По ту сторону партии: эволюция концепции «партии» в марксизме

Первый Конгресс 1-го Интернационала был проведен не в Брюсселе в 1865 году, как планировалось, а в Женеве 3—8 сентября 1866 года. Под давлением лассальянских лидеров, в частности нового президента ADAV, Я. Б. фон Швейцера, ADAV не вступила в Интернационал. Затем, в связи с экономико-политическим развитием Германии (борьба рабочих за реформы против усугубления эксплуатации, вызванной растущей индустриализацией, и ускорение движения к территориальному и административному единству после победы прусской армии над Австрией при Садове в 1866 г.), внутри ADAV усилилась борьба между «марксистами» и лассальянцами. Противоположные взгляды сложились вокруг вопроса о том, следует ли создавать профсоюзы рабочих, чтобы противостоять власти работодателей в промышленности. Пытаясь сохранить свое влияние в массах, лассальянские лидеры тактически отказались от главного наследия своего «хозяина» Лассаля: ориентации на создание рабочих кооперативов, поддерживаемых помощью государства. Так, на гамбургском конгрессе ADAV (август 1868 г.) в попытке противодействовать профсоюзной политике «марксистов», которая была окончательно разработана на пятом съезде «Союза немецких рабочих ассоциаций» (Нюрнберг, 5—7 сентября 1868), в присутствии делегата от Интернационала Эккариуса (бывшего члена «Союза Коммунистов») фон Швейцер даже предложил провести съезд профсоюзов в Берлине. Его предложение вызвало сопротивление большинства непримиримых, которые, не понимая его тактики, хотели остаться верными лассальянской программе рабочих кооперативов, и ему пришлось пригрозить уйти в отставку, если его предложение не будет одобрено. ADAV также одобрил другие резолюции, которые приблизили его официальные позиции к теориям Интернационала и отдали дань уважения «Капиталу» как «Библии сражающегося рабочего класса» (!). Под предлогом обнаружения «международного заговора» (среди прочего), несколько дней спустя (16 сентября 1868 г.), полиция Лейпцига приказала распустить ADAV и закрыть его берлинское отделение. Поскольку Маркс верил в возможность реального сотрудничества с фон Швейцером в рамках социал-демократической политики, которую он отстаивал применительно к Германии, и из-за своей надежды на единство со сторонниками ADAV, Маркс писал фон Швейцеру в ответ на различные «восторженные» письма, в одном из которых последний пригласил Маркса посетить Гамбургский конгресс:

«Уважаемый господин, я безоговорочно признаю ум и энергию, с которыми Вы действуете в рабочем движении. Я не скрывал этого ни от кого из моих друзей. Где бы мне ни приходилось выражать свои взгляды публично – в Генеральном совете Международного Товарищества Рабочих и в Немецком Коммунистическом Союзе – я всегда относился к вам как к члену нашей партии и никогда не позволял себе ни единого слова о различиях. Однако, такие различия есть… [далее следует объяснение этих различий – Ред.]. Тем не менее, какими бы ни были недостатки организации, их, возможно, можно в большей или меньшей степени устранить путем рационального применения. Как секретарь Интернационала я готов действовать – естественно, на разумной основе – как посредник между вами и большинством в Нюрнберге, которое непосредственно присоединилось к Интернационалу. Я писал в том же духе в Лейпциг [Вильгельму Либкнехту – Ред.]. Я понимаю трудности вашего положения и никогда не забываю, что каждый из нас больше зависит от обстоятельств, чем от собственной воли. Я обещаю вам при любых обстоятельствах беспристрастность, что является моим долгом. С другой стороны, я не могу обещать, что когда-нибудь, выступая в качестве частного автора, – как только я почувствую, что это абсолютно продиктовано интересами рабочего движения – я не буду публично критиковать лассальянские суеверие таким же образом. как я в свое время это делал с прудонистскими суевериями». (Письмо Маркса Я. Б. фон Швейцеру, 13 октября 1868 г.)

