Из жизни Димы Карандеева

Карандеев завидует Кирюхиной зеленой машине, похожей на настоящий «Москвич», с громкой кнопкой на руле. Машина кажется такой большой, и Дима счастлив, когда ему выпадает возможность в нее залезть. Он просит папу купить ему такую же, но папа говорит, что она для Димы мала, и он сам видит, что коленки его вылезают, с двух сторон обнимая руль. Зато Кирюхе в этой машине всегда хорошо, он умело фырчит ртом и жмет на клаксон. Потом ребята начинают катать друг друга по участку в зеленой траве, шишках и древесных корнях. Машина там плохо ездит, и они хотят выкатить ее за забор, но тетя Вира опасается за «охламонов» и пугает их настоящими машинами. А Диме даже перед сном иногда представляется, как он едет на зеленом Кирюхином «Москвиче» и вовремя успевает поворачивать руль.

Необратимость

Высоко стоял ее двенадцатиэтажный дом. Кречетом перелетным, вороном оборачиваясь, Сережа, ей-богу, не раз был тут. Сидел на трубе и ощущал ее под собою. Рентгеном птичьего взгляда просвечивал дом и находил этаж, что где-то посередине первого подъезда, мысленно звонил клювом в нужный звонок. Его воспоминания и фантазии были едины – она в них была уже другой, а впрочем, разве он знал, какой была она на самом деле?..

Когда он увидел Алину впервые, его пылкое детское воображение тут же совместило ее с прекрасными девами из рыцарских романов, пленными сарацинками, Кармен или другими роковыми цыганками, готовыми принять смерть – только б не потерять волю.

А ведь был такой дворник, который каждое утро убирал ее двор и видел Алину, выходящую на улицу, идущую сначала в школу, потом на работу. У дворника была семья, которая не подозревала, что он метет асфальт перед ее домом, и как-то при этом семья его спокойно жила… А может, неспокойно?.. Были соседи, которых если расспросить, то они много расскажут об этих людях, о любви ее мамы и папы. Сколько счастливого случалось с нею в этом доме; здесь она засыпала, мечтала, приносила с собой мысли о ком-то, кто, конечно же, подходил ей больше простого кречета, которых так много в зоопарке на «Баррикадной». Сюда приходили ее подруги, чтобы обсуждать с Алиной в том числе и ее поклонников, их перспективность. Можно себе представить, что бы они сказали о выгоде ставки на молодого кречета, который при лучшем исходе может стать только любимцем детей, которые кормят его с ладони, и он не ущипнет их.

Ребята всего только обзывались на дедушку: «Дедушка Сумак» – то есть, сумасшедший, а он лишь поднимал голову и грустно смотрел на них, а потом продолжал свой путь, загребая по земле ногами, издавая странные урчащие звуки, пиная шишки носами потертых кожаных сандалий.

Превращение произошло неожиданно: старик, в которого Сережа и другие мальчишки вздумали кидаться шишками, над которым издевались, проклял Сережу, и мальчик стал превращаться в разных животных – то в кречета, то в ворона, то в волка, то во льва…

Сережа летал и смотрел за Алиной, когда она ходила в школу, он созерцал ее класс с подоконника и не понимал только, почему ее одноклассники могут спокойно сидеть на уроке и заниматься отвлеченными вопросами – математикой, химией или чем-то еще, а не просто смотреть на нее? Почему директор не введет в школе специальные уроки – «Смотрение на Алину»? Причем не факультативно. Странная, недостойная Алины школа, а еще с вывеской «спец»… Но нет, самая-самая лучшая школа, школа для избранных в хорошем смысле, и ему просто нужно изучить тех людей, которые учатся вместе с ней, потому что с ней рядом могут быть только неординарные, выдающиеся личности. Куда ему до них, вороне проклятой!..

