Гранатовый сок

И если бы я однажды решился вести личный дневник, мне тоже нашлось бы, что рассказать…

На этой мысли я оторвался от дум. Меня вдруг вновь посетило то странное отчётливое чувство чьего-то присутствия рядом. Будто кто-то, стоя за моей спиной, дышал мне в шею. А потом он положил руку мне на плечо – так неожиданно, что я вздрогнул.

Я резко вскочил, опрокинув за собой стул, и обернулся. Вгляделся в тёмный проём коридора. Показалось?..

Комната была пустой. Коридор тоже. Ни одной живой души, не считая меня.

Наверное, переутомился. Пора спать.

* * *

Я всегда любил плавать. Это чувство – когда стопы отрываются от твёрдой поверхности, и ты вверяешь своё тело эфемерной, прозрачной воде – ни с чем не сравнимо. Будто все земные заботы враз покидают тебя, и ты становишься свободным как рыба. А вода словно качает тебя в своей колыбели…

Но сейчас что-то идёт не так. Вода не принимает меня, как любящая мать. Она вовсе не чистая, а мутная и плотная. И, кажется, я тону.

Меня поглощает какая-то давящая, вязкая пучина. Пенистые волны, накатывая одна за другой, топят меня, не давая всплыть. Сначала я сопротивляюсь. Барахтаюсь руками и ногами, пытаясь удержаться на поверхности. Но все усилия тщетны. Я будто бы разучился…

Задерживаю дыхание – инстинктивно, чтобы не наглотаться. Открываю глаза. Ночь. Вокруг темно, только у берега мерцает слабый свет. Кажется, там сидит кто-то с фонариком. Брызги воды, которые я создаю, не дают мне разглядеть получше. Если это спасатель, то почему он не торопится прыгать за мной?.. Может, бродяга? Сторож?..

Да впрочем какая разница, кто он!

– Помогите! – кричу я, но раздаётся только сдавленное «буль-буль». Тёмно-синий кисель проникает в лёгкие, лишая возможности дышать.

Фигура на берегу встаёт в полный рост. Тусклый свет очерчивает стройный девичий силуэт, но лица не видно. Незнакомка ничего не говорит. Просто берёт в руки что-то вроде удочки и закидывает её в воду.

Ты серьёзно?! Я тут тону, а ты порыбачить решила?

Не успеваю я это подумать, как острая боль прошивает мою левую руку насквозь в районе вен. Плотная нить – красная как кровь – вьётся змеёй и описывает круги вокруг моего запястья.

«Попался! – знакомый едкий смешок. – Сегодня у меня крупный улов!»

Невидимая катушка начинает трещать, натягивая леску, которая тащит меня к берегу. Но почему-то я совсем не рад такому спасению. Я узнаю в незнакомке лесника. Без сомнения, это он, просто сегодня почему-то решил порыбачить.

Теперь я барахтаюсь уже в попытках освободиться от плена. Уж лучше я просто утону в бездонной пучине, чем попаду в лапы к этому извращенцу! То есть, извращенке…

Тень на берегу довольно смеётся, словно ей доставляют удовольствие мои метания. В какой-то момент она осекается и говорит уже серьёзно:

– Ни в воде, ни на суше тебе теперь нет места. Прекрати сопротивляться. Ты обречён.

«Обречён… обречён… обречён…» – это слово, будто брошенный камень, оставляет на воде круги.

– Даже не надейся!

Надо как-то отвязаться от её «удочки». Я в панике ощупываю запястье, ища узел красной нити. Кручу руку и так и этак. Узла нет. Что за чертовщина…

Меня бросает в жар, а кровь холодеет в жилах. Не может быть!

Красная нить не просто обвивает моё запястье. Она вообще не привязана ко мне. Нить выходит изнутри, глубоко из-под кожи – прямо из моей вены.

– Всё кончено, – прохладно констатирует откуда-то сверху рыбачка.

– Нет!!! – зажмурившись, я сжимаю красную нить в кулак.

– Не поможет… – шелестящий хищный шёпот.

– Поможет, ещё как!

Я стискиваю зубы и дёргаю нить – что есть сил, будто вырываю чеку из гранаты. Воздух разрезает громкий хлопок.

Моя вена лопается. А вместе с веной, треща, рвётся нить миров. Декорации рушатся. Океан ударяется о сушу и рассыпается вокруг меня фонтаном бурых капелек.

Я просыпаюсь в своей постели, забрызганной – от изголовья до ног – моей же кровью.

«Тебе не убежать. Не уплыть, не улететь, не скрыться. Ни наяву, ни во сне, – её голос быстрым пульсом стучит в висках. – Ты моя добыча. Ты привязан ко мне».

За окном ещё стояла ночь, но в комнате было светло от горящего белым светом кристалла. Подняв к лицу левую руку, сведённую от боли, я ахнул. Моё запястье было разрезано глубокой раной, и из разодранных в клочья вен во все стороны хлестала кровь.

Несколько секунд – и фонтанирующее кровотечение остановилось, чудовищная боль прошла, а рана зажила без следа. Осталось только вяжущее послевкусие – острый, животный, пронизывающий тело насквозь страх. Страх рыбы, которую поймали, чтобы зажарить кому-то на обед.

Глава 6. Не врач, а мегера

С утра эндокринолог, выслушав жалобы и окинув взглядом мою исхудавшую фигуру, вынес неутешительный вердикт:

– Госпитализировать, причём срочно. Желательно прямо сейчас – по «скорой».

Возражать я не стал – тем более, что температура моя к утру подскочила до невиданной отметки в сорок с хвостиком градусов, и на приём я приехал, колотясь от лихорадки.

В десятом часу я уже лежал в эндокринологии. Госпитализация тоже не прошла без приключений. В процедурном кабинете отделения при виде или, точнее, запахе чужой крови мне сделалось дурно – как и вчера, на заправке. Мир снова стал чёрно-белым, и я увидел себя со стороны. Пока медсестра брала анализ у другого пациента, я прошмыгнул к стоящим за её спиной пробиркам, схватил одну и попытался свинтить с неё крышку. Чувство сухости в горле смешивалось с диким ужасом от того, что я не мог себя контролировать. После нескольких секунд борьбы со своим альтер-эго, я всё же ударил себя – то есть, его – по руке. Пробирка выпала, но, к счастью, не разбилась, а только шумно покатилась по металлическому столу.

– Простите, – пробормотал я в ответ на немой взгляд медсестры и запоздало схватился рукой за столешницу. – У меня… потемнело в глазах. Чуть в обморок не упал. Пойду лягу. Возьмите мне кровь в палате, пожалуйста.

Задержав дыхание, я пулей вылетел из процедурного кабинета.

Чуть позже кровь у меня всё-таки взяли. Дурнота прошла, мир снова принял цветной облик, но странности продолжались.

Следующая порция удивления ждала меня в кабинете ультразвуковой диагностики. Врач, который делал мне УЗИ – молодой мальчик-практикант – долго водил по моей груди датчиком и так, и этак, щёлкал кнопками и напряжённо молчал. Я тоже слегка напрягся, предвкушая, что сейчас он скажет что-нибудь вроде: «Извините, но, кажется, у вас нет сердца».

– Наверное, аппарат глючит, – наконец, сказал он. – Подождите, сейчас перезагружусь.

Но и перезагрузка системы, кажется, не помогла. Узист долго не решался снова со мной заговорить, только вздыхал и время от времени почёсывал затылок, а потом пробормотал:

– Странно как-то получается… Никогда такого раньше не видел.

– Что там у меня? – я встрепенулся и начал выкручиваться, пытаясь увидеть изображение на мониторе. – Моё сердце не бьётся?

– Оно сокращается, – врач мотнул головой. – Клапаны работают. Вот, видите? Но…

– Но?..