Неизвестный Пири

Топливо исчезло и привезенный генератор, предназначенный для освещения дома, стал не нужен. Быстро выяснилось, что ослики неэффективны, нескольких из них загрызли собаки. Голуби погибли от холода. Стеклянная крыша пропускала тепло, и ее следовало постоянно чистить от снега, который своей тяжестью мог проломить ее.

6 марта начался переход. Восемь участников экспедиции, пять инуитов, 12 саней и 90 собак составили караван. 10 марта одна из собак заболела бешенством. Через четыре дня Аструп свалился с сильнейшим расстройством желудка, а Ли отморозил палец на ноге. Пострадавших проводили в дом, и 22 марта движение возобновилось. Погода, однако, не благоприятствовала.

Книга Пири:

…свирепый встречный ветер и жалящий снег в лицо при температуре -35° заставили нас остановиться, когда было пройдено всего 3 мили. Собаки совершенно отказывались идти. Мы разбили лагерь. Я, Энтрикин и Болдуин со спиртовой плиткой заняли маленькую многофункциональную палатку, тогда как остальные трое разместились в шелковой палатке. Собаки были привязаны как обычно… и после ужина мы легли спать. Около пяти часов утра я был разбужен стремительным порывом ветра, который теперь дул с такой силой, что если бы наша палатка не была цельной, соединенной с полом, на котором мы лежали, то можно было ожидать, что ее в любой момент унесет ветром.

Ветер, сопровождавший эту бурю, фактически не поддается описанию, и если бы члены отряда были одеты чуть хуже, то наружу выйти было бы невозможно. Впрочем, Болдуин проводил свои систематические наблюдения у саней, примерно в 100 футах от палатки, и поочередно с ним я приносил горячий чай и гороховый суп тем троим, кто находился в другой палатке, на расстоянии примерно 50 футов. На протяжении всего дня и всю следующую ночь сила ветра неуклонно возрастала до тех пор, пока наши голоса перестали быть слышны во второй палатке, даже когда мы кричали изо всех сил.

В четверг после полудня ветер ворвался в шелковую палатку, и, чтобы не задохнуться, ее жильцы вынуждены были любыми способами выбраться наружу и перейти в бо?льшую палатку. Во время этого перехода Дэвидсон отморозил себе пятку, а Кларк – палец на ноге и три пальца на руках. Как только они оказались в безопасности в нашей палатке, Энтрикин уступил свой мешок Кларку. Я отдал свои спальные брюки из оленьей шкуры Дэвидсону, а доктор свернулся калачиком у большого мешка. Осталось немного места между шестом и входом в палатку, где могли стоять мы с Энтрикином. Это место постоянно уменьшалось в размерах, потому что снег, несмотря на наши максимальные усилия, продолжал просачиваться через полог после того, как вошли парни. Какое-то время спустя места осталось только для одного из нас, и мы по очереди стояли, держась за шест, и периодически опускались на снежный занос, чтобы вздремнуть пару минут. За ночь мы несколько раз готовили чай, чтобы согреть и взбодрить ребят. Хлопанье палатки, оглушительный рев ветра и дьявольский свист пурги, а также визг и вой бедных собак создавали картину сущего ада, которую невозможно забыть.

Утешало лишь то, что благодаря качеству и покрою нашей меховой одежды никто из отряда серьезно не пострадал от холода, покуда мы были в палатке. Хотя сам я во время всей этой бури был без спального мешка или какого-либо иного покрывала, а только в походной одежде из оленьего меха, мне было тепло и уютно.

Рано утром в пятницу, 23 марта, ветер начал стихать, а в 7 часов я вышел, и увиденное зрелище повергло меня в уныние. Половина собак крепко вмерзла в снег – некоторые лапами, некоторые хвостами, а некоторые и тем, и тем. Две были мертвы, а все остальные находились в самом плачевном состоянии. В результате безжалостного ветра в их шерсть набилось множество льда и снега. Несколько собак смогли отвязаться и разорвали двойной спальный мешок и большую часть упряжи… Анемометр Болдуина, его барограф и термограф, которые в результате его изобретательности и настойчивости продолжали запись на протяжении всей бури, показали, что в течение 34 часов средняя скорость ветра составляла свыше 48 миль в час, средняя температура была около -50°, а минимальная – ниже -60°… С учетом того, что мы находились на высоте около 5000 футов над уровнем моря… можно считать, что этабуря побила рекорд как самый суровый шторм, когда-либо встававший на пути арктических экспедиций[35 - Эндрю Фримен заметил, что Пири без ложной скромности всегда искал возможность назвать себя «первым», приписать себе новые рекорды. В этом, собственно, нет ничего плохого. В тексте выделены те достижения Пири, которые он посчитал рекордами.] (выделено мной. – Д. Ш.).

