Драконовы сны

Он вытер нос рукавом и некоторое время молчал, глядя в камин, словно бы трепещущие синим язычки огня будили в нем какие-то воспоминания, затем принялся рассказывать.

– Нашел я как-то раз яйцо на куче мусора в лесу. Во-от такое, – Телли показал руками. – А жрать хотелось, ну, просто невтерпеж. Дай, думаю, спеку. А как его? В огонь же не сунешь… Ну, я его – в золу. И задремал. Угрелся у костра. А утром просыпаюсь – лежит на куче пепла скорлупа, значит. Толстая такая. Половинки. И этот, значит, мне под бок подлез и дрыхнет, ровно кошка. Маленький такой, зеленый, с крылышками… Ну не убивать же мне его было, верно? Аккурат с тех вот самых пор так вместе вот и ходим. Я, вроде как, ему заместо мамки… Или дядьки, – подумав, добавил он.

– А где нашел-то ты его?

– В лесу, я ж говорю. В предгорьях, что за Вышеградом, у камней.

– Каких еще камней?

– Ну этих… тамошних. Кругами там которые…

– Вот как? Интересно, – Рудольф заерзал в кресле. Подвернул накидку. – Гм… И долго вы так э-ээ… ходите?

– Да уж полгода скоро. Весной я его подобрал. Все веселей с ним. Народ только вот пялится.

– Чего ж тогда ты в город-то подался?

– Да жрет уж больно много. Растет, так его… А тут рыба по осени дешевая у вас, я на коптильню и устроился. А после, значит, и турнули нас оттудова обоих.

Рудольф умолк и погрузился в размышления. Молчал и Телли. Котелок в камине мягко пыхал паром, наполняя маленькую комнату сладковатым запахом вареных овощей. За окном уже совсем стемнело. Часы на башне пробили двенадцать. Рудольф помаленьку начал клевать носом.

– Однако, – хмыкнул он, в очередной раз очнувшись от дремоты, – куда это Жуга запропастился? Уж не случилось ли чего?

– Да что с ним станется, – отмахнулся Телли. – Должно быть, у ворот застрял. Я ж говорил…

Что именно он говорил, осталось загадкой. С улицы донесся топот, шум, пыхтение и сдавленная ругань, дверь распахнулась от мощного пинка и в дом ввалился травник, на пару с каким-то усатым седым мужиком волочивший третьего. Этот третий был, похоже, без сознания, из его рваных, подвязанных грязными тряпками ран сочилась кровь. В другой руке Жуга тащил наполовину расплескавшееся ведро.

– Рудольф, прими! – крикнул он с порога, сунул ведро старику и обернулся. – Телли, дождевик тащи – вон ту синюю бутылку… Чего уставился? Скорей!

Оцепеневший было мальчишка встряхнулся и бросился к полке.

Напуганный со сна, Рик заметался очумело, схлопотал от травника пинка под хвост и в панике удрал по лестнице наверх, откуда теперь не без опаски наблюдал за всей творившейся внизу суматохой. Вдобавок ко всему, дракошка, убегая, сшиб с каминной полки деревце в горшке и теперь вдвойне не спешил возвращаться, догадываясь, что за это дело его тоже не погладят.

– На стол, Людвиг! На стол! Тил! Иголку!

– Что?

– Кончай трепаться, у меня руки в крови. Вдевай!

Одним движеньем травник смахнул со стола посуду, освобождая место для раненого, рванул из-за пояса нож, проверил пальцем остроту клинка и принялся срезать набухшие кровью повязки. Телли приволок ему синюю бутылку, корпию, моток свежего бинта и теперь во все глаза смотрел, как ставшие вдруг необычайно ловкими тонкие пальцы травника проворно что-то зажимали, чистили, сшивали, растягивали, отрезали лоскуты висящей содранной кожи и присыпали раны тонкой пылью дождевичных спор, от которой багровая венозная кровь останавливалась, как по волшебству. Особо глубокую рану на правой ноге, струившуюся ярко-красным, пришлось перетянуть жгутом и только после бинтовать. Закончив возиться с ногами, травник принялся за руку и Телли замутило от тошнотворного запаха паленого мяса – левая рука у парня оказалась обожженной снизу от ладони и почти до локтя. Жуга некоторое время молча рассматривал ожог, затем огляделся и прищелкнул окровавленными пальцами:

– Телли! Известку неси. Знаешь, где лежит?