Вот однажды он полетел за ее подругой, с которой Алина сидела за партой, и та, конечно же, оказалась совсем необычной девочкой. Весь день она читала книжку, пока Сережа сидел на ветке за окном. Потом подруга за письменным столом делала задания, затем болтала по телефону, возможно, с Алиной. А потом подруга и Алина встретились и вместе пошли в кинотеатр, что рядом с Алининым домом, на фильм про мушкетеров. И они глядели в экран и не представляли, что Сережа никогда не стал бы мушкетером, потому что он не может держать шпагу ни крылом, ни когтистой лапой.

Сережа видел, как Алина гуляет с собачкой в солнечном сквере, что через дорогу от ее дома. Собачка, которая показалась Сергею такой доброй и даже в порыве крайнего озлобления не способной вырвать ни пера из его, Сережи, хвоста, бегала и веселилась в траве. А сама Алина ходила такой походкой, что Сереже хотелось пытаться повторить за ней ее очень женские движения. Но он тут же опомнился, когда пошевелил крылом. И еще он не представлял, как может из походки Алины получиться через много десятилетий согбенная походка ее бабушки, про которую Алина когда-то, удивив его, сказала, что ту в молодости обожали мужчины. Но он полюбил ее бабушку такой, какой она была, потому что это бабушка Алины. Но нет, никогда Алина не будет старой и некрасивой!..

Вместе с ней он смотрел через окно детские фильмы про школьников-озорников, которые были влюблены в одну симпатичную большеглазую девочку. С грустью Сережа думал, что когда был мальчиком, он был слишком правильным по сравнению с этими настоящими хулиганистыми ребятами. Они шалили, подкладывали друг другу кнопки, опускали головы, когда их отчитывала классная руководительница. Ничего подобного Сережа не устраивал, хотя мог бы, если бы… И понимал: «Да, в меня нельзя влюбиться!» Особенно ему нравилось, когда ребята танцевали и пели – ведь он сначала думал, что эти фильмы стали бы лучше, если бы в них не было этих дурацких песен и танцев, которые детям не нужны. А теперь ему так хотелось танцевать, как они, делая такие, казалось, простые движения, но Сережа…

Однажды он напал в подворотне на того, кто явно со злым умыслом поджидал Алину и ее подругу.

Рыжий мужчина с неприятным щербатым лицом изогнулся и держал руки за спиной. Сережа видел, что за пазухой у рыжего есть нож, и до того, как спрятаться в подворотне, он долго следил за девушками. И Сережа полетел, он стал каркать над ними, даже привлек их внимание – задел ее подругу крылом, кричал и бесновался, а подруга сказала Алине что-то такое, из чего Сережа уяснил, что его не поняли. И тогда он полетел к подворотне и кречетом сверху свалился на того рыжего и ударил прямо в лоб, стал бить клювом и крыльями. Рыжий отбивался, матерно ругаясь, Сережа бил в одну точку, и кровь текла по лицу мужчины, и рыжий кричал уже совсем громко. Алина с подругой повернулись и пошли другим путем, в обход.

А однажды, уже лет через десять, Сережа долго думал, нападать ли на того, с кем она встречается? Может, задолбить его прямо в темя или выклевать глаза? Но вспышка ярости прошла, и он вспомнил, что тот молодой человек нравится Алине, и даже сам из-за этого почувствовал к нему что-то теплое. И Сереже все только думалось, достаточно ли тот парень ее любит? Не обманывает ли, и один раз он даже проследил за молодым человеком, но он уважительно относился к старшим, не ругался матом и каждое утро без опозданий выезжал на работу на чистой белой машине. И ворону уже начало казаться, что ему делается спокойнее, что он доволен и счастлив, потому что счастлива она, но… Алина поссорилась с кавалером. Сережа видел в окно, как она плакала и не брала трубку, когда молодой человек ей звонил. Сережа не мог понять, что произошло. Тот парень дежурил у ее подъезда, Алина выходила на балкон, а потом отворачивалась и уходила. А потом он исчез, и даже ворону стало грустно.

