По ту сторону партии: эволюция концепции «партии» в марксизме

По ту сторону партии: эволюция концепции «партии» в марксизме
Дмитрий Шеметов

Анализируя эволюцию взглядов Маркса и Энгельса по данной проблематике и последующую трансформацию концепции партии Либкнехтом, Каутским, Лениным, Троцким, Бордигой, радикальные, но исторически ограниченные переформулировки, сделанные Р. Люксембург, КРПГ и другими, а также критически затрагивая анархистские концепции организации, коллектив авторов ставит проблему партии как революционного меньшинства содействующего автономии пролетариата. С иллюстр. Перевод с англ. и составление Д. Шеметов.

По ту сторону партии: эволюция концепции «партии» в марксизме

Переводчик Дмитрий Шеметов

Составитель Дмитрий Шеметов

© Дмитрий Шеметов, перевод, 2021

ISBN 978-5-0053-1491-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

Провозглашение Парижской Коммуны. 1871 г.

«Никто не даст нам избавленья:

Ни бог, ни царь и не герой.
Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной рукой»
.«Интернационал»

Критика традиционной концепции коммунистической партии, даже если она проводится сторонниками «коммунизма рабочих советов» и различных модернистских тенденций (ситуационистами, ассоционистами, автономистами всех мастей), не позволяет четко определить истоки этой концепции в тезисах самого Маркса. Что еще хуже, сторонники такой критики полагают, что они могут противопоставить «аутентичную», «подлинную» теорию Маркса о «пролетарской партии» всем теоретическим наследникам социал-демократии и ленинизма, которые рассматривают партию как представителя и во многих случаях заместителя пролетариата, воплощение его классового сознания, гарантию реализации коммунизма, понимаемого как «историческая программа», инструмент «завоевания политической власти», и создания «переходного» государства, ответственного за обеспечение условий для «строительства коммунизма».

В отношении национального вопроса и анализа революционного процесса в России, Роза Люксембург не колебалась в пересмотре того, что она назвала «старыми идеями» Маркса и Энгельса. Что касается нас, революционеров, усвоивших уроки мировой контрреволюции, то наша задача – сделать то же самое в отношении концепций «основоположников» о партии. Наш критический метод не имеет ничего общего с «антиавторитаризмом» или каким-либо «аполитизмом», провозглашаемым анархистами для осуждения Маркса, в то время как их собственные теоретики, следуя по стопам Бакунина, формулировали и применяли концепции революционной организации и отношений с пролетариатом в целом, во многих отношениях являвшимися прообразом ленинизма.

Наш метод – это метод Маркса, исторический и диалектический материализм, который мы применяем к собственным теориям Маркса и теориям Энгельса, сформулированным в очень специфический период (после Манифеста Коммунистической партии 1848 года, во второй половине 19 века) и именно поэтому он находится в тех же пределах что и метод Маркса. В какой-то мере Маркс должен быть уже не просто «критиком марксизма», но и критиком… Маркса!

«Завоевание политической власти» – это абсолютная ловушка, самоубийство рабочего движения. Каким бы неоднозначным ни было наследие Маркса, тем не менее есть один урок, который мы можем извлечь: самоосвобождение рабочего класса может быть только социальным освобождением, и средством его достижения является не завоевание и преобразование государства, а отказ от него и разрушение всей политической власти. Только завоевание социальной власти, путь, проложенный до сих пор немногим опытом социализма Советов, может снова придать смысл и душу рабочему движению». (Максимильен Рюбель, «De Marx au bolchevisme: Partis et consils» [От Маркса к большевизму: партии и советы], Аргументы, VI, №25—26, 1962) [4]

Концепция партии у Маркса и Энгельса.

Даже если его формулировки по проблеме пролетарской организации немногочисленны, Маркс, после опыта Парижской Коммуны, всегда ясно выражал очень точную концепцию по этому вопросу. По его мнению, превращение пролетариата в революционный класс может произойти только посредством образования политической партии: «Эта организация пролетариев в класс, и тем самым – в политическую партию, ежеминутно вновь разрушается конкуренцией между самими рабочими. Но она возникает снова и снова, становясь каждый раз сильнее, крепче, могущественнее». («Манифест Коммунистической партии», 1848 г.)

