сознание в массу пролетариата, который сам по себе якобы может быть только носителем «тред-юнионистского», «профсоюзного» сознания. Таким образом, было реализовано совершенно статичное разделение между теорией и практикой: Социал-демократическая партия, единственный возможный посредник, стояла на страже «программы-максимум» (то есть идеологически сохраняла политическое содержание, а затем и социальное содержание коммунистической революции, отложеной до греческих календ), в то время как на практике реализовывала «программу-минимум» (т.е. исправления капитализма путем проведения «реформ в пользу рабочего класса»).

Таким образом, была достигнута точка невозврата в отрицании всех революционных возможностей, которые характеризуют реальное движение пролетариата. Все остальное последуе с этого момента: единственное, что имеет значение для социал-демократии – это демократическая стадия. Партия задумывалась как массовая организация, созданная до существования любого движения рабочего класса – которое само по себе воспринималось только как простое средство содействия росту этого типа организации – и не имела другой «конечной цели», кроме завоевания политической власти (даже, опять же, посредством всеобщего избирательного права) и, следовательно, управления капиталистическим государством.

В мейнстримной историографии того, что называется «рабочим движением», согласно интерпретациям традиционного типа (Левое крыло, Социалистическая партия, Коммунистическая партия) или лефтизма (включая современные ультралевые течения), мы отмечаем продолжающиеся попытки, с одной стороны указать на «историческую связь» между Марксом и социал-демократией, и, с другой стороны, попытки «очистить», в той или иной степени, «основоположников» от какой-либо ответственности за «реформистские грехи» социал-демократии. Мы обязаны сказать, что если и есть связь между ними, то это с «марксизм», то есть идеология (а затем и государственная религия: СССР, Китай и др.), которая больше не имела ничего общего с изначальным методом Маркса, который, в свою очередь, был основан на фундаментальном антагонизме между буржуазией и пролетариатом. Эта идеология не только усвоила и усугубила теоретические недоработки Маркса, обусловленными конкретно-исторической обстановкой XIX века, без какой-либо попытки проанализировать изменения, которые претерпевала эта обстановка (колониальная экспансия капитализма в планетарном масштабе после 1880 года по причине образования империалистических тенденций и т.д.), но также трансформировала общий анализ системы, разработанный Марксом в первом томе «Капитала» («Критика политической экономии»), используя его черновые версии рукописей для построения «абстрактной» концепции капиталистической системы функционирующей в изоляция (см. тома II, III и IV под редакцией Энгельса и Каутского). Конечно, даже если мировой рынок еще не был полностью сформирован, империалистические тенденции были заметны с самого начала капитализма. В конце концов, эта система, основанная на конкуренции, могла исторически развиваться только путем уничтожения пережитков предшествующих способов производства и, следовательно, способов производства, которые были внешними по отношению к ее собственной сфере экономической деятельности (производство-обращение товаров между капиталистами или для продажи наемным рабочим). Как указала Роза Люксембург в работе «Накопление капитала» (1913), необходимость реализовать свою прибавочную стоимость в форме денег, условие sine qua non для обеспечения бесконечного расширенного воспроизводства, заставляет капитализм выходить за пределы своей текущей сферы господства в поисках рынков сбыта.

Буржуазия в определенный исторический период была революционной, поскольку она делала возможным значительно более высокий уровень развития производительных сил по сравнению с предыдущими формациями, но она была революционной, прежде всего, с точки зрения капитала, продуктом которого она была и чье реальное правление она сделала возможным. Таким образом, пролетариат имел право только на крохи, более или менее существенные в зависимости от исторических периодов и интенсивности классовой борьбы, крохи, бросаемые ему правящим классом и способствующие движению капитала. Его роль, благодаря его антагонистической позиции по отношению к буржуазии в производственных отношениях, могла заключаться лишь в том, чтобы с самого начала вести непримиримую войну против буржуазии, главного оплота капиталистической эксплуатации, наряду с государством. Рабочий класс не должен был сотрудничать ни с одной из буржуазных сил, даже с самой демократической, и не должен был пытаться играть роль их заменителя, чтобы «ускорить Историю», в том случае если эти силы покажут свою нерешительность или даже откровенный и упорный отказ от ликвидации старого режима (остатков феодализма).

Из-за ограниченности концепции политической стадии, на которую должен был вступить пролетариат, и из-за тактики, которую он и Энгельс отстаивали для достижения этой цели («непрерывная революция» и т. д.), Маркс во время его жизни, а затем и Энгельс в значительной мере проложат путь для социал-демократии, и особенно, и прежде всего, для немецкой социал-демократии.

– Социал-демократия при жизни Маркса или… «капризы пролетарской партии в Германии»

«Во всех своих произведениях я никогда не называл себя социал-демократом, а называл себя коммунистом. Для Маркса, как и для меня, совершенно невозможно использовать такое эластичное выражение для обозначения нашей концепции». (Энгельс, 1894 г. Введение в брошюру со статьями, опубликованными в «Volksstaat», журнал эйзенахцев, с 1871 по 1875 г.) «Кем бы я ни был, я не марксист!» (Маркс, в заявлении, изложенном Энгельсом в письме Полю Лафаргу от 27 августа 1890 г.)