Потом у Алины был муж. Он появился как-то совсем внезапно, и Сережа ничего не мог поделать. Сережа ломился в окно в их с мужем первую брачную ночь, даже разбил стекло, но они не расслышали его, а он пытался залететь внутрь черной комнаты, но порезался об осколки и стал падать вниз и упал на чей-то балкон. Там его нашла маленькая девочка, Алинина соседка. Она ухаживала за ним и лечила, а ему так хотелось умереть, и он закрывал свои черные, в тот день вороньи, а не кречетовы глаза, но смерть все не приходила.

И вот как-то на улице он напал на ее мужа, налетел на него, бил перьями, пытался стащить у того с руки блестящее обручальное кольцо, а муж только отмахивался от него. А потом муж взял палку и чуть не попал по Сереже. И тогда Сережа превратился во льва. Он зарычал на мужа, отгоняя со своей территории и от своей самки, но муж откуда-то взял большой обруч, и молодой лев как-то неожиданно для себя стал прыгать через него, застывая после каждого прыжка на одной из клумб возле Алининого подъезда.

Потом Сережа сидел на ветке рядом с ее окном, когда она играла с ребенком, и ему очень нравился ее ребенок, ему так хотелось научить его летать, но он не мог этого сделать. Один раз он приблизился к нему, походил по песку рядом с песочницей, и тот, еще плохо произнося слова, сказал:

– Мама, смотри, какая пица! – и показал на Сережу лопаткой.

– Не трогай птицу, Сережа, она может быть больная!

«Сережа!» – у ворона от удивления даже раскрылся клюв, и ему показалось, что ему удалось улыбнуться. «Да, я совсем-совсем больная птица», – подумал он.

«Она не за границей, не в Голливуде, а сидит на лавке в простом московском дворе! Проста как правда!..» – проносились мысли в вороньей голове.

Алина читала маленькому сыну стихотворение Эдгара По про ворона, а птица-Сережа слушал:

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный
тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, вдруг неясный звук
раздался,
Будто кто-то постучался – постучался в дверь ко мне.
«Это верно, – прошептал я, – гость в полночной
тишине,
Гость стучится в дверь ко мне».

Ворон смотрел и опять думал, как прекрасна Алина, любящая своего сына, как мудро ее лицо. Ведь, если бы она была с ним, с Сережей, она не была бы такой, все было бы по-другому, так, как не должно быть… Ведь она ни за что не захотела бы стать птицей, она бы как-то очень мудро поступила и… Да он и не простил бы себе, если бы она согласилась превратиться ради него. Он умер бы от желания найти для нее лучшую долю.

И вот Сергей впервые приехал к ее дому. Не прилетел, а приехал и… кажется, ничего не понял. Он не мог внюхаться во впечатления от произошедшего. Вот вроде стоит у ее подъезда, может наклонить человеческое ухо к камню ступеней и слушать его, ведь камень – он свой, он знал ее всегда, еще дольше, чем Сережа. Да и камни живут даже дольше воронов. Этот камень был тут и тогда, когда однажды Сережа волком прыгнул-перекатился, кречетом перелетел, сел на трубу, что над этим самым подъездом…

Вот теперь он готов к этой встрече! Он модно одет и хорош собой. А она ругалась с мужем – он слышал, когда еще был птицей.

Но расколдованный, он не знает, что произошло с Алиной за время его отсутствия. Он опять человек, потому что отыскал дедушку Сумака и попросил у него прощения. Дедушка оказался совсем не злым и сразу простил Сережу. Но почему это не могло произойти раньше? Почему? Зачем столько времени Сережа был совсем не тем, кем надо! А жизнь человеческая ведь еще и намного короче вороньей!

Какая печаль и грусть в Сереже… Ему хочется разыскать Сумака, чтобы тот снова заколдовал его, потому что такая дурацкая штука жизнь, глупее некуда!..