«В своей борьбе против коллективной власти имущих классов рабочий класс не может действовать как класс, иначе как конституируя себя в политическую партию, отличную от всех старых партий, образованных имущими классами, и противостоящую им. Это преобразование рабочего класса в политическую партию необходимо для обеспечения торжества социальной революции и ее окончательного результата – уничтожения классов». (Статья 7а, включенная в статут Первого Интернационала решением Гаагского конгресса 1872 г.)

Что касается этой конкретной концепции Маркса, мы должны попытаться понять и различить то, что правильно, а что ложно с точки зрения основной цели пролетарского движения, которую Маркс сформулировал выше: уничтожение классов.

а) Необходимость политической стадии: критика утопистов, экономистов и анархистов.

Глубоко правильный аспект у Маркса – это видение политического этапа, который должно пройти социальное движение рабочего класса. Этот этап характеризуется борьбой пролетариата против капиталистического государства и должен привести к полному уничтожению последнего и установлению «диктатуры пролетариата», чтобы предотвратить любые попытки буржуазии возродить потерянную ею силу. Из экономического класса, социологически определяемого капиталом и для капитала, пролетариат, таким образом, становится политическим классом, способным действовать самостоятельно. Из класса, не имевшего ничего при капитализме и лишенного собственного «бытия» (тотальное отчуждение, в том числе потому, что «господствующая идеология – это идеология правящего класса»), пролетариат, благодаря его ожесточенной конфронтации с капиталистической системой, которая принимает форму массового движения, превращается в сознательный класс, вооруженный революционным проектом. И это облегчает понимание одной из ключевых формулировок Маркса: «Пролетариат либо революционен, либо он ничто». В отличие от предыдыщих подавляемых классов (например, буржуазии при феодализме), рабочий класс не может основывать свое политическое действие на базе экономической власти, уже установленной в самом сердце старой системы. Он может только с самого начала утвердиться политически, автономно, и не для того, чтобы улучшить, а разрушить существующий общественный порядок (отмена наемного труда и товарного производства и, следовательно, классов)

.Этот взгляд неявно содержит критику различных течений, возникших в XIX веке в рабочем движении, которые различными способами были вовлечены в теоретические размышления о целях, которые движение должно преследовать, и методах, которые оно должно использовать для достижения своего освобождения. Маркс направил свои атаки равно как против утопистов, которые не видят «никакого исторического самоопределения со стороны пролетариата, никакого политического движения, присущего ему», поскольку «они сознают, что защищают главным образом интересы рабочего класса как наиболее страдающего класса. Только в качестве этого наиболее страдающего класса и существует для них пролетариат» («Манифест Коммунистической партии»), а также против таких экономистов, как Прудон, которые «хотят, чтобы рабочие оставались в обществе в том виде, в каком оно устроено и как оно есть», потому что «они не видят в нищете ничего, кроме нищеты, не видя в ней революционной, подрывной стороны, которая ниспровергнет старое общество» («Нищета философии», 1847).

Критика Маркса также направлена против анархистов, которые, как и другие течения, отвергают политическую стадию и сводят пролетариат просто к классу-для-капитала, то есть к классу, который стремится лишь улучшить свою судьбу в рамках существующей системы (тема самоуправления). Он называл их «апостолами политического индифферентизма», потому что для них рабочий класс «не должен… ни под каким предлогом участвовать в политических действиях, поскольку борьба с государством означает признание государства: а это противоречит вечным принципам» («Политический индифферентизм», 1873 г.).