Чтобы построить массовую организацию, Маркс должен был быть втянут в «битву лидеров», хотел он этого или нет. Любая попытка убедить таких людей, как В. Либкнехт или А. Бебель, которые составляли настоящую фракцию как внутри, так и за пределами ADAV, поддержать Интернационал, остро ставила проблему лидерства в том политическом образовании, которое в конечном итоге стало пролетарской партией в Германии. Когда читаешь следующее письмо, которое Маркс послал Энгельсу незадолго до того, как он послал процитированное письмо фон Швейцеру, сразу же замечаешь противоречие между двумя концепциями Маркса относительно образования партии. В своем письме Энгельсу он делает акцент на движении самого рабочего класса, помимо маневров аппарата и его лидеров, будь то лассальянский или даже «марксистский»: «… я не верю, что Швейцер имел представление о надвигающемся ударе. Если бы это было так, он вряд ли бы так торжествующе кудахтал о „тесной организации“. Я считаю, что именно „МЕЖДУНАРОДНОЕ ТОВАРИЩЕСТВО РАБОЧИХ“ подтолкнула прусское правительство к этому решающему удару. Что касается „теплого братского“ письма Швейцера ко мне, то это объясняется просто его опасением, что после решения в Нюрнберге я могу теперь публично выступить за Вильгельма или против него. Такая полемика, безусловно, была бы неловкой после гамбургского дела (le bonhomme написал мне, любезно прося приехать в Гамбург лично, чтобы „возложить мне на чело заслуженные лавры!“). Самым важным для немецкого рабочего класса является то, чтобы он прекратил агитацию с разрешения высших правительственных властей. Такой бюрократически подготовленный бег должен пройти полный курс „самопомощи“. С другой стороны, у них [немцев- Ред.], несомненно, есть то преимущество, что они начинают движение в период, когда условия намного более развиты, чем для англичан, и что как немцы они имеют головы, способные делать обобщения». (Маркс Энгельсу, 26 сентября 1868 г.)

«Беспристрастность», которую Маркс намеревался практиковать в интересах единства, имела лишь эфемерное существование: через три недели после роспуска ADAV фон Швейцер воссоздал ADAV под тем же именем в Берлине, заявив в новом уставе, что организация стремится действовать строго в рамках прусского законодательства. Вступая в открытое сотрудничество с Бисмарком, чью политику объединения Германии под прусским сапогом он поддерживал, Швейцер вскоре посвятил себя охоте на ведьм, борьбе против «марксистских» элементов. Последние, после попытки сохранить единство организации путем изоляции фон Швейцера, в конце концов были вынуждены уйти из организации. В публичном заявлении от 18 февраля 1869 г. В. Либкнехт провозгласил: «Я готов выступить против господина фон Швитцера на публичном собрании и представить доказательства того, что он – за деньги или намеренно – систематически пытался обмануть организацию рабочей партии с конца 1864 года и что он подыгрывает бисмарковскому цезаризму. Более того, я докажу, что мои друзья и я не пренебрегали никакими средствами для содействия единству партии и что господин фон Швейцер до сих пор сводил на нет все наши попытки добиться этого». Несколько месяцев спустя «марксисты» покинули организацию и основали Sozialdemokratische Arbeiterpartei [Социал-демократическую рабочую партию] в Эйзенахе (7—9 августа 1869 г.).

б) «Эйзенахская партия» (1869—1875).

В своем дополнении 1874 года к предисловию к «Крестьянской войне в Германии» 1870 года Энгельс изобразил эволюцию ситуации в Германии с 1869—1870 годов. Он подчеркнул важность промышленного развития и буржуазных реформ, но еще раз обратил внимание на отказ буржуазии осуществлять политическую власть самостоятельно, для того, чтобы ускорить воплощение и завершить демократическую программу. Таким образом, перед лицом правительства прусских юнкеров социал-демократическая политическая тактика по-прежнему заключалась в том, чтобы побудить пролетариат взять на себя ответственность за осуществление демократической программы вместо буржуазии. С этой целью Энгельс начал культивировать идеологические мифы («научный социализм», истолкованный как продолжение классической немецкой философии), которые он впоследствии укрепил, а позже эту работу взял на себя Каутский в эпоху, когда он стал «центром ортодоксии» социал-демократии: «Немецкие рабочие имеют два важных преимущества по сравнению с остальной Европой. Во-первых, они принадлежат к наиболее теоретическим народам Европы; во-вторых, они сохранили то чувство теории, которое так называемые „образованные“ люди Германии полностью утратили. Без немецкой философии, особенно философии Гегеля, немецкий научный социализм (единственный дошедший до нас научный социализм) никогда бы не возник. Без понимания теории научный социализм никогда не стал бы кровью и тканью рабочих. Какое это огромное преимущество, можно увидеть, с одной стороны, по безразличию английского рабочего движения ко всей теории, что является одной из причин того, почему оно движется так медленно, несмотря на великолепную организацию отдельных профсоюзов; с другой стороны, из авантюризма и замешательства, созданного прудонизмом в его первоначальной форме среди французов и бельгийцев и в его карикатурной форме, представленной среди испанцев и итальянцев Бакуниным» (Дополнение Энгельса 1874 г. к Предисловию 1870 г.…).