Вышеупомянутые утверждения, казалось бы, подтверждаются тем обстоятельством, что до слияния с лассальянцами «Allgemeiner Deutscher Arbeiterverein» [Всеобщей ассоциации немецких рабочих] (ADAV) на Конгрессе в Готе в 1875 году Маркс и Энгельс, по-видимому, обладали четким политическим видением, именно коммунистическим видением, в отличие от социал-демократических течений и особенно их «сторонников» в «Социал-демократической рабочей партии», основанной в Эйзенахе в 1869 году. Утверждения интеллигентских «знатоков Маркса» относительно эволюции «рабочего движения», принадлежат, однако, к области лживой интерпретации. Ибо, помимо нескольких заявлений апостериори, призванных служить самооправданием, «отцы-основатели» на практике дали свое одобрение (несмотря на существование «частной» критики «лидеров», распространяемой через черный ход личной. корреспонденции) политике «немецких марксистов» – сначала ADAV между 1863 и 1869 годами, затем Эйзенахской партии с 1869 по 1875 год, и, наконец, «объединенной» партии после 1875 года – политике, которая с самого начала имела социал-демократический характер. Это обстоятельство позволяет увидеть в перспективе знаменитые «уступки» лассальянизму в «Готской программе», которым приписывается отцовство всех «отклонений»: реформизма, легализма, ревизионизма…. Почему? Потому что ввиду отсутствия революционной буржуазии в Германии после 1848 года, когда эта страна объективно стояла на пороге необходимого этапа своей «буржуазной политической революции» (как Англия в 1646 году и Франция в 1789 году), именно Маркс и Энгельс лично разработали полностью социал-демократическую политическую тактику для немецкого пролетариата. По их мнению, немецкий пролетариат должен возглавить движение за демократические требования, заменив буржуазию – великих магнатов промышленности и финансов – которые, ввиду неспособности утвердиться на политической арене, вступили в союз с полу-феодализмом в лице крупных землевладельцев Пруссии и их представителя Бисмарка. Еще до 1848 года Маркс создал – в стиле, перенасыщенном метафорами – настоящий «идеологический салат», который предвосхищал последующие разработки этой тактики: «Если мы сравним кроткую, трезвую посредственность немецкой политической литературы с этим титаническим и блестящим литературным дебютом немецких рабочих; Если мы сравним эти гигантские детские представления пролетариата с карликовыми размерами изношенных политических башмаков немецкой буржуазии, то мы должны предсказать блестящее будущее этой немецкой Золушке. Следует признать, что немецкий пролетариат является теоретиком европейского пролетариата, так же как английский пролетариат является его экономистом, а французский – его политиком. Следует признать, что призвание Германии к социальной революции так же классично, как и ее неспособность к политической революции». (Маркс, «Критические комментарии к статье Пруссака «Король Пруссии и социальная реформа», «Vorwarts!,», №64, 10 августа 1844 г.)

Позднее Энгельс несколько прозаичнее восхвалял действия немецкого пролетариата, когда, оставив позади свою буржуазию, он помогал борьбе за демократические требования, создавая организации именно для этой цели: «Социальная и политическая активность пролетариата не отставала от темпов быстрого роста промышленности с 1848 года. Роль немецких рабочих, выраженная в их профсоюзах, ассоциациях, политических организациях и общественных собраниях, на выборах и в так называемом Рейхстаге, сама по себе является достаточным показателем трансформация, произошедшая в Германии за последние двадцать лет. Заслуга немецких рабочих в том, что только им удалось послать рабочих и их представителей в парламент – подвиг, которого до сих пор не совершали ни французы, ни англичане». (Энгельс, 1870 г., Предисловие ко второму изданию «Крестьянской войны в Германии»)

В примечании к вышеприведенному тексту и к тактике, применявшейся в Германии в XIX веке Марксоми Энгельсом, Р. Дангевиль – как последовательный бордигист, помимо прочего – ясно выявил связь, которая сделает Ленина знаменосцем такой тактики в России на рубеже 20-го века: «Таким образом, история Германии была своего рода лабораторией, в которой нужно было формулировать верные решения для всех стран мира (то есть отсталых странах, поскольку в них еще не произошла буржуазная революция). Таким образом, исследование условий Германии после 1848 года и политической тактики, разработанной Марксом-Энгельсом, позволило Ленину, начиная с 1905 года, представить в России „две тактики социал-демократии в демократической революции“. Мастерски определяя аспекты „отсталых“ материальных условий, которые навязывали некоммунистическую, социал-демократическую политику, Ленин выступал за то, чтобы в отсутствие революционной буржуазии захватить бразды правления революции с самого начала процесса – буржуазной стадии – для того, чтобы довести ее до конца – социализма…» (Карл Маркс и Фридрих Энгельс, La Social-dеmocratie allemande (Немецкая социал-демократия), перевод и редакция Роджера Дангевилля, U.G.E. 10/18 1975, стр. 342—343)

Из этой книги, которая, как и четыре тома «Классовой партии» (Масперо), тщательно задокументирована, мы взяли большое количество цитат, которые противоречат позициям, защищаемым ее автором, вместо того, чтобы поддерживать их. как он считает. Чтобы претворить свою тактику в жизнь, Маркс нуждался в массовой партии в Германии. Поскольку это ключевой период в постепенной трансформации, которая произойдет в отношении «марксистской» концепции и «социал-демократической» концепции партии, мы рассмотрим ее подробно в контексте организационных событий, последовавших один. за другим в быстрой последовательности.