По сути, именно в своей фундаментальной критике Прудона, «Нищета философии», Маркс развивает диалектику перехода пролетариата от экономического класса к политическому и, следовательно, революционному классу: «Экономические условия сперва превратили народные массы в рабочих. Комбинация капитала создала для этой массы общую ситуацию, общие интересы. Таким образом, эта масса уже является классом по отношению к капиталу, но еще не для себя. В борьбе, в которой мы отметили лишь несколько фаз, эта масса объединяется и конституирует себя как класс. Интересы, которые он защищает, становятся класовыми интересами. Но борьба класса против класса – это борьба политическая….Означает ли это, что после падения старого общества появится господство нового класса, кульминацией которого станет новая политическая власть? Нет. Условием освобождения рабочего класса является упразднение любых классов, так же как условием освобождения третьего сословия, буржуазного строя, было отмена всех сословий, всех рангов»…«Рабочий класс в ходе своего развития заменит старое гражданское общество ассоциацией, которая исключит классы и их антагонизм, и политической власти в собственном смысле слова больше не будет, поскольку политическая власть является именно официальным выражением. антагонизма в гражданском обществе. Между тем антагонизм между пролетариатом и буржуазией – это борьба класса против класса, борьба, будучи доведеной до своего высшего выражения является тотальной революцией. В самом деле, разве удивительно, что общество, основанное на противостоянии классов, кульминирует жестким противоречием, столкновением тела с телом в качестве своей последней развязки?… Не говорите, что общественное движение исключает политическое движение. Никогда не бывает политического движения, которое одновременно не было было бы социальным… Только при таком порядке вещей, при котором больше нет классов и классовых антагонизмов, социальные эволюции перестанут быть политическими революциями». («Нищета философии», 1847).

Маркс ранее набросал грубый набросок этой диалектики трансформации пролетариата и своего взгляда на революционный процесс в связи с критикой гегелевского идеализма своего соратника Арнольда Руге в единственном выпуске «Deutsch-Franz?sische Jahrb?cher» (февраль 1844 г.): «Но независимо от того, является ли идея социальной революции с политической душой пересказом или бессмыслицей, нет никаких сомнений в рациональности политической революции с социальной душой. Всякая революция – свержение существующей правящей власти и роспуск старого порядка – это политический акт. Но без революции социализм невозможен. Он нуждается в этом политическом акте так же, как он нуждается в разрушении и растворении. Но как только начинаются его организаторские функции и возникает его цель, его душа, социализм сбрасывает свою политическую маску». («Критические комментарии к статье Пруссака: «Король Пруссии и социальная реформа», «Vorwarts!», №63, 7 августа 1844 г.; «Пруссак» – псевдоним, использованный Арнольдом Руге).

б) Историческая обусловленность политического этапа социально-политическими условиями 19-го столетия. Концепция «пролетарской партии» в демократическом процессе.

Можно увидеть все ограничения этого политического этапа, заданные Марксом, когда, например, он определяет момент превращения борьбы рабочих в политическую борьбу, следующим образом:

«… Каждое движение, в котором рабочий класс выступает как класс против правящих классов и пытается принудить их давлением извне, является политическим движением. Например, попытка рабочих конкретной фабрики или даже отдельной отрасли заставить забастовками и т. д. капиталистов сократить рабочий день является чисто экономическим движением. С другой стороны, движение за введение закона о восьмичасовом рабочем дне и т. д. – это политическое движение. Таким образом, из отдельных экономических движений рабочих повсюду вырастает политическое движение, то есть движение класса, с целью достижения своих интересов в общей форме, в форме, имеющей всеобщую социальную силу принуждения. Если эти движения предполагают определенную степень предшествующей организации, то в равной степени они сами являются средством развития этой организации». (Письмо Болте, 23 ноября 1871 г.)