Кроме того, Энгельс отстаивал формы борьбы и агитации (роль лидеров, привитие пролетариату «социалистической науки», построение массовой организации под эгидой партии / профсоюзов, более широкое участие в выборах и т.д.) которые, вопреки «интернационалистскому» примечанию, приложенному к концу процитированного выше отрывка, будет только усиливаться вплоть до 1914 года. Идеология социал-демократии как Великой Буржуазной Рабочей Партии, единственной партии, способной устранить остатки феодализма, заставив пролетариат участвовать в развитии своего национального капитализма, уже была более чем просто зарождающейся, что видно в следующем отрывке (социал-демократия будет играть роль оппозиционной партии Его Величества, ожидая возможности «завоевать власть», которая, наконец, предоставится ей в ноябре 1918 г.): «Особая обязанность лидеров – получить как можно более четкое понимание теоретических проблем, чтобы все больше и больше освобождаться от влияния традиционных фраз, унаследованных от старой концепции мира, и постоянно помнить о том, что социализм, став наукой, требует такого же отношения, как и любая другая наука – его необходимо изучать. Задача вождей будет заключаться в том, чтобы нести полученное и проясненное таким образом понимание трудящимся массам, распространять его с возрастающим энтузиазмом, с еще большей энергией пополнять ряды партийных организаций и профсоюзов. Голоса, отданные за социалистов в январе этого года, могут представлять значительную силу, но это все еще не большинство немецкого рабочего класса; и, как ни обнадеживает успех пропаганды среди сельского населения, еще многое предстоит сделать в этой области. Лозунг – не дрогнуть в борьбе. Задача состоит в том, чтобы вырывать у врага одно место за другим, один избирательный округ за другим. Но в первую очередь необходимо сохранить настоящий интернациональный дух, не допускающий шовинизма, который радостно встречает каждый новый шаг пролетарского движения, какая бы нациия его ни совершила». (Предисловие Энгельса к «Крестьянской войне в Германии» 1870 г.)

В то время, в этом конкретном социально-экономическом контексте, Маркс и Энгельс считали, что разрыв с лассальянским сектантством ADAV повлечет за собой идейное прояснение, благоприятное для применения их социал-демократической политической тактики. Они полагали, что в лице «партии эйзенахцев» нашли наконец пролетарскую партию, подходящую для Германии, и что она будет частью 1-го Интернационала. Несмотря на определенное количество случаев, которые, казалось, оправдали их ожидания (например, во время франко-прусской войны) и их неизменную общественную поддержку эйзенахцам, они, тем не менее, вскоре разочаровались из за отсутствия у этой партии строгости и последовательности в следование своей политической линии. Это разочарование они выразили в частном порядке в серии важных писем к главным руководителям партии (следует, кстати, отметить, что некоторые из этих писем, особенно те, в которых Маркс и Энгельс наиболее резко упрекали партийных лидеров, как будто случайно были утеряны).

Социал-демократическая рабочая партия была основана на конгрессе в Эйзенахе летом 1869 года. На конгрессе присутствовали 263 делегата, представлявшие 200 секций в Германии, Австрии и Швейцарии. Именно Август Бебель вместе с В. Либкнехтом, В. Бракке и А. Гейбом разработал проект предлагаемой программы, вдохновленный преамбулой устава 1-го Интернационала, написанной Марксом. Однако, последующий текст оставил дверь открытой для лассальянского и либерального влияния таким образом, что позволил принять в Интернационал большую часть «S?chsische Volkspartei» [Саксонской народной партии], которая состояла из элементов, отколовшихся от «Deutsche Volkspartei» [Немецкая народная партия], существовавшей между 1863 и 1866 годами и основанной на противостоянии политике прусской гегемонии. Проект программы был принят Конгрессом после нескольких незначительных изменений.

