– Не надо считать меня большей дурой, чем я есть на самом деле, доктор. Я отлично вижу ваше желание уклониться от существа вопроса за всеми этими тригонометрическими ужимками.
– Как вы могли вообразить подобное? Просто ваша захватывающая и неповторимая история расшевелила, так сказать, мои тригонометрические недра, и я решил…
– Не надо ничего решать. Просто ответьте на мучающий меня вопрос, – непреклонным тоном завзятого школьного завуча потребовала пациентка.
– Ещё какой-то вопрос остался? Мне казалось, что после того, как мы незаметно пробрались от синусов к косекансам, никаких вопросов уже не осталось, и можно заняться назначением лекарств, необходимых для вашего здоровья. Я на это надеялся…
– Не морочьте мою, и без того замороченную голову. Докторицей из поликлиники и замороченную. Скажите прямо и без обиняков: есть ли у меня в сердце прямоугольный треугольник? Да, или нет?… И если есть, то как он туда попал? И вообще, что мне теперь с этим добром делать?
– Что ж? Вы сами этого хотели. Да, у вас в сердце действительно есть треугольник. Но не пугайтесь. Этот треугольник не деревянный, не железный и не пластмассовый. Он не материальный, одним словом. Его нельзя определить на ощупь. Он воображаемый, если точнее. Придумал его один учёный чудак. Вы про него не слышали. Эйнтховен, его фамилия. Когда-то давно Эйнтховен этот треугольник и придумал, я даже не помню, когда. Он необходим для определения электрической оси сердца. – осторожно ответил доктор.
– Вот, значит как! Воображаемый треугольник. Но для определения чего?
– Для нужд кардиологии, для определения электрической оси сердца. Она, ось эта, может изменяться при некоторых заболеваниях, – понизив голос заговорщицки проговорил доктор.
– И как эту ось измерить? – с удивлением спросила оригинальная пациентка.
– Вам когда-нибудь приходилось заниматься сложением векторов? – спросил доктор.
– Разумеется, приходилось… Так вот откуда взялся этот «синусный ритм». Медицинский мираж тригонометрии. Как хорошо, что вы мне про это рассказали. Спасибо.
– Пожалуйста. Если надо, мы ещё про что-нибудь можем рассказать.
– Не надо. И этого вполне достаточно. Я, пожалуй, пойду. До свидания! – и пациентка довольно бодрым шагом направилась к выходу. На несколько секунд воцарилась тишина, а затем доктор спохватился и крикнул:
– А лечение? Как вам лечить голову, если вы решили покинуть нас? Она ведь «болит, шатает, стоит только повернуться. Ну ещё давление скачет», – процитировал доктор.
– Кто нуждается, тот пусть и лечится. А у меня уже никаких жалоб на самочувствие не осталось. Забыла! Мысли пропали! Бывайте!
Ноктюрн
Инесса Леонидовна Вивачевская, новоиспечённая учительница музыкальной школы, чувствовала со стороны коллег отчуждение и плохо скрываемую неприязнь. Выпускница Куйбышевской консерватории по классу фортепиано, отлично понимала, что её сослуживцы, имеющие за плечами лишь музыкальное училище, просто не могут относиться к ней иначе. Тут и зависть, и опасение, что перетянет новенькая к себе в класс самых способных учеников-пианистов. Это Инесса Леонидовна знала абсолютно точно, ибо как-то раз ненароком услышала доносившиеся из коридора голоса приближающихся коллег:
– Так уж прямо сразу и оттяпает? – спросил сомневающийся, отдающий прокуренной хрипотцой, женский голос.
– Ей-ей оттяпает, Вера Андреевна, вот увидите. Или они сами к ней перебегут, что будет совсем хреново! – приквакивая вполголоса ответила собеседница.
– Да бросьте, Ангелина Никодимовна! Вашу Старлейчук, думаете переманит? Флаг в руки! Старлейчук скоро лопнет от гонора, вы же сами мне жаловались! Да и родители у неё.… Вот пусть и возится с ней как со списанной торбой! – ядовито косясь на собеседницу, пробормотала «прокуренная». Они остановились.
– Ну и пусть забирает. Думаете, она Пересмешникова у вас не отберёт? – тем же «дружеским» тоном осведомилась Ангелина.