Таким образом, для Маркса вытеснение чисто экономической борьбы (профсоюзной борьбы) с целью превращения ее в политическую борьбу принимает прежде всего форму создания пролетарской партии, отличной и независимой от других партий, образованых имущими классами. Политические задачи этой партии ориентированы на реформу капиталистической системы в том смысле, в каком это отвечает интересам рабочих, а затем, впоследствии, на «завоевание власти». Таким образом, эта концепция партии соответствует политической обстановке XIX века, которая благоприятствовала определенному расширению демократии, характерной для капитализма на его восходящей фазе. По этой же причине политическая стадия организации пролетариата в класс полностью находится в рамках существующей системы. Но, в тоже самое время, это означает полное отделение политической стадии от социальной цели (уничтожение классов), содержащейся в характеризующем пролетариат революционном процессе, цели, реализация которой откладывается на будущее.

Маркс взял формулу, согласно которой пролетариат организует себя в класс, конституируя себя в качестве партии, от утопической социалистки Флоры Тристан, которую Энгельс защищал от нападок Эдгара Бауэра в «Святом семействе или критике критической критики» в 1845 году (см. «Union Ouvri?re» Флоры Тристан). А в последней главе «Нищеты философии» («Забастовки и объединения рабочих») Маркс указывает, что: «В Англии не останавливались на частичных комбинациях, не имеющих другой цели, кроме текущей забастовки, которые исчезают вместе с ней.. Были созданы постоянные объединения, профессиональные союзы, которые служат оплотом для рабочих в их борьбе с работодателями. И в настоящее время все эти местные профсоюзы объединяются в Национальную ассоциацию объединенных профессий, центральный комитет которой находится в Лондоне и которая уже насчитывает 80 000 членов. Организация этих забастовок, объединений и профсоюзов происходила одновременно с политической борьбой рабочих, которые теперь составляют большую политическую партию под названием чартистов». Следует отметить, что Энгельс резюмировал этот переход к политической партии в своей работе «Положение рабочего класса в Англии».

Что есть неверного в концепции Маркса раскрывается в его отождествлении политического движения рабочего класса с образованием и деятельностью пролетарской партии. Каковы источники его ошибки? Маркс оценил социально-политические условия XIX века как благоприятные для пролетарской революции, поскольку, по его мнению, на базе достижения кульминации буржуазно-демократического процесса, сделав революцию «непрерывной», перейдя от этапа буржуазно-демократического к социалистическому, можно придти к бесклассовому обществу, к коммунизму. Его концепция «пролетарской партии» является продуктом отделения политической стадии от социальной цели.

Социально-политические условия 19-го века характеризовались следующими чертами:

– экономическое развитие капитализма между его циклическими кризисами (восходящий период) повлекло за собой рост профсоюзов, которые позволили рабочему классу воспользоваться определенными выгодами, которые капиталистическая система была способна ему предложить (реформизм);

– развитие демократического государства, которое отвечало требованиям свободного обмена и экономического «бума», приведшего к созданию «рабочих партий», чтобы оказать давление на капиталистические парламенты с целью улучшения положения рабочего класса (демократические требования, парламентаризм).

Это разделение Профсоюзы / Партии затруднило пролетариату представление о самом себе как о чем-либо ином кроме как классе- в-себе, то есть как экономического / политического класса в рамках существующей системы

Предложение Маркса о том, чтобы пролетариат превратился из класса для капитала в класс для самого себя, основывалось на существовании коммунистической фракции внутри рабочих партий: «Коммунисты не образуют особую партию, отличную от других партий рабочего класса» («Манифест Коммунистической партии»). По его мнению, революционный процесс состоял прежде всего в расширении экономической и политической демократии: «Непосредственная цель коммунистов такая же, как и у всех других пролетарских партий: формирование пролетариата в класс, свержение господства буржуазии, завоевание политической власти пролетариатом» (там же). Таким образом, помимо утверждения политической роли профсоюзов (приводные ремни) и парламентской практики (получение благоприятного законодательства), пролетарской партии (рабочие партии плюс коммунистическая фракция) необходимо было захватить политическую власть в капиталистическом обществе в его существующей форме, для того, чтобы преобразовать его. Политическая стадия отделялась от социальной цели, поскольку располагалась на иной территории, на территории капиталистов. Для Маркса не было разрыва между буржуазной демократией и реализацией коммунизма, но существовала определенная преемственность: политическая стадия представляла собой своего рода шарнир между ними, ибо после завоевания власти гарантией последующих социальных преобразований было существование коммунистическая фракция в пролетарской партии: «коммунисты на практике представляют собою самую решительную, всегда толкающую вперед часть рабочих партий всех стран» (там же).