Тот кивнул и умчался. Жуга тем временем стащил с полки широкогорлую вместительную банку белого стекла и наполнил ее водой. Зачерпнул ложку негашеной извести из принесенного мальцом кулька, развел в воде и осторожно, едва касаясь тряпкой обгоревшей кожи, промыл известковым раствором рану. Деревянной лопаткой наложил на поврежденное место вязкую густую мазь и после, не размазывая, перебинтовал. Мазь (Телли это знал, ибо готовил ее сам) состояла из воска, сосновой живицы и свиного сала – поровну всего и переваренное вместе.

– Все, Людвиг, можешь отпускать, – кивнул Жуга и вытер пот рукавом. – Рудольф! Подсунь ему чего-нибудь под голову. И дай попить. Ему и мне.

– И мне, – седоусый старик развернул закрутку и снял жгут с ноги паренька. Поднял взгляд на старьевщика. – Здорово, Рудольф, – сказал он неловко.

– Здоров будь, Людвиг, – помолчав, ответил тот. – Давно не виделись.

– Давненько.

– Что за парень? – Рудольф склонился над столом. – Знаешь его?

– Чего ж не знать, – хмыкнул тот. – Бликса это. Сковородник. Ходит по дворам, лудит, паяет.

Рудольф зачерпнул из ведра, медленно, с ложки принялся поить раненого. Нахмурился.

– Кто ж его так-то?

– А вот это, веришь ли, и сам не знаю, – поколебавшись, развел руками страж ворот. – Видел, а не знаю. Может, друг твой рыжий чего скажет… А, Жуга? Слышь? Что за тварюга парня-то погрызла? Знаешь, нет?

Жуга стоял у камина, хмуро и сосредоточенно вычищал ножом из-под ногтей запекшуюся кровь. Поднял голову, посмотрел на Телли, на Рудольфа и отвернулся.

– Не сезон им, – невпопад пробормотал он, будто оправдывался перед кем-то. Спрятал нож и нелепо повел руками, словно не зная, куда их девать. – Не сезон…

Он поддел башмаком остатки деревца и толкнул их в огонь.

– Что?

– Ты все расскажешь мне, Рудольф, – сказал Жуга вместо ответа. – Все про все, ты понял?

Жуга не спрашивал, а произнес это, как нечто, не подлежащее сомнению, и старьевщик почему-то понял – да, расскажет. И не нашелся, что ответить.

Травник между тем стащил с полки бутылку, выдернул с коротким «тым!» зубами пробку, помедлил и выплюнул ее в камин – деревяшка вспыхнула спиртовым синим пламенем. Плеснул в стакан остатки самогона, покосился на раненого Бликсу. Снова, будто наяву, перед ним возникло видение огромных, горящих желтизной собачьих глаз, слепая темнота проулка, раскаленное жало паяльника, рассыпанные угли…

Часы на башне с натужной усталостью пробили час.

– Не сезон, – повторил Жуга и опустил взгляд. Стакан в его руке дрожал. – А так хотелось хоть немного пожить спокойно…

Он вздохнул и одним глотком опрокинул самогон в пересохшее горло.

Суета в доме старьевщика наконец утихла. Страж ворот ушел домой. После ужина (забытая капуста разварилась в нитки), Жуга отправил Телли вместе с безобразником драконом спать наверх. Перебинтованного вдоль и поперек лудильщика еще раньше уложили в комнате Рудольфа – тот ради такого дела предоставил свою кровать. Старик вообще вел себя сегодня на редкость странно, был хмур, рассеян, а на вопросы отвечал коротко и невпопад.

– У него хоть родичи-то есть? – спросил он травника.

Тот лишь пожал плечами; он был занят – варил на последней воде для раненого сонное питье. Дрова в камине громко потрескивали, в трубе порывами завывал ветер. Надвигалось ненастье. Подбросив дров, Жуга убрал котелок с огня и уселся на коврик. Рудольфу стало не по себе от позы травника – точь-в-точь так же днем сидел мальчишка. Травник долго молчал, раскрасневшийся от водки и огня, ерошил пятерней всклокоченные рыжие вихры. После всей недавней суматохи в доме было необычно тихо и тепло. Бесновался ветер за окном. Наконец Рудольф не выдержал молчания и первым начал разговор.

– О чем ты меня хотел спросить?

– Вот и я думаю – о чем, – хмыкнул Жуга. – Обо всем сразу нельзя, а выбрать что-то одно не получается.

– Раз так, давай уж просто хоть поговорим. Обо всем сразу.

– Ну что ж. Давай.

– Что за зверюга парня покусала?