– Это «добро»? Ради бога! Он меня за человека не считает. Помните, на показательном концерте в театре я играла «Песнь жаворонка» и сбилась? По уважительной причине сбилась, между прочим… Моего мужа накануне вечером привели домой… не в том виде…, словом, не до концерта было. Так вот, спрашиваю Пересмешникова на следующий день после концерта, заметил ли он, как мы все выступали и ошибались? А он подозрительно так прищурился и…
– Не мы, а вы ошибались, дорогая Вера Андреевна! – полуязвительно перебила Ангелина. – Чайковский, верно, в гробу перевернулся и уши зажал!
– Так вот, Пересмешников и говорит: «Хорошо все играли, ошибок не видел, и скучно не было». Пусть Вивачевская его забирает и сделает из него пианиста-барабанщика, себе подобного, – продолжила Вера Андреевна, как бы не услышав бестактной реплики Ангелины, и втайне переводя её из настоящих подруг в бывшие.
– Не обольщайтесь, он всё услышал. Его просто дома подучили, вот и схитрил, – подвела итог в разговоре Ангелина Никодимовна, после чего бывшие подруги разошлись по своим учебным классам.
Нельзя сказать, что смысл невольно услышанного разговора был для Инессы Леонидовны откровением. Никакая пелена с её глаз упасть не могла, ибо тайной тут и не пахло. Нужно было решить, какие шаги предпринять в ответ, чтобы как следует утереть нос обеим соперницам. Утереть окончательно и бесповоротно. Так требовали амбиции. Иначе нельзя!
«Мало того, что две бездарные недоучки подозревают меня чёрт знает в чём, так ещё обсуждают это вслух! А голоса то у обсуждалок какие! Тембр расплывшейся от жира Веры хрипловат и её можно было бы принять за Высоцкого, если бы не мешал сухой дребезжащий высокий обертон. В общем, мерзкий у Верочки голосишко! И что у неё за привычка мешать в кучу семейные дела и работу? Подумаешь, обделена женским счастьем! Мужа у нее, откуда-то привели, видите ли. Причём не в том виде, в каком ей хотелось. Можно подумать она этакое чудо впервые видит! Это причина плохо играть «Песнь жаворонка»? Ах, Чайковский! «Времена года». Что там трудного? И если ты преподаватель, то обязан четко сыграть, что написано и выразить понимание… да чёрт с ней, неудачницей!
Теперь неподражаемая Ангелина Никодимовна! Фигура жуть, вообще не женщина! Странно, как зеркала не рассыпаются, взирая на этот широкоплечий сухостой? А голос, будто у лягушки, отдыхающей на болоте после сытного обеда. Надо быть, как я. Я умна, красива и профессионально состоятельна. Всё при мне! И лицо и рост и стать. Хоть фотографируй! Мне говорили, что самые удачные фото получаются, когда я стою, опираясь коленом о сиденье стула, устремив строгий взгляд вниз, в сторону воображаемого ученика. И женщина, и педагог! А Ангелину Никодимовну как ни ставь, нормальной фотки не получится, можно огромной костлявой коленкой в стул не упираться… Никодимовна! «Налим Никодим гордится собою…», видать повадками своими в папу пошла. И как разговаривает, лезет с репликами, перебивает, такта никакого! Верочка, похоже, обиду на неё затаила. Небось, грызлись, пока против меня не сдружились! Ангелине же всё по барабану. Считает, поди, себя педагогом. Просто смех!
Чему они вообще могут обучить? Разве что тупо барабанить по клавишам? Мне же есть, чему научить любого и всякого. Ох, я покажу этим неудачницам, которые ученикам своим тыкают! Я, например, даже к самым маленьким обращаюсь на «Вы»! Как же иначе? Только так они станут личностями, как я!
В самом деле, надо переманить у них учеников. Конкурс пианистов впереди. Директор наш хоть и трубач, но амбиции как у пианиста-виртуоза. В конце концов, победитель конкурса нужен нам обоим. Думаю, мне он не откажет. И правильно сделает, умничка! Из моих рук получит Победителя! Стало быть, фамилии будущих счастливцев Старлейчук и Пересмешников? Фамилии чёрт знает, что, я скажу. Генералова, Майорова, Воеводина, Комиссарова, на худой конец. Она же Старлейчук. «Маловато будет!» Очевидная деградация, плюс, как говорят, говорят с гонором, но я быстро сделаю её шёлковой. И Пересмешников. В каком смысле? Впрочем, неважно, всё равно орлом у меня полетит»! – Вивачевская завершила внутренний монолог и направилась к кабинету директора.