Таким образом, эта фракция держала в своих руках возможность реализации коммунизма благодаря установлению государства диктатуры пролетариата и осуществлению программы-максимум представляющей пролетариат партии, в отличие от программ-минимум рабочих партий (прудонистов, бланкистов, лассальянцев, чартистов и т.д.). Делая выводы из уроков революционных событий во Франции и Германии 1848—1849 годов, Маркс и Энгельс сформулировали теорию того, что они назвали «непрерывной революцией»:

«Чем дальше продвигаются отдельные лица или фракции мелкой буржуазии, тем больше они будут открыто принимать эти требования, и те немногие, кто признает свою собственную программу в том, что было упомянуто выше, вполне могут полагать, что они выдвинули максимум, который может потребовать революция. Но эти требования никак не могут удовлетворить партию пролетариата. В то время как демократические мелкие буржуа хотят как можно скорее положить конец революции, достигнув в лучшем случае уже упомянутых целей, в наших интересах и наша задача сделать революцию непрерывной до тех пор, пока все более или менее имущие классы не будут изгнаны со своих господствующих позиций, до тех пор, пока пролетариат не завоюет государственную власть и пока ассоциация пролетариев не продвинется достаточно далеко – не только в одной стране, но и во всех ведущих странах мира – чтобы конкуренция между пролетариями этих стран прекратилась и, по крайней мере, решающие производственные силы были сосредоточены в руках рабочих. Наша задача не просто в изменении частной собственности, а в ее упразднении, не в замалчивании классовых противоречий, а в упразднении классов, не в улучшении существующего общества, а основании нового». («Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов», Лондон, март 1850 г.)

Несмотря на «заключительное исповедание веры» этого отрывка касательно коммунизма, и несмотря на то, что Маркс настаивал на независимом характере пролетарской партии, политическая деятельность последней с самого начала была основана на буржуазно-демократическом процессе. Динамика капиталистических революций в Европе против остатков феодализма должна была быть завершена, и поэтому вполне логично было установить преемственность с якобинским экстремизмом, воплощенным Бабефом и «Равными» в 1796 году: «Французская революция – не что иное, как предвестник другой революции, той, которая будет большей, более величественной и последней». («Манифест Равных», Сильвен Марешаль, 1796 г.). Позиции Маркса и Энгельса в отношении России (ликвидация царизма благодаря буржуазной революции) и национально-освободительной борьбы (например, поддержка независимости Польши), таким образом, совершенно понятны в связи с их общим взглядом на революционный процесс в течение всего периода. XIX века: слияние демократического и пролетарского этапов. «Как и во Франции в 1793 году, задача подлинно революционной партии Германии – провести строжайшую централизацию…. Они [коммунисты – перев.] могут заставить демократов проникнуть в как можно большее количество сфер существующего общественного строя, чтобы нарушить его нормальное функционирование и для того, чтобы мелкобуржуазные демократы сами себя скомпрометировали; более того, рабочие могут заставить сконцентрировать как можно больше производительных сил – транспортных средств, заводов, железных дорог и т. д. – в руках государства» («Обращение Центрального комитета к Союзу коммунистов», Лондон, март 1850 г.)

Энгельс уже сформулировал это слияние (поддержка революционной буржуазии или реализация демократических задач путем замены революционной буржуазии) в своих статьях о движениях 1847 года: «Демократическое движение во всех цивилизованных странах, в конечном счете, стремится к политическому господству пролетариата. Это предполагает, что пролетариат существует, что правящая буржуазия существует, что существует промышленность, которая порождает пролетариат и которая привела буржуазию к власти». («Гражданская война в Швейцарии», Deutsche-Br?sseler-Zeitung, 14 ноября 1847 г.)