а) Истоки Всеобщей ассоциации немецких рабочих (ADAV)

После периода реакции, который последовал за рабочими движениями конца 1840-х годов в Германии (например, Кельнский судебный процесс) и роспуском «Союза Коммунистов», в 1863 году в Лейпциге была создана Всеобщая немецкая рабочая ассоциация под руководством Фердинанда Лассаля и его учеников. [8] После спора с Лассалем, сразу после бесплодного визита Лассаля в Лондон (июль 1862 г.), Маркс был изолирован от процесса становления ADAV. Однако после смерти своего «Руководителя» (Лассаль умер в результате ран, полученных на дуэли из-за женщины в августе 1864 года), ADAV искал преемника, который возглавил бы организацию. Вильгельм Либкнехт, один из будущих лидеров партии эйзенахцев, а затем единой социал-демократии, тогда несколько раз просил Маркса принять пост президента ADAV, уверяяя, что Бернхард Беккер (назначенный преемником в «Последней воле и завещании» Лассаля) предложил его в качестве кандидата.

Маркс, который только что принял руководство Международным Товариществом Рабочих, ответил следующим образом: «Мне приходили запросы, например, из Берлина, приму ли я пост президента? Я ответил, что это невозможно, потому что мне пока еще запрещено жить в Пруссии. Тем не менее, я определенно счел бы хорошим жестом со стороны партии, как по отношению к прусскому правительству, так и по отношению к буржуазии, если бы съезд рабочих избрал меня, на что я сделал бы публичный ответ, объясняя, почему я не могу принять этот выбор.» (Письмо Маркса Карлу Клингсу, 4 октября 1864 г., Клингс все еще поддерживал контакты с некоторыми из старых членов «Союза Коммунистов», которые остались в Германии после его роспуска).

Как и ожидалось, оказалось, что Беккер был «избран» президентом ADAV. В результате этого эпизода видно, что Маркс не питал иллюзий относительно эффективности какого-либо официального плебисцита для изменения лассалевской ориентации Ассоциации, хотя он не сбрасывал со счетов его символическое влияние, чтобы попытаться использовать его в рамках своей политической тактики. Однако более фундаментально его тактика была основана на том, что мы определили выше как «историческая партия» (или «партия Маркса»), то есть на элитистской концепции коммунистической фракции, выступающей в качестве теоретического руководителя «формальной партии», то есть пролетарской партии с интернационалистическим призванием, которая уже существовала некоторое время (Международное Товарищество рабочих): «… Международное товарищество занимает огромное количество времени, так как я фактически являюсь его главой. ” (Письмо Маркса Энгельсу, 13 марта 1865 г.)

Таким образом, хотя он продолжал пытаться убедить ADAV присоединиться к Первому Интернационалу, Маркс не упускал из виду необходимость теоретической борьбы против идей «Святого Фердинанда Лассаля». Однако, постепенно он начал отодвигать эту борьбу на задний план, чтобы проводить тактику, призванную обеспечить вербовку «основы рабочего класса» в Германии для противостояния тем, кого он называл своими «врагами», то есть французским и итальянским эмигрантам в Лондоне, которые разделяли теории Прудона и / или Бакунина, а также составляли подавляющее большинство сторонников Интернационала в этих странах: «Возможно, вы видели, что Энгельс и я согласились стать участниками „Берлинского социал-демократа“. Тем не менее – это entre nous – либо этой газете придется отмежеваться от апофеоза Лассаля, либо мы отмежуемся от нее. Но бедным дьяволам есть с чем бороться… Вы понимаете, что необходимо, чтобы Всеобщая ассоциация немецких рабочих присоединилась только для начала из-за наших здесь оппонентов. Позже всю организацию этого объединения придется распустить, поскольку его основа в корне неверна». (Маркс Карлу Зибелю, 22 декабря 1864 г.)

Следовательно, создание массовой организации рабочего класса до появления массового рабочего движения тотальной конфронтации с капитализмом было необходимо в Германии до того, как «партия Маркса» могла навязать свои идеи убеждением или силой, как, кстати, Маркс и поступал начиная от его объяснения того, чем коммунисты «отличаются от других партий рабочего класса» («Коммунистический манифест» 1848 г.), до бюрократического устранения так называемых «врагов» (Гаагский конгресс, 1872 г.).