В 1870 году, незадолго до того, как намечалось созвать ежегодный Конгресс Интернационала в Майнце с целью усиления его влияния в Германии (и, следовательно, влияния «партии Маркса»), разразилась война между Пруссией и Францией, спровоцированная Наполеоном III. Во время этого конфликта Социал-демократическая рабочая партия пришла к соглашению, в практическом смысле, с инструкциями Маркса и Энгельса: поддержка «оборонительной войны» за независимость Германии против реакционного бонапартизма (см. ссылки в Части первой выше, «Марксистская «концепция партии»), и требование от правительства Бисмарка гарантий, что в случае военной победы оно не будет потакать своей склонности к господству и аннексии (вопрос об Эльзас-Лотарингии). «Со своей стороны, они пошли вперед и теперь требуют «гарантий»: гарантии того, что их огромные жертвы не были напрасными, гарантии того, что они завоевали свою свободу, гарантии того, что победа над бонапартистскими армиями не станет, как в 1815 году – поражение немецкого народа; и в качестве первой гарантии они требуют почетного мира для Франции и признания Французской республики» (Маркс, Гражданская война во Франции, 1871 г.).

Центральный комитет Германской социал-демократической рабочей партии 5 сентября опубликовал манифест (основанный на инструкциях, содержащихся в письме Маркса), категорически настаивая на этих гарантиях. «Мы, – говорят они, – протестуем против аннексии Эльзаса и Лотарингии. И мы сознаем, что говорим от имени немецкого рабочего класса. В общих интересах Франции и Германии, в интересах западной цивилизации против восточного варварства, немецкие рабочие не потерпят аннексии Эльзаса и Лотарингии… Мы будем искренне поддерживать наших товарищей-рабочих во всех странах в общем деле международного пролетариата!»

«К сожалению, мы не можем надеятся на их немедленный успеху Если французские рабочие в условиях мира не смогли остановить агрессора, смогут ли немецкие рабочие с большей вероятностью остановить победителя среди залпов оружия? Манифест немецких рабочих требует экстрадиции Луи Бонапарта как обычного преступника во Французскую республику. Их правители, напротив, уже изо всех сил пытаются вернуть его в Тюильри как наиболее пригодного человека, чтобы разрушить Францию. Как бы то ни было, история докажет, что немецкий рабочий класс не сделан из того же пластичного материала, что и немецкий средний класс. Они выполнят свой долг» (Маркс, Гражданская война во Франции).

Это хороший пример негативного воздействия «политики шахматной доски», проводимой Марксом (см. другие ее аспекты в части II ниже). Он состоит из: а) выступления от имени пролетариата (партийная подмена); б) приковывания пролетариата к интересам национального развития отдельной буржуазии (борьба за буржуазную демократию против остатков феодализма); а затем требования – не обладая средствами навязать свою точку зрения (не заботясь о сохранении политической независимости пролетариата в рамках буржуазного процесса), – чтобы правители придерживались обещанных ими демократических принципов, а не своих империалистических наклонностей.

Однако, сказав, что любая попытка со стороны рабочего класса свергнуть новое, посленаполеоновское правительство Франции будет «отчаянным безумием» и что было бы лучше «спокойно и решительно улучшить возможности республиканской свободы для работы их собственной классовой организации», Маркс, тем не менее, был способен совершить необходимый поворот и поддержать стихийное движение рабочих, которое позже примет форму Парижской Коммуны, и извлечь наиболее положительные уроки для движения рабочего класса. в целом, уроки, которые будут полностью противоречить социал-демократической политической тактике, которую он ранее активно проводил. Эта тактика была основана на вере в добродетели, приписываемые объективному росту капитализма, и на обязательном осуждении анархистских теорий: «Если пруссаки победят, централизация государственной власти будет полезна для централизации немецкого рабочего класса…». «Их превосходство над французами на мировой арене также означало бы преобладание нашей теории над теорией Прудона». (выдержки из письма Маркса к Энгельсу от 20 июля 1870 года; письмо было написано до войны и до первых двух посланий Генерального совета 1-го Интернационала).

Партия эйзенахцев более или менее последовала за Марксом в этом повороте, и Бебель заявил в одном из своих выступлений: «Взоры всего европейского пролетариата и всех, кто имеет какие-либо склонности к свободе и независимости, устремлены на Париж… Несмотря на то, что Париж, возможно, сейчас был подавлен, я должен сказать вам, что борьба в Париже – это всего лишь небольшая стычка на заставах, что главное дело в Европе все еще впереди, и что не пройдет и нескольких десятилетий, как боевой клич парижский пролетариат: „Война дворцам, мир хижинам, смерть нищете и безделью!“ станет боевым кличем всего европейского пролетариата» (Август Бебель, Речь в Рейхстаге, 25 мая 1871 г.).