И снова, помимо созревания объективных условий (экономический и социальный детерминизм), гарантия перехода к социальной революции после политического этапа основана исключительно на применении «коммунистического кредо», которое существует как радикальная теория в пролетарской партии. Но, как показала история, «партии пролетариата» у власти (социал-демократия, затем большевизм) не только не способствовали этому переходу, но и станут главным препятствием на пути любой коммунистической трансофрмации общества. Потому что, отождествляя себя с государством и поддерживая концентрацию капитала, они проявят себя как инструменты рационализации системы и, следовательно, сверхэксплуатации пролетариата. Энгельс предвидел угрозу возможной интеграции партии в систему, но лишь благодаря тенденции отдавать предпочтение требованиям повышения заработной платы, тред-юнионизму, а не стремлению партии преследовать задачи демократизации: «Что касается Chambres Syndicales – чтож, если кто-то считается членом Рабочей партии, каждая забастовка которой, как и английских ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ СОЮЗОВ, борется исключительно за высокую заработную плату и короткий рабочий день, но в остальном им наплевать на движение – тогда единственная партия, к которой он примыкает – это партия за сохранение наемного труда, а не его отмену». (Письмо Бернштейну, 28 ноября 1882 г.)

На основе буржуазно-демократического процесса, вопреки точке зрения Маркса и Энгельса, перманентным является не пролетарская революция, ведущая к коммунизму, а приспособление к капитализму посредством высокой степени системной интеграции (иллюзии) или же силы (репрессии) применительно к пролетарскому движению. Дуализм партии / профсоюзов был (и остается!) одним из основных средств распространения иллюзий и, следовательно, консервации пролетариата как экономического / политического класса внутри системы (экономические требования заработной платы и политические призывы к демократическим реформам). Репрессии в июне 1848 года во Франции (массовое убийство рабочих войсками генерала Кавеньяка) стали символом фундаментального антагонизма между буржуазной демократией и коммунизмом. Маркс и Энгельс не извлекли из этого факта никаких уроков, кроме необходимости существования и политической независимости пролетарской партии для продолжения перманентной революции и победы над буржуазией путем завоевания власти. Опыт Парижской Коммуны заставил их сделать другие выводы и изменить свои прежние позиции.

После государственного переворота 1851 года во Франции (см. «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта») Маркс и Энгельс сделали теоретический анализ, который констатировал смещение жизненно важного центра классовой борьбы в сторону Германии, наряду с Англией, которую они считали эпицентром мировой революции, несмотря на ловушку ирландского вопроса (штаб-квартира «Международного Товарищества Рабочих» находилась в Лондоне с 1864 года). Несмотря на опасность, исходящую от гегемонистских претензий прусского канцлера Бисмарка, они рассчитывали на импульс демократических и республиканских идей, которые были приведены в действие в рамках его борьбы за германское единство. С тем же мотивом, который разделялся царизмом и Австрийской империей, Вторая наполеоновская империя возникла в Европе как дополнительный барьер на пути дальнейшего развертывания революционного процесса. Против войн, которые они называли «династическими» (например, попытка Наполеона III расширить границы Французской империи путем подавления демократических движений), Маркс и Энгельс от имени пролетариата поддерживали так называемые «оборонительные» войны, поскольку они рассматривались в перспективе национальной независимости. В сентябре 1870 года, когда Наполеон III объявил войну Германии, ими было сказано: «Немецкий рабочий класс решительно поддержал войну, предотвратить которую он был не в силах, как войну за независимость Германии и освобождение Франции и Европы от этого пагубного инкуба, Второй Империи. Именно немецкие рабочие вместе с сельскими рабочими снабдили сухожилиями и мускулами героических хозяев, оставив позади себя полуголодные семьи. Истребленные боевыми действиями за границей, они снова будут истреблены страданиями у себя дома». («Вторая речь о франко-прусской войне», Лондон, 9 сентября 1870 г.)