А все потому, что долго стоял он, уже готовый подняться по ступеням ее подъезда, но вдруг услышал разговор прилетевших ворон – он еще не разучился понимать язык птиц…

Оказывается, Алина теперь живет в Париже со вторым мужем. Что же, Сереже теперь боготворить ее новый подъезд и парижского полицейского, что стоит на перекрестке около ее дома, не представляя, какую ценность охраняет?

Черт возьми, пока Сережу расколдовывали, прошло, наверное, двадцать человеческих лет…

Струны

Он опять жаловался на руки – теперь разминаться надо долго, несколько часов, да и после этого пальцы отказываются «бегать» по струнам. То ли было когда-то, а в тот день, казалось, дочь не слышала его причитаний, мешала ложкой в кипятящейся на плите кастрюле. Жалобы отца были привычны, но нельзя было назвать его нытиком, отец был скорее молчуном и человеком, переносящим страдания стиснув зубы.

Кряхтя, красивый седой старик двинулся по комнате и сел на табурет…

***

Когда-то он был силен и молод, он мог играть ночь напролет, его не отвлекали зрители, которых был полный зал. Хотя он и по-доброму к ним относился, его манила, любовно звала она одна – его гитара. Он смотрел на нее, и в этот момент его глаза светились чем-то особым. Он подпевал ей губами и улыбался. Он трогал ее руками, а она отзывалась музыкой, какой-то большой и непознанной энергией…

Публика оглушительно хлопала, зрители вставали с мест…

В молодости он играл с самим Эдвардом Бертоном. Тогда перед концертом он страшно волновался, и поначалу ему даже казалось, что пальцы не слушаются его. А потом был только он и его гитара, и опять долгие аплодисменты публики.

Была гитарная дуэль со знаменитым Сигурдом Свенсоном, самым техничным гитаристом мира, гитарным Паганини того времени. И тогда он с честью выдержал тот бой. Не сказать, чтобы он был виртуознее Свенсона, но он оказался музыкальнее. Для Советского Союза это было победой.

В детстве отец забирал его из школы и сажал за гитару. И парень играл часами напролет.

Иногда отец брал сына с собой слушать оркестр, в котором работал. И тогда мальчика впервые увлекло звучание различных инструментов, его мысли плыли в облаке звуков, он пытался вслушаться в игру гитары, казалось, он различал ее джазовые аккорды в общем потоке музыки.

Сначала в его жизни были ноты Барриоса, он играл этюды Джулиани и Каркасси, к четырнадцати он освоил медиатор и играл уже на электрогитаре.

Съемки для советского телевидения начались, когда ему исполнилось двадцать. Он исполнял свою пьесу в испанском ключе, на сцене за его спиной при этом танцевали цыганки из театра «Ромэн». Настоящая известность настала, когда он виртуозно сыграл «Хабанеру» в новогоднем «Голубом огоньке».

Как-то ему позвонили с телевидения и сказали, что необходимо выступить на разогреве у знаменитого испанца Гонсалеса Риаса. Он был готов. Риас восторгался игрой русского гитариста, и в гримерке после концерта просил его показать, как тот держит медиатор.

Когда старик был молод, он два года играл в дуэте с великим Александром Кедровым, славившимся обработками русских народных песен и романсов. В то время он и сам сочинял много великолепной музыки, государственное музыкальное издательство печатало ноты, и они расходились большими тиражами по необъятному Союзу. Это Кедров, впервые услышав игру новой звезды, сказал, что перед ним большой талант, и просил его играть больше именно своей музыки, ведь настоящий гитарист должен всегда играть только свой материал.

В двадцать пять он женился на красивой, похожей на цыганку женщине. У них родилась дочь. Жене не нравились громкие звуки гитары, летавшие под сводами квартиры в сталинском доме. Через какое-то время пара рассталась, и музыкант остался один с дочерью. Бывшая супруга любила праздную жизнь, застолья и компании, и ей было не до ребенка.