Еще двое покинули ледяной щит: Дэвидсон и доктор Винсент. Последнему вменялось довести Дэвидсона до базы и остаться там, чтобы лечить больных. План Пири потерпел крах.

Энтрикин отморозил ступни и потянул спину. Сани ломались, собаки слабели и умирали. Шторм остановил путников на три дня. Повествование Пири:

…еще две собаки заболели пиблокто… Одна из них… – сильный, большой и похожий на волка зверь… преподнес нам перед тем, как его убили, самое свирепое и кровопролитное зрелище, которое я когда-либо видел. Он в ярости набрасывался на всех собак в упряжке и, полуслепой от пены и крови, был нещадно изорван собаками, на которых нападал. Когда на него наставили ружье, он стоял совершенно обессиленный. Его голова и шея опухли и увеличились в размерах вдвое, уши были порваны в клочья, глаза налиты кровью. Из пасти капала кровавая пена, которой также было покрыто все его тело. Шерсть была всклокочена. Хотя собака настолько ослабла, что едва стояла, она все же готовилась наброситься на ближайшего к ней пса, но пуля пронзила ее мозг, и она рухнула, дергая лапами, на забрызганный кровью снег.

10 апреля в 128 милях от базы Пири остановил движение. Он спрятал запасы, обозначив депо шестом высотой 14,5 фута, и измученные люди повернули к дому. Брайс пересказывает дневник художника Стоукса, встретившего несчастных: «Он [Пири] выглядел оторопелым, растерянным, взгляд его был совершенно диким. На лице, красном и обмороженном, с выцветшими бородой и бровями, слепящая метель и встречный ветер оставили оттиск в виде морщин. В каждой из них читались разочарование и крушение надежд. Оставшаяся часть группы вскоре вернулась назад в Энниверсари-лодж. Все либо имели серьезные обморожения, либо страдали от снежной слепоты и были покрыты вшами».

Они прибыли 20 апреля и долгое время приходили в себя. 16 мая Пири и Ли отправились на юг, к мысу Йорк, чтобы увидеть Железную гору[36 - Iron Mountain.], состоящую, судя по рассказам инуитов, из трех метеоритов, получивших названия «женщина», «собака» и «палатка». Охотник, сопровождавший Пири и Ли, в нужном месте раскопал снег. Пири пишет:

…когда яма достигла около трех футов в глубину и пяти футов в диаметре, точно в 5:30 утра в воскресенье, 27 мая 1894 года, бурая глыба, бесцеремонно разбуженная во время своего зимнего сна, впервые за долгий период своего существования встретила устремленный на нее взгляд белого человека.

Пафос, я думаю, к месту. С точки зрения карьеры лейтенанта день 27 мая 1894 года не менее важен, чем 4 июля 1892 года, когда Пири стоял возле скалы Флота. Новый подарок, предназначенный Соединенным Штатам Америки, был, в отличие от канала Пири, настоящим и, как выяснится, во всех смыслах весомым: «женщина» весила 4 тонны, «собака» около 400 килограммов, «палатка» – 31 тонну. Лейтенант Пири (но тут, конечно, уместнее сказать: инженер-строитель Пири) разработает уникальную операцию по вывозу «палатки», и через три сезона все метеориты станут экспонатами Американского музея естественной истории. Президент музея Моррис Джесуп возглавит Арктический клуб Пири, станет главным меценатом, а Пири в 1901 году назовет северную точку Гренландии мысом Моррис-Джесуп. Об этом разговор впереди.

Пири нацарапал на железном камне букву «П» (как выяснилось, прикоснулся он к «женщине») – и в 112 ярдах оставил записку.

Между тем в Энниверсари-лодж «в команде назревало недовольство». Уимс отмечает: «…много раз хирург доктор Винсент в обращении с Пири был демонстративно груб».

Спутники Пири страдали от бюрократии и автократии, от плохого и раздельного питания. Готовя пищу для семьи Пири, помощница Джозефины «травила байки о том, какими изысканными нездешними деликатесами наслаждались Пири, в то время как остальные довольствовались тюленями и моржами».

Кто-то назвал жизнь отряда «кромешным адом».