Таким образом, с самого начала, поскольку эта война привела к восстановлению республики во Франции, несмотря на неспособность немецкого рабочего класса предотвратить реализацию аннексионистских целей своей буржуазии (Эльзас-Лотарингия), Маркс и Энгельс рекомендовали французскому пролетариату, чтобы он не поднимал восстания, а вместо этого ждал консолидации Республики, используя выигранное время для построения своей классовой организации: «Французский рабочий класс находится поэтому в чрезвычайно трудных условиях. Любая попытка расстроить новое правительство в нынешнем кризисе, когда враг почти стучится в двери Парижа, была бы отчаянной глупостью. Французские рабочие должны выполнять свои обязанности как граждане; но в то же время они не должны позволять себе поддаваться влиянию национальных воспоминаний 1792 года, как французский крестьянин позволил себя обмануть воспоминаниями о Первой империи. Им нужно не повторять прошлое, а строить будущее. Пусть они спокойно и решительно расширяют возможности республиканской свободы для работы своей классовой организации. Это подарит им новые геркулесовы силы для возрождения Франции и нашей общей задачи – освобождения труда. От их энергии и мудрости зависит судьба республики» (там же.)

После осады и падения Парижа, а также после того, как восстание рабочих отказалось пойти на разоружение своих сил – Национальной гвардии (18 марта 1871 г.) и была провозглашена Коммуна, анализ, ранее сделанный Марксом и Энгельсом относительно абсолютного приоритета демократическиго этапа революции был опровергнут. Это движение, в высшей степени социальное, опровергнет все их предсказания о прогрессивности национальной независимости на шахматной доске европейских государств и империй. Дальнейшее экономическое развитие капитализма довершит дело; отсюда и отказ Розы Люксембург от их тезисов о Польше (см. «Промышленное развитие Польши», 1898). В 1891 г., отмечая 20-летие Коммуны, несмотря на попытки обосновать правильность анализа Генсовета 1-го Интернационала в его первых двух Посланиях (23 июля и 9 сентября 1870 г.), Энгельс, тем не менее, подчеркнул социальный характер Коммуны: «Таким образом, начиная с 18 марта, резко и отчетливо проявился классовый характер парижского движения, который ранее был отодвинут на второй план борьбой с иноземными захватчиками. Поскольку почти все без исключения, кто заседал в Коммуне были рабочие или признанные представители рабочих, ее решения носили явно пролетарский характер». («Введение в Гражданскую войну во Франции»)

30 мая 1871 года, через два дня после того, как последние бойцы Коммуны были убиты на склонах Бельвиля версальскими войсками, Маркс, со своей стороны, провозгласил главный и фундаментальный урок этого общественного движения: «… рабочий класс не может просто напросто овладеть готовой государственной машиной и использовать ее в своих целях». («Третье обращение Генерального совета к Интернационалу», в «Гражданской войне во Франции», 1871 г.)

Таким образом, Маркс перешел от точки зрения, призывающей к «завоеванию политической власти» пролетариатом, к позиции, согласно которой «следующая попытка французской революции больше не будет, как прежде, передавать военно-бюрократическую машину из одной руки в другую, но разобьет ее…» (Письмо Кугельманну, 12 апреля 1871 г.). Маркс считал, что данное изменение его прежней позиции было настолько важным, что дал дальнейшие разъяснения своей точки зрения в Предисловии к новому изданию Коммунистического манифеста от 24 июня 1872 года: «… Этот отрывок во многих отношениях мог бы быть по-другому сформулирован сегодня. Принимая во внимание гигантские успехи современной промышленности с 1848 года и сопутствующую им улучшенную и расширенную организацию рабочего класса, принимая во внимание практический опыт, полученный сначала во время Февральской революции, а затем, еще более, в Парижской Коммуне, где пролетариат впервые держал в своих руках политическую власть в течение целых двух месяцев, эта программа в некоторых деталях устарела. Коммуна в особенности доказала одну вещь, а именно, что «рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и использовать ее в своих собственных целях».