Однако в течение следующего года Маркс и Энгельс жаловался на то, что немецкая партия не присоединилась к Интернационалу, и на молчание социал-демократических лидеров по этому вопросу, особенно В. Либкнехта, который отвечал за международные отношения партии. Поэтому Энгельс писал Либкнехту следующее: «Какого взгляда на Интернационал придерживается „Комитет“ в Гамбурге? Теперь мы должны попытаться как можно быстрее прояснить там ситуацию, чтобы Германия могла быть должным образом представлена на Конгрессе. Я должен прямо попросить вас откровенно рассказать нам, как вы относитесь к Интернационалу. …. 1. Приблизительно сколько штампов было роздано во сколько мест и какие места задействованы? 208, подсчитанные Финком, – это еще не все? 2. Намерена ли Социал-демократическая рабочая партия быть представленной на съезде и ЕСЛИ ТАК, как она намеревается заранее войти в состав Генерального совета, чтобы ее мандат не мог быть оспорен на съезде? Это означало бы: а) что она должна будет объявить себя Германской Федерацией Интернационала в действительности, а не просто образно, и б) что как таковая она будет платить свои взносы перед Конгрессом. Дело становится серьезным, и мы должны знать, где мы находимся, иначе вы заставите нас действовать по собственной инициативе и рассматривать Социал-демократическую рабочую партию как чужеродный орган, для которого Интернационал не имеет значения. Мы не можем допустить, чтобы представительство немецких рабочих на Конгрессе пропало по причинам, которые нам неизвестны, но которые не могут быть другими, кроме мелких. Мы хотели бы попросить вас дать четкое заявление по этому поводу как можно скорее» (письмо Энгельса Вильгельму Либкнехту, 22 мая 1872 г.).

Адольф Хепнер, представлявший эйзенахскую партию, присутствовал на Гаагском конгрессе (2—7 сентября 1872 г.), кульминацией которого стало изгнание «врагов» – бакунистов из Интернационала: [9] (эти бакунисты подозревались в участии в секретной деятельности Альянса социалистической демократии). Однако его присутствие никак не прояснило отношения между Интернационалом и германской партией. С одной стороны, Адольф Хепнер, как и другие лидеры социал-демократов (А. Бебель, В. Либкнехт), стал жертвой репрессий, инициированных правительством Бисмарка, запрещавшим международные политические контакты: Хепнера приговорили к одному месяцу тюрьмы, а затем власти изгнали его из Лейпцига (весна 1873 г.), и ему пришлось переехать в Бреслау, на другом конце Германии; Бебель и Либкнехт уже были приговорены к двум годам заключения в военной тюрьме в марте 1872 года, а затем, во время еще одного судебного процесса по обвинению в оскорблении императора, Бебель был приговорен еще к девяти месяцам тюремного заключения и был лишен депутатского мандата (Либкнехт не был выпущен до 15 апреля 1874 года; Бебель был освобожден 1 апреля 1875 года).

Однако, поскольку одни лишь репрессии не могли объяснить все организационные недостатки партии в ее отношениях с Интернационалом, было очевидно, что влияние лассалльянства поддерживается большинством внутри самой партии эйзенахцев. С 1871 года исполнительный комитет партии базировался в Гамбурге, и руководящие посты в комитете заняли откровенно лассалевские элементы, такие как Гейб и Йорк. Между 1872 и 1873 годами вопрос о том, какую позицию следует занять в отношении ADAV, вызывал бесчисленные споры в дебатах внутри эйзенахской партии. На Конгрессе в Майнце (сентябрь 1872 г.) Гейзер яростно выступил с критикой антилассальянской политики газеты «Volkstaat» и потребовал немедленного прекращения полемики против газеты «Neuer Sozial-Demokrat». Конгресс постановил, что ADAV является «единственным естественным союзником Социалистической рабочей партии, и поручил комитету еще раз попытаться найти способ наладить принципиальное сотрудничество с Всеобщей немецкой рабочей ассоциацией». В результате редакции «Volkstaat» было приказано «немедленно прекратить публиковать все полемические статьи против ADAV и его руководства». В это время Йорк уделял так много внимания политике компромисса с лассальянцами, что Хепнер писал Энгельсу 11 апреля 1873 года: «Лассальянизм Йорка настолько ограничен, что он ненавидит все, что не похоже на „Neuer Sozial-Demokrat“ …. Либкнехт из-за своей „покровительственной терпимости“, которой чаще всего злоупотребляют, несет немалую долю ответственности за то, что Йорк зашел так далеко. Однако, когда я говорю об этом Либкнехту, он утверждает, что я вижу вещи, которые не являются такой уж большой проблемой. Но на самом деле это именно так, как я описываю».

