Непокоренный «Беркут»

– У нас тихо, а на въезде страсти кипят. Пять минут назад провели бойца, ключицу сломали. Выломали шлагбаум и им как тараном пытались пробить шеренгу, наши отобрали. Не понятно, зачем им в Кабмин надо, там никого уже нету, все через задний выход разбежались, – Серега Саркисов был рад поболтать.

– Им интересен сам процесс. Мы это уже в 2011 проходили, – ответил Иван.

К вечеру все начали успокаиваться. Сначала пропали боевики и понемножку стал расходиться более мирный контингент. Смена наверно закончилась? Осталось несколько человек с флагами «Свободы» – у этих, наверное, посуточная вахта. Перед Кабмином валялись кучи мусора. Ветер раздувал бумажки, под ногами хрустело стекло. Склон напротив въезда вытоптали и от него по асфальту тянулись куски грязи. На стеле качался на ветру флаг Евросоюза, а рядом с ним обвис, запутавшись в тросах, украинский стяг. Серое здание Кабинета Министров было подсвечено снизу прожекторами и массивные серые колонны создавали впечатление нерушимости украинского правительства. Они грозно смотрели на букашек, суетящихся внизу, пытающихся решить свои сиюминутные проблемы, обрести чаянья и исполнить мечты и надежды.

Командир вышел из здания и дал команду:

– Командиры рот, стройте личный состав. Проверяйте людей и амуницию.

После докладов ротных колонна двинулась к автобусам. Иван зашел в автобус и стал укладывать спецсредства. Все были оживлены и обсуждали сегодняшние события.

– Ужинать будем? – спросил кто-то сзади.

– Да надо, а то пропадет то, что из дома брали. Жалко, – ответил Андрей Кольницкий.

– Я не буду, пацаны, меня сегодня газом накормили, что-то тошнит, – отказался Леха Каустович, он же Рыжий.

Невысокого роста, коренастый, уверенно стоящий на коротких, чуть кривоватых ногах, Леха Каустович своим телосложением был похож на небольшого французского бульдога. У него и хватка бульдожья, если схватит – уже не отпустит. Проходя отборочный спарринг в «Беркут», с противником своим он сцепился крепко, метелили друг друга от души, пока Каустович не ухитрился взять своего оппонента на удушающий, еле растащили, тот уже начал терять сознание. Кто-то из присутствующих бойцов сказал: «Ну, ты, „Рыжий“, просто зверь!», потрепав его по мокрой от пота огненно-рыжей шевелюре. И хотя сейчас Алексей постоянно бреется налысо, так и прилипло к нему «Рыжий». К спорту Леха относился с фанатичной преданностью. Для тренировок преград ему не было: дождь, снег или солнце – полтора часа в день он отдавал спорту. Тягая гантели, эспандер, растягиваясь, он полностью растворялся в любимом занятии.

В автобус зашел фельдшер и поинтересовался:

– Больные есть?

Журба, часто моргая покрасневшими глазами, спросил:

– Есть глазные капли и от тошноты таблетки?

– Капель нет. Завтра обещали дать, промой водой хорошенько, а от тошноты возьми вот пачку угля и фталазол, – посоветовал фельдшер.

Раздав еще три пачки угля, медик ушел.

– Ген, пойдем, сольешь, я глаза промою, – позвал друга Иван.

Промыв глаза, которые печь уже перестало, но теперь резало и постоянно чесались, Иван поднялся в автобус и попытался устроиться поудобнее на своем месте. Достал телефон и набрал номер.

– Привет, мам. Как вы там? Как папа? Да у меня все в порядке. Одеваюсь тепло, и носки твои вязанные взял, поесть хватает. Берегу я себя, не переживай. Ладно, как там твое здоровье, да что ты вечно со своей дурацкой пословицей: «Как говно коровье». Я серьезно тебя спрашиваю. Что у папы, сердце не болит? Послушав еще минут пять маму и поговорив с отцом, Журба позвонил жене. Поговорив с женой и дочками и пожелав им спокойной ночи, попробовал устроиться на сиденье поудобнее.

– Игорек, можешь свет выключить? – спросил он у водителя. С задних сидений раздались возмущенные крики, что они еще спать не ложатся и свет им нужен.

– Тогда, Игорь, выруби хотя бы впереди, – попросил Иван.

Спереди свет погас, но гомон сзади не давал заснуть.

– Мужики, можно там потише? Люди уже спят, а то сейчас тоже спать ляжете! – предупредил недовольным голосом Журба.

Сегодня день как-то с утра не заладился. Впопыхах забыл надеть противогаз и когда пришли под Кабмин, пришлось бежать назад за противогазом в автобус. Возвращаясь назад, поскользнулся и чуть не упал на мокрых ступеньках. Глаза резало от вчерашнего газа, с утра еле открыл, веки опухли и покраснели. Вроде вчера и водой промыл, а сегодня еще хуже. Еще этот мелкий противный дождь шел уже несколько часов подряд, холодный ветер пытался вырвать у мокрого озябшего тела остатки тепла. Бушлат и свитер промокли и, прикасаясь к телу, вызывали неприятную мелкую дрожь, от которой начинали цокать зубы. Иван старался вжаться в стену здания Кабмина, где небольшой козырек прикрывал от дождя. Сегодня из-за дождя пыла у митингующих поубавилось, стоя под зонтиками, выкрикивали лозунги, но на шеренги ментов не лезли, предпочитая не мокнуть и не вымазываться в грязи. Но даже несмотря на спокойствие, «Беркут» не убирали, одно, что разрешили – стоять на ступенях Кабмина. Внутрь не пускали, только в туалет. Все, кому хватало места, прижимаясь к стене, старались хоть немного укрыться от дождя, остальные мокли. Около двух разрешили половине бойцов зайти внутрь здания немного просохнуть. Командиры взводов построили бойцов и завели внутрь. Внутри было тепло и уютно. Правда, сидеть было негде, поэтому бойцы, подложив броники, садились на мраморные ступеньки и, облокотившись на перила, разморенные теплом, дремали. Иван позвонил жене:

– Да нет, все нормально, сидим в автобусах в резерве. Как кормят? Кормят нормально. В «дебчика» играем. Ну, все, давай, пока, наша очередь играть, – отмазался Иван. А сам, подложив под голову шапку, облокотился на мраморные перила и, вытянув ноги, постарался расслабиться и унять противную дрожь. «Как мало человеку нужно для счастья, – подумал Иван, – в автобусе так не растянешься, ночью раза три выходил на улицу размять затекшие ноги. Хорошо, дома взял маленькую подушечку под голову: „Старый воин – мудрый воин“, положил мешок со спецсредствами, на него подушечку и домашняя перина готова». Из задумчивости милиционера вывел женский голос. Подняв голову, он увидел женщину бальзаковского возраста в норковом полушубке и высоких черных ботфортах. Она стряхивала дождевые капли с зонта прямо на пол, с недовольным выражением лица обращаясь к седому мужчине лет пятидесяти, одетому в длинное кашемировое пальто, с портфелем в правой руке.

– Виктор Леонидович, ну что это такое, сидят на ступеньках, кто их сюда пускает?

– Любочка, пусть ребята погреются, это же наши защитники, притом, что выше первого этажа их не пускают, – успокоил он женщину, которая капризно кривила пухлые губки. И переключившись на другую тему, парочка зашла в приехавший лифт.

«Ну, спасибо, Виктор Леонидович, заступился, – подумал Иван. – Мы для них обслуживающий персонал, как дворник или уборщица, а может вообще, как собака во дворе, выше первого этажа не пускают. Да, поменялись люди». Иван вспомнил 2004 год, «Оранжевую революцию»: в администрации президента поддатый веселый начальник отдела предлагал «Хеннеси» отметить рождение внучки. От коньяка тогда отказались, но чаем он напоил, еще и печенья принес, хороший мужик, душевный, а сейчас?

– Выходим на улицу. Смена! – крикнул ротный. Все засуетились, стали одеваться. Выйдя на улицу опять под холодный дождик, Иван заметил, что людей перед Кабмином стало гораздо меньше, стоят, в основном, молча, иногда выкрикивая лозунги и речевки, вроде бы как смену отбывают.

– А где командир? – спросил Иван у ротного.

– Да их какой-то тип в гражданке собрал, – ответил ротный, – новые цэу раздает.

Через некоторое время пришел командир.

– Собирайте всех. Командиры рот пусть проверят и в автобус.

– Что-то он не в духе, – сказал ротный, – наверное, на верху опять чем-то недовольны.

В автобусе было сыро и холодно.

– Игорек, заведи возыка и печку на всю включи. Ты что, не мог натопить до нашего прихода? – спросил Иван.

– Откуда я знаю, когда вы придете. Позвонить надо было. Что солярку зря палить, – бурчал водитель. На верхних поручнях бойцы развешивали мокрые бушлаты и свитера, переобувались в тапочки, а мокрые берцы ставили к печке автобуса, места для всех не хватало, поэтому занимали очередь. В автобус зашел фельдшер и, стоя в дверях, спросил:

– Больные есть? О, вы уже по-домашнему, бельишко постирали и развесили.

– Я чувствую, заболеваю, есть спиртик для внутреннего растирания и сугрева? – поинтересовался Гена, стягивая мокрый свитер через голову.

– Спиритка нет, а чтоб согреться, иди с пацанами в прогресс, поиграй эспандером. Сразу согреешься, – не растерялся фельдшер.

– Ген, пойдем, сольешь мне, умоюсь. Балабол, – позвал Иван.

– Игорек, пожрать привозили?

– Да! Там в ящике картонном сухпай сзади стоит. Есть будем? – поинтересовался Игорь.

Иван разделся до пояса и на улице, громко фыркая, обмылся. Обтерся, натянул сухое белье. Зайдя в автобус, достал из чехла нож и стал нарезать сало, которое захватил из дома. В дверях показался командир второго взвода Григорий Иваныч, суровый мужик с непререкаемым авторитетом, и сказал:

– Старшие автобусов к командиру.

Иваныч был старожилом, помнил «Беркут», еще когда он только начинал формироваться, так сказать делал первые робкие шаги. В те далекие времена «Беркут» назывался ОМОН и создавался из сотрудников патрульно-постовой службы. Традиции только начинали формироваться, давая первые робкие ростки. Бывает, ему задают вопрос:

– Григорий Иваныч, чего на пенсию не уходишь?

– А что я там делать буду, здесь я в коллективе, среди ребят, а там на печке лежать.

Иваныч в свои года еще спокойно мог на турнике несколько раз подъем-переворот сделать и в рукопашке некоторым молодым фору может дать.

– Григорий Иваныч, есть будешь, все свеженькое, домашнее? – спросил Гена.