Полынь и порох

«Подумаешь, какой нервный, – решила Уля. – Хоть и с цветами, а все равно подождет. Для того ли меня растили родители, пылинки сдували, чтобы какой-то безусый гимназист указывал, что делать».

Но отвечать Ульяне не пришлось. Ступичев произнес нравоучительно:

– Молодой человек, вы же видите: девушка не желает продолжать с вами беседу.

Алешку аж передернуло. Он чувствовал, что минутный порыв может принести ему неприятности, но сдерживаться было трудно. Какой-то рыжеватый невзрачный военный, подло укравший у него предмет обожания, явно просился на кулак. В гимназии Лиходедов хоть и не считался отъявленным драчуном, но кулачных боев никогда не избегал. Парень крепко умел давать сдачи, и если уж дрался, то остервенело и до крови, пока не растаскивали. И все же Алексей нашел в себе силы на ответное замечание.

– Не знаю, где успели повстречать Ульяну вы, господин подъесаул, а только я договаривался о свидании несколько дней назад и, – Алешка кивнул на букет – к нему готовился. Хотя, как видите, барышни порой крайне легковесны.

Лиходедов старался говорить бесстрастно, однако голос его от обиды срывался.

– Свидание? Ну нет, это уж слишком! – возмутилась Уля. – С чего вы взяли про свидание? Просто встреча двух малознакомых людей. И потом, я ведь уже извинилась!

– Юноша, не доводите до греха, идите своей дорогой. – Голос Улиного спутника становился жестче.

– А то что, дуэль? Или просто в морду дадите? – не унимался Алексей.

– А как больше нравится, – Ступичев аккуратно высвободил правый локоть от руки девушки.

– Валерьян, прекратите, не обращайте внимания! – попросила курсистка, придерживая спутника за рукав шинели.

В этот момент мимо проходили трое подвыпивших парней пролетарского вида.

Одного, самого длинного, Лиходедов даже признал. Этот молодой хулиган был хорошо известен в привокзальных трущобах.

– Гляньте-ка, хлопцы, – заржали все трое, – офицерик у гимназера кралю увел! Че, грамотей, не помог тебе букварь?

– Да пошли вы… – огрызнулся Алешка. – Дети подземелья!

– Че? Че ты сказал? – Длинный рванул Лиходедова за плечо.

Гимназист развернулся и молча, со всей силы рубанул длинного кулаком в подбородок, вкладывая в удар всю накопившуюся обиду. Парень опрокинулся на спину.

В этот момент подъесаул выхватил револьвер и навел его на двух других хулиганов:

– Пошли прочь, быдло! Башку прострелю!

– Но, но, ты того… благородие, не очень тут размахивай, – попятились кореша длинного. – Погоди, придет время, мы вам всем кишки выпустим!

Офицер сделал несколько шагов по направлению к ним.

– Ступичев, осторожно! – вдруг вскрикнула Ульяна.

Длинный к этому моменту очухался, вскочил и ударил подъесаула ножом в руку. От боли Валерьян выронил револьвер, тут же подхватил его левой рукой и дважды выстрелил вслед убегавшим в Александровский сад парням. Длинный было споткнулся, но дружки подхватили его под руки, и все трое скрылись за углом.

Ульяна стояла, широко открыв глаза, зажав уши ладонями, и смотрела, как, словно чернила на промокашке, расплываются на пушистом снегу капельки крови раненого офицера. Гулять больше не хотелось. Настроение было безнадежно испорчено.

Лиходедову стало неловко. Он подумал, что, если б не его дурацкое самолюбие, все могло обойтись.

– Больно? – спросил он офицера, придерживающего здоровой рукой раненую.

– До кости пырнул, гад, – стиснув зубы, ответил тот. – Нужна перевязка.

Тут на аллее, ведущей в городской парк, показались Мельников и Пичугин. Алешкины товарищи направлялись в сторону Азовского рынка, но специально решили пройти через Александровский сад, зная, что Алешка отправился туда на свидание. Любопытство донимало скорее Серегу, чем Шурку, заикнувшегося было, что подсматривать за друзьями нехорошо. Но аргумент Мельникова пересилил: «Как же ты с его невестой здороваться собираешься, если не знаешь, как она выглядит вблизи?»

Пичугину предлагалось только засвидетельствовать свое почтение и сразу продолжить путь в пивную на улицу Базарную, где новоиспеченные партизаны собирались отметить свое вступление в отряд полковника Чернецова. Позже туда обещался подойти и Алешка.

– Леха, это у вас стреляли? Здрасьте. В чем дело, барышня? – Вид подбежавшего Мельникова говорил о готовности к решительным действиям.

– Шпана офицера порезала, – не собираясь долго объяснять, ответил Лиходедов, осматривая разбитый кулак.

– Ой, – Пичугин, подняв на лоб очки, уставился на ссадины на костяшках, – надо йодом… э-э… помазать!

После, деловито осмотрев отпечатки на начинавшем подтаивать снегу, Шурка изрек:

– На лицо… э-э… нокаут! Кого это ты так?

– Скорее на подбородок, – попытался пошутить Алексей, гордо посмотрев на Ульяну.

Но девушка с мокрыми от слез глазами кусала дрожащие губки. Докторскую дочку, привыкшую ко всяким медицинским моментам, вдруг замутило от вида свежей крови. И от глупых, нервирующих разговоров.

– Все, я хочу домой! – капризно заявила она появившемуся на звуки выстрелов патрулю.

От капитана и двух юнкеров несло сивухой.

«Наверное, весь город уже пьян», – решила Уля. Обида за хамски уничтоженный праздник бросилась краской в лицо.

– Господи, и зачем я согласилась с вами пойти? – упрекнула она Ступичева, разрывающего зубами бумажную упаковку бинта, полученного от патрульных. – Обманщик! Вы же соврали про время!

Юнкера не замедлили предложить себя в качестве провожатых. То же сделал и Алексей. Но курсистка, с досады отшвырнув букет в сторону, направилась домой в одиночестве. Догонять ее никто не стал.

12-го февраля 1918 года Новочеркасск, единственный город в России, так и не признавший власти Совнаркома, был брошен к ногам красных.

Большевикам пришлось затратить огромные усилия, чтобы сломить «последний оплот контрреволюции», защищаемый в основном ополчением. Город, оказавшийся «козлом отпущения» в мотивациях Ленина к объявлению Гражданской войны, пал.

С раннего утра, еще не протрезвев как следует, на улицах появились отдельные группы вооруженных солдат и рабочих. Впереди бежала прислуга, в основном кухарки и дворники, за пару рублей указывающие на дома, где недавно квартировали офицеры и жили ополченцы.

В окно Уля видела, как из дома напротив солдаты выволокли на улицу двух несчастных в одном белье, по всей видимости, офицеров. «Гегемоны» пристрелили их тут же, на глазах у соседей, под торжествующий вой озверелой черни.

В ужасе отшатнувшись от окна, девушка рухнула на стул. Хотелось поскорей задернуть занавески, ноги подкашивались, а дрожащие руки не слушались.

«Боже, отец еще в больнице!» – вспомнила она.

Мимо, на уровне подоконника, проплыли несколько обветренных лиц в бескозырках и папахах, остервенело матеря каких-то мадьяр. Вдруг хриплый фальцет сопровождавшего их человека обжег Ульяну:

– Вот сюды! Здеся тож на постой брали!

Сразу узнав по голосу сапожника, точавшего сапоги всей округе, Уля сообразила, что тот ведет большевиков к Ларионовым.