Либкнехт и Бебель, заключившие «перемирие» с лассальянцами и все более одержимые организацией слияния с ADAV, пытались разрядить взрывоопасную ситуацию и отговаривали Маркса и Энгельса от вмешательства во «внутренние дела» немецкой партии через Интернационал: «Вы не можете на расстоянии справедливо судить о нашей ситуации, а у Хепнера нет никакого практического смысла…. Влияние Йорка незначительно, тем более оно менее опасно, поскольку лассальянство отнюдь не распространено в партии. Если мы и должны принять меры предосторожности, то только из-за многочисленных заблудших уважаемых рабочих, которые, несомненно, будут на нашей стороне, если мы будем действовать ловко…. Я надеюсь, что после этих разногласий вы, не раздумывая, продолжите сотрудничество с „Volkstaat“. Нет ничего хуже, чем потерять ваш вклад» (письмо Бебеля).

Маркс и Энгельс не переставали сотрудничать с «Volkstaat», но в частном порядке продолжали критиковать его сторонников внутри партии эйзенахцев. Посвятив себя продвижению влияния исторической партии («очищенного» после Гаагского конгресса Интернационала) в массовых организациях каждой страны, и прежде всего в Германии, они подстрекали своих сторонников в эйзенахской партии сопротивляться призывам к единству. проповедовавщихся лассальянскими сиренами. Однако, хотя Энгельс опубликовал в «Volkstaat» статью под названием «Новости Интернационала» (2 августа 1873 г.), как часть продолжающейся критики анархистского течения в Германии (чтобы успокоить ADAV, эйзенахцы прекратили всякую полемику. направленная против бакунистов), публичная полемика против теорий Лассаля была приостановлена: «Маркс не может взяться за Лассаля, пока французский перевод [Капитала] не будет завершен (примерно в конце июля), после чего ему абсолютно понадобится отдых, поскольку он очень перегружен работой» (Энгельс Бебелю, 20 июня 1873 г.)

Тема единства получила дальнейшее развитие, и переговоры о запланированном слиянии были согласованы с лассальянскими элементами в эйзенахской партии; позже переговоры пользовались активной поддержкой Либкнехта и, в меньшей степени, Бебеля, после того, как оба они были освобождены из тюрьмы. Так, 7 марта 1875 г. «Volkstaat» и «Neuer Sozial-Demokrat» одновременно опубликовали обращение ко всем социал-демократам Германии, а также проект программы и совместные уставы, составленные на предварительном совещании, состоявшемся 4 и 15 февраля 1875 г. где присутствовали эйзенахцы и лассальянцы. Объединительный съезд проходил с 22 по 27 мая 1875 года в городе Гота.

с) «Объединенная» социал-демократическая партия или… от критики к покровительству.

Маркс и Энгельс сознательно держались в неведении относительно подготовки В. Либкнехта к слиянию. Это можно заключить из письма Энгельса Бебелю (18—28 марта 1875 г.), в котором его автор, проинформированный о предстоящем объединительном съезде, прочитав только что опубликованный проект программы предлагаемой новой партии, написал превосходную критику программы и заявил: «Почти каждое слово в этой программе, которая, к тому же, написана безвкусно, подвержено критике. Она такова, что, если она будет принята, мы с Марксом никогда не сможем признать новую партию, созданную на этой основе, и должны будем самым серьезным образом рассмотреть, какую позицию – публичную или частную – мы должны занять по отношению к ней. Помните, что за границей мы несем ответственность за все заявления и действия Германской Социал-Демократической Рабочей партии. Пример Бакунина с его работой „Государственность и анархия“, где мы вынуждены отвечать за каждое неразумное слово, сказанное или написанное Либкнехтом с момента создания „Demokratisches Wochenblatt“. Люди воображают, что отсюда мы ведем все шоу, в то время как вы знаете не хуже меня, что мы почти никогда не вмешивались во внутренние дела партии, и то только в попытке исправить, насколько это возможно, то, что мы считается грубыми промахами – и то только чисто теоретические промахи. Но, как вы сами понимаете, эта программа знаменует собой поворотный момент, который вполне может заставить нас отказаться от любой ответственности в отношении партии, которая ее принимает. Вообще говоря, официальная программа партии имеет меньшее значение, чем то, что она делает. Но новая программа – это, в конце концов, публичное знамя, по которому внешний мир судит о партии. Следовательно, что бы ни случилось, не должно быть возврата, как здесь, к программе Эйзенаха. Также следует подумать о том, что рабочие других стран подумают об этой программе, какое впечатление произведет это преклонение всего немецкого социалистического пролетариата перед лассальянством».

Это предупреждение Энгельса кажется совершенно ясным: историческая партия грозится не выступить в качестве гаранта политических маневров пролетарской партии в Германии и даже публично занять критическую позицию по отношению к ней. Ближе к концу того же письма Энгельс осуждает, в частности, поведение Либкнехта: «… Либкнехту я написал, но кратко. Я не могу простить, что он не сказал нам ни слова обо всем этом (в то время как Рамм и другие считали, что он дал нам точную информацию), пока это не было, так сказать, слишком поздно. Правда, это всегда было его обычаем – отсюда большое количество неприятной переписки, которую мы, как Маркс, так и я, вели с ним, но на этот раз это на самом деле очень плохо, и мы определенно не будем действовать согласованно с ним».

Лидер социал-демократов по своему обыкновению ответил оппортунистическим образом, заявив, что объединение, даже с некоторыми «пробелами» в программе, способствовало последующему прояснению позиций: «Пробелы в программе, о которой вы говорите, несомненно, существуют, и мы полностью осознавали это с самого начала. Но они были неизбежны на конференции, если мы не хотели прерывать переговоры. Лассальянцы только что встретились со своим исполнительным комитетом и прибыли с императивным мандатом в отношении нескольких пунктов, которые вызывают наибольшие споры. Мы должны были уступить им, тем более, что ни у кого из нас (или даже у лассальянцев) не было ни малейшего сомнения в том, что объединение будет означать смерть лассалльанства» (Письмо В. Либкнехта Энгельсу от 21 апреля 1875 г.).

Тогда Маркс решил вступить в бой и начать, в известном смысле, «последнюю битву» исторической партии. В письме В. Бракке, одному из своих самых преданных последователей, он приложил «Примечания на полях к Программе Германской Рабочей Партии», более известные как «Критика Готской программы», чтобы обратить к ней внимание руководства партии эйзенахцев. Однако у него не было никаких иллюзий относительно эффективности этого шага, поскольку он знал, что социал-демократы будут маневрировать с целью скрыть его критические замечания, и не станут использовать их для изменения своей программы (см. Примечание, приложенное к письму Бракке). Фактически, «Vorw?rts» (газета «Объединенной» партии) опубликовала критику Маркса в отношении Готской программы только через шестнадцать лет после того, как она была впервые изложена в частном порядке (см. приложение от 1 и 3 февраля 1891 г.). Кроме того, «Vorw?rts» опустил введение, написанное Энгельсом, который стремился к тому, чтобы публикация этого текста послужила основой для общей дискуссии при подготовке к Конгрессу 1891 года вопреки намерению В. Либкнехта использовать без каких-либо явных цитат критику Маркса с целью разработки новой программы (которая будет принята в Эрфурте 14—20 октября 1891 г.). Чтобы подтвердить понимание Маркса, а также его собственное, относительно причин политики молчания, которой придерживалась Социал-демократическая рабочая партия во время подготовки к слиянию в 1875 году, вот что Энгельс писал Бебелю 1 мая 1891 года: «Какая была позиция? Мы знали так же хорошо, как и вы, и, например, газета „Frankfurter Zeitung“ от 9 марта 1875 г., которую я нашел, что вопрос был решен, когда ваши аккредитованные представители приняли проект. Следовательно, Маркс написал это просто для того, чтобы успокоить свою совесть, о чем свидетельствуют добавленные им слова – dixi et salvavi animam meam [я говорю и спасаю свою душу] – и без всякой надежды на успех».

Что касается Маркса, который к тому времени был истощен болезнью, он проинструктировал Бракке, о действиях, когда он получит критику партийной программы: «Когда вы прочтете следующие критические заметки на полях о программе объединения, не могли бы вы послать их Гейбу, Ауэру, Бебелю и Либкнехту для изучения. Я очень занят, и мне приходится выходить далеко за рамки разрешенного мне врачами лимита работы. Поэтому, писать такой длинный текст совсем не было „удовольствием“. Однако, это было необходимо для того, чтобы шаги, которые я предприму позже, не были неверно истолкованы нашими друзьями в партии, для которых и предназначен этот текст. После объединительного съезда мы с Энгельсом опубликуем короткое заявление о том, что наша позиция вообще далека от указанной принципиальной программы и что мы не имеем к ней никакого отношения. Это необходимо, потому что мнение – совершенно ошибочное мнение – о том, что мы тайно руководим отсюда движением так называемой эйзенахской партии, циркулирует за границей и усердно поддерживается врагами партии. В недавно появившейся русской книге („Государственность и анархия“) Бакунин по-прежнему возлагает на меня ответственность, например, не только за все программы и т. д. этой партии, но даже за каждый шаг, сделанный Либкнехтом со дня его сотрудничества с „Народной партией“. Кроме того, это мой долг не дать своего признание, даже признания в форме дипломатичного молчания, тому, что на мой взгляд является совершенно деструктивной программой, которая деморализует партию. Каждый шаг реального движения важнее десятка программ. Если, следовательно, было невозможно – и условия вопроса не позволяли – выйти за рамки программы Эйзенаха, нужно было просто заключить соглашение о действиях против общего врага. Но, составляя программу принципов (вместо того, чтобы откладывать ее до тех пор, пока она не будет подготовлена весомым периодом совместной деятельности), люди ставят перед всем миром ориентиры, по которым измеряется уровень партийного движения. Лассальянские лидеры пришли к объединению, потому что обстоятельства вынудили их это сделать. Если бы им заранее сказали, что будет спор о принципах, им пришлось бы довольствоваться программой действий или планом организации совместных действий. Вместо этого им разрешают прибыть с мандатами, признают эти мандаты со своей стороны как обязывающие, и, таким образом, безоговорочно подчиняются тем, кто сам нуждается в помощи. В довершение всего они проводят съезд перед компромиссным съездом, в то время как собственная партия проводит съезд уже после события. Явно имелось желание заглушить всякую критику и не дать своей партии возможности для размышлений. Известно, что сам факт объединения удовлетворяет рабочих, но было бы ошибкой полагать, что этот сиюминутный успех не куплен слишком дорого. В остальном программа бесполезна, даже если не считать освящения лассальянских догматов веры». (Маркс В. Бракке, 5 мая 1875 г.)

Принимая во внимание подобное письмо и прочитав текст «Критики Готской программы» [10], можно было бы по крайней мере ожидать, что после объединительного конгресса Маркс и Энгельс публично осудят программу «компромиссов» и дистанцируются от «объединеной» партии. Тем более можно было бы так думать, поскольку «директивный комитет» новой партии состоял большей частью из лассальянцев, а эйзенахцы составляли меньшинство.

Тем временем политико-теоретическая борьба против позиций анархистов, и, в частности, против Бакунина, продолжалась, и эта борьба не только приобрела открыто публичное измерение, но также привела к исключению анархистов из Первого Интернационала. (и к тому же весьма бюрократическими средствами). Однако никакого публичного заявления против влияния идей Лассаля в объединенной партии не последовало, и не было опубликовано никаких развернутых критических работ, хотя о таком тексте говорилось (см. выше письмо фон Швейцеру), в то время как, например, теории Прудона, подверглись – и это правильно! – полномасштабной атаке (см. «Нищета философии»). И это несмотря на то, что работы, критикующие лассальянство (В. Бракке в 1873 г., Б. Беккер в 1874 г.), тем не менее были включены в каталог партийной литературы, распространяемый Гамбургским комитетом.

С одной стороны, Маркс в своей частной переписке продолжал высказывать отрицательные мнения о германской партии, например, в письме от 19 октября 1877 г Ф. А. Зорге, бывшему секретарю 1-го Интернационала в Нью-Йорке и бывшему члену «Союза Коммунистов»: «В нашей партии в Германии чувствуется гнилой дух, не столько в среде масс, как в среде лидеров (высшего класса и „рабочих“). Компромисс с лассальянцами привел к компромиссу и с другими половинчатыми элементами: в Берлине (например, Мост) с Дюрингом и его „поклонниками“, но также и с целой шайкой недозрелых студентов и сверхмудрых профессоров, которые хотят придать социализму ориентацию „высшего идеала“, т. е. заменить его материалистическую основу (которая требует серьезного объективного изучения от любого, кто пытается ее использовать) современной мифологией с ее богинями Справедливости, Свободы, Равенства и Братства».