Позже в газете Philadelphia Press были опубликованы слова Свейна: «…Ни один из участников экспедиции не был приглашен на обед к ним [семье Пири]. В течение последних двух месяцев… меню для общего стола членов команды было таким:

Завтрак. Кукурузная каша, которую Пири скудно посыпал сахаром, бекон, полностью лишенный жира, иногда – столовая ложка консервированной тушеной фасоли, кофе.

Обед. Вареное мясо тюленя, по вкусу напоминающее залежалую баранину, приправленную керосином, кукурузный хлеб, кофе.

Ужин. Мясо оленя, если мы могли добыть его, или мясо тюленя, если не могли добыть оленину. Иногда бобы, половина ломтика белого хлеба, кофе.

В воскресенье утром в качестве особого угощения мы получали на десерт банку консервированных томатов на всю группу».

Одной из причин общего недовольства было присутствие миссис Пири. Та же газета дипломатично сообщила: «Члены отряда… единогласны во мнении, что присутствие женщины – это большая помеха в арктических исследованиях и никогда ничем иным не будет. Миссис Пири проявила смелость и самоотверженность, но участники последней экспедиции ее мужа, видимо, думают, что команда добилась бы большего успеха без нее».

Так или иначе, Джо с дочкой готовилась к отъезду, а лейтенант твердо решил проработать в Гренландии еще один год. Уимс интригует: «…наступил момент, когда Пири мог узнать, сколько же людей вызовутся остаться с ним».

Командир словно ответил на этот вопрос:

Дэвидсон и Карр были нетрудоспособны – первый отморозил пятку, второй повредил спину; другие члены моего отряда обнаружили, что работа в Арктике – это вовсе не пикник, как они предполагали, и, мудро рассудив, что осмотрительность – лучшая составляющая доблести, решили вернуться домой; только Ли и Хенсону хватило достаточной твердости характера и преданности, чтобы остаться.

Аструп

Фактически лейтенант обвинил своих спутников в дезертирстве, в число «предателей» попал и Аструп. Тот самый юноша, что сопровождал Пири в его великолепном походе через Гренландию в 1892 году, знавший лучше любого другого, насколько трудна работа на куполе. Аструп ни в чем не подвел шефа, и лишним доказательством того, что Пири был доволен своим юным спутником, служило приглашение Эйвина в новую экспедицию. Чем же молодой ученый прогневал начальника?

Спустившись с купола в лагерь и придя в себя после жесточайшего отравления испорченными консервами, норвежец по собственной инициативе в сопровождении инуита отправился в 25-дневное путешествие, чтобы изучить берега залива Мелвилл. Пири и Ли искали железное богатство инуитов, Аструп занимался исследовательской работой. Самоотверженность юноши не подлежит сомнению. Именно Пири Аструп вручил свои результаты – подробное описание всей крайне сложной береговой черты залива.

Норвежский полярный исследователь Эйвин Аструп

По-видимому, несправедливое и обидное обвинение в адрес Эйвина было спровоцировано не его отъездом, а именно его успешной работой.

Аструп в отличие от мудрого Кука не стал спрашивать разрешения Пири и опубликовал свои исследования. Упомянутый в главе 3 французский географ Рабо высоко оценил работу норвежца: «В течение этого времени господин Аструп… обошел на санях северо-западное побережье Гренландии… и исследовал 300 километров ранее неизвестного побережья. Эти топографические изыскания являются главным географическим результатом экспедиции…»

Американцы обиделись: «…неправильно говорить, что этот документ [доклад Аструпа] – единственный или даже самый важный результат экспедиции, напротив, он несомненно уступает очень тщательной и точной работе лейтенанта Пири в заливе Инглфилд, полную карту которого он сделал первым…» В адрес норвежца последовали упреки: «Мистер Пири – человек, имеющий прекрасную репутацию, опыт и возможности которого хорошо известны, был руководителем экспедиции и нес ответственность за ее результаты. На мистере Аструпе никакой ответственности не лежало. Он был волен, если его не останавливали моральные принципы, заявить о себе любым способом, сулящим надежду на временное признание столь молодому человеку. Он выбрал правильный момент, так как его отчет и карта появились в печати в то время, когда мистер Пири вновь был на ледяном Севере, вне досягаемости для каких-либо видов связи на неопределенный срок; человеку с критичным складом ума это должно дать повод для сомнений, если только не для подозрений».

Аструп, как и Вергоев, погиб. New York Sun напечатала сообщение из Христиании: «Отряд, вышедший на поиски Эйвина Аструпа, норвежца, который был с мистером Пири… сегодня обнаружил его мертвым… За несколько дней до Рождества Аструп отправился в лыжную экспедицию. Он отсутствовал около трех недель, его друзья начали беспокоиться и собрали отряд для поисков».

Фредерик Кук дал свое объяснение: «Берега залива Мелвилл были исследованы Эйвином Аструпом, когда тот был членом экспедиции Пири 1894–1895 годов. Аструп был также и в первой экспедиции Пири в 1891–1892 годах и служил бесплатно. Он зарекомендовал себя преданным делу человеком и верным помощником мистера Пири и помогал ему, когда тот в 1892 году совершил переход через ледники внутренней Гренландии. В 1895 году[37 - Правильно – в 1894 году.] Аструп серьезно отравился пеммиканом 20-летней давности. Это произошло оттого, что Пири совершенно беззаботно поставил ему негодное для употребления продовольствие… В невероятно сложных условиях он [Аструп] исследовал и нанес на карту контуры ледяных барьеров, ледники, горы и прибрежные острова в заливе Мелвилл. Это была серьезная работа, настоящее исследование. Вернувшись, он обработал собранные материалы и опубликовал их, принеся известность и славу экспедиции, которая в остальном окончилась неудачей.

Эта публикация вызвала зависть Пири, и он публично осудил Аструпа. Тот, совсем еще молодой человек с чувствительным сердцем, сильно страдал от такой несправедливости и едва не лишился рассудка… Днями и неделями Аструп отказывался говорить о чем-либо, кроме как о низости Пири по отношению к нему и его спутникам, которых Пири обвинил в позорном дезертирстве. Затем совершенно неожиданно Аструп покинул мой дом и вернулся в Норвегию. Тогда мы узнали о его самоубийстве. Так из-за узколобости, несносной жестокости Пири была загублена человеческая жизнь. Это не прямое убийство, однако случившееся ужасно, так как жизнь молодого, благородного человека была погублена трусливым диктатом завистливого эгоиста»[38 - Здесь и далее при цитировании книги Кука «Мое обретение полюса» перевод в некоторых случаях уточнен по первоисточнику.].

Как и в случае смерти Вергоева, комментарий Кука, возможно, слишком прямолинеен. Но его слова – свидетельство того, что Аструп и в самом деле чувствовал себя оскорбленным.

Роланд Хантфорд в книге «Скотт и Амундсен», изданной в России под заголовком «Покорение Южного полюса. Гонка лидеров», упоминает, что Амундсен очень тепло относился к Аструпу. Знаменитый норвежец признавался: «…он воодушевил меня». Амундсен тоже считал Пири виновным в смерти Аструпа.

Эйвину было 24 года. Легко представить себе, в какое крайне болезненное состояние может прийти молодой человек, когда тот, кто долгое время был для него и близким товарищем, и начальником, и кумиром, уничтожил все то прекрасное, что сложилось в восторженной душе. Чувство обиды и подавленности подспудно притупляет механизм самозащиты, природная осторожность снижается. Возможно, несчастный во власти этих чувств и не ищет гибели, но беда сама будто преследует его. Все это, вероятно, относится и к трагедии Аструпа, и к трагедии Вергоева.

В свою двухтомную книгу, которая вышла уже после кончины норвежца, Пири включил исследование молодого ученого в Северной Гренландии с таким учительски-назидательным примечанием:

Содержание этой главы уже было опубликовано. Аструп огласил свои результаты сразу же по возвращении домой в 1894 году.

Однако, признавая, что это очевидное нарушение этики было лишь результатом юношеского стремления увидеть свою работу в печатном виде, я очень рад придать его труду тот вид, в котором, как я надеюсь, он обретет свою более долговременную форму и более широкое распространение, чем те, которые он, вероятно, получил бы, имея свой первоначальный вид.

«Я покончил с этим»

Дневник Пири от 28 августа 1894 года:

…Должно быть, тех, кто остался на корабле, впечатлило это зрелище: маленькая лодка, отошедшая от борта судна… Я не смотрел ни на что другое, кроме белого платка, которым Джо махала мне из иллюминатора своей каюты. Так с уходящим кораблем заканчивается злополучная первая часть моей экспедиции и начинается вторая.

Лодка удалялась от судна, и люди на борту спрашивали себя, сохранят ли свои жизни эти три смельчака, обреченные еще на один год заточения. По определению Пири, первая часть экспедиции закончилась, и ее финалом можно было считать эту безрадостную картину.

Поговорим о мотивах Ли, оставшегося на вторую зимовку, сулившую, казалось, только невзгоды.

Журнал Американского географического общества утверждал, что лейтенанту удалось «уговорить одного из мятежников остаться с ним и его чернокожим слугой Мэттом Хенсоном».