Воспитание ангела. Сборник повести и рассказов

– А чего стоять-то! – вскинулась на него Евдоха. – Вы зачем трудовой народ здесь держите?

– А вот это, что? – крикнул Сиротин и потряс бумагой доктора. – Здесь русским языком написано – огнестрел в грудь и в руку.

– Мало ли что там написано, – окончательно обнаглела Евдокия, – и на заборе написано…

Сиротин вдруг с грохотом отодвинул стул и схватил Илью за шею.

– Майку задери, – приказал он.

Илья послушно снял майку. Сиротин повернул его всем на обозрение и сорвал со спины перепоясавшие тело мальчика бинты.

Дед без сил присел на освободившийся стул. Матрёна заохала, закрывая рот платком:

– Господи, худющий какой!

– Худющий! И всё? – крикнул Сиротин.– А это что?

Он крутанул Илью к себе как «волчок» и… застыл в полном изумлении. Потом повернул ещё пару раз, пытаясь найти хоть один кровавый след.

У Ильи от этих вращений закружилась голова, его мучила только одна мысль – что стало с рукой. Лучше бы её совсем не было!

Сиротин был в бешенстве. Это чёрт знает что такое. Проклятый доктор. Проклятый мальчишка и мерзкие дед с бабкой. Цирк какой-то! Но этого не может быть, что бы вот так опозориться. А может быть ему просто не везёт сегодня, может быть карма какая-то разыгралась. Ладно, посмотрим. Для чистоты эксперимента…

– Понятая, – он протянул руку к Елизавете, – разбинтуйте ему руку.

Елизавета охнула и подалась назад.

– А может быть, я?

Холин незаметно для всех оказался рядом с Ильёй.

– Ну, значит, вы, – хмуро согласился Сиротин.

Холин осторожно и, как показалось Илье, намеренно медленно стал разматывать бинт. Илья со страхом смотрел на свою руку. Она почему-то начала побаливать. Когда оставалось всего несколько витков, Илья побледнел и был готов потерять сознание. Вдруг он заметил, как при очередном обороте из бинта вылез паук, подмигнул Илье, снова помахал лапкой и неожиданно исчез в рукаве рубашки Холина.

Илья от волнения на мгновение отключился, а когда открыл глаза, увидел как Холин, улыбаясь, показывает всем собранную в комок белоснежную ленту. Когда он проносил её мимо Ильи, из складок выпала большая щепка.

Матрёна быстро подобрала её и спрятала под передник.

Сиротин был раздавлен. Он молча протянул Холину паспорта, забрал протянутую Матрёной фуражку, не заметив, надел задом наперёд, и медленно пошёл к "Уазику". Но вдруг остановился.

– А тогда зачем доктор приезжал? – быстро спросил он.

– Так Илье вдруг плохо стало. Видать, испугался малец, – без тени смущения ответила Матрёна.

– А бинты с какого… наложил?

– Так ты, это… у доктора самого и спроси, он нам не объяснял.

Сиротин сплюнул на собственную тень, крутанул фуражку на голове, приложил два пальца ко лбу, поверяя по уставу положение козырька.

– Ну ладно, я пошёл.

– Да уж, иди, сынок,—сочувственно вздохнула Матрёна. – Может, водички?

Сиротин сверкнул глазами на бабку и тяжело уставился на Илью.

– Ещё увидимся, парень.

Потом повернулся к Холину.

– Вы уж не держите зла, Иван Виленович. Служба, сами понимаете.

– Да что там. Всякое бывает, – засветился искренней доброжелательностью боксёр, – вот помню в Гондурасе…

– Да уж. Но у нас, к сожалению не Гондурас, – тяжело вздохнул Сиротин. – Вас подвезти до станции.

– Ну что вы. Я же говорил, у меня машина.

"Уазик" скрылся за поворотом. Холин протянул руку Илье.

– Давай прощаться, Илья ибн Викторович Шторц.

Илья храбро протянул правую, чудесным образом выздоровевшую руку, но едва не отдёрнул её, когда Холин начал сжимать ему пальцы.

– Ничего, дружок, – улыбнулся Холин. – Пройдёт. В науке это называется «фантомные боли».

Холин к удивлению Ильи не направился к калитке, а пересёк небольшой яблоневый сад, расположенный за домом, легко перемахнул через забор, собранный из крест-накрест закреплённых на столбах жердин, и, забирая влево по тропе вдоль рощицы, скоро скрылся из виду.

Шурыгина

Илья обнаружил, что стоит один посреди двора. Полкан выбрался из будки, посмотрел извиняющимися глазами, сунул морду в пустую замызганную миску и сдвинул её поближе к будке. Потянулся, но не достал до руки мальчика, чихнул, пару раз крутанулся вокруг оси