– Мне необходимо посоветоваться с Вами, я войду!..
Полчаса спустя она покинула кабинет директора со смешанным чувством. С одной стороны, трубач-директор с радостью принял намерение Вивачевской участвовать в конкурсе пианистов. Идея перевести к ней в класс двух учеников тоже пришлась ко двору. Но, со Старлейчук ничего не получилось. Она уже занималась с репетитором из музыкального училища. У репетитора тоже было консерваторское образование и, поэтому, в услугах Инессы Леонидовны Старлейчук не нуждалась. В отношении Николая Пересмешникова старания Вивачевской увенчались успехом, и уже на следующий день он приветствовал новую учительницу. Они приступили к занятиям.
– Здравствуйте, Николай! Вы, наверное, уже знаете, что мы участвуем в конкурсе пианистов и просто обязаны занять одно из призовых мест. И, непременно, первое! Вы хотите что-то сказать? – Вивачевская увидела удивлённое выражение лица Пересмешникова.
– Инесса Леонидовна, почему вы обращаетесь ко мне на «Вы», а другие учителя говорят «ты»?
– Потому, что Вы личность. Я всем детям говорю «Вы» независимо от возраста. Я так повышаю Вашу самооценку, чтобы под моим руководством Вы могли достичь успеха! Вам сколько лет?
– Четырнадцать, – чуть помедлив, удивлённо ответил Коля. – Значит, другие учителя нас не уважают?
– Может и уважают…
– Берут за хвост и провожают? – сострил Коля. – Прикольно!
– Никогда больше меня не перебивайте! Я значительно старше, хотя и обращаюсь на «Вы». Поняли? – чеканным тоном спросила Инесса Леонидовна.
– Понял, вы старше! – двусмысленно, с точки зрения преподавательницы, согласился Пересмешников.
– Да и такт у Вас не на высоте. Но это я поправлю! Теперь, пожалуйста, сыграйте вот эту вещь с листа. Мне говорили, Вы очень способный ученик. – Вивачевская поставила перед учеником ноты незнакомой пьесы. Началась спотыкающаяся музыкальная возня в исполнении способного Коли. То здесь, то там резали благородный слух преподавательницы фальшивые ноты, а незапланированные паузы вносили смятение в душу. Наконец она не выдержала:
– Стоп! Почему Вы так скверно читаете с листа? Вера Андреевна не показывала, как это делается?
– Мне лично, никогда. Зато она показывала на концерте в театре как надо исполнять «Песнь жаворонка». Продемонстрировала своё искусство. Все слышали, – со вздохом признался Коля, простодушно глядя на учительницу.
– Я знаю, как прошло выступление. Встаньте пока, я покажу Вам как надо читать с листа. – Инесса Леонидовна наугад раскрыла «Времена года» Чайковского и технически безукоризненно сыграла пьесу «Август. Жатва». – Поняли, Николай, к чему надо стремиться?
– Понял. Только я хотел спросить, сколько раз вы это играли? «Времена года» популярная вещь, её исполняют во всех музыкальных школах и училищах. Кроме того…, – что именно хотел добавить Пересмешников навсегда осталось тайной, ибо Инесса Леонидовна встала прямо, будто проглотила шест и провозгласила:
– Вы смеете подозревать меня в том, что перед читкой с листа я заранее разучила пьесу? – обомлевший Николай хотел оправдаться, но Вивачевская ринулась к двери, бросив на ходу со сдерживаемой яростью:
– Сидите и ждите, я скоро!
Прошло не более четверти часа, как она вновь появилась в классе и бросила на стол полуметровой высоты стопку нотных книг.
– Вот! Чего Вы стоите, как вкопанный? Открывайте любую книгу на любой странице и слушайте, как я буду читать с листа!
– Извините, я не хотел вас подозревать! Это само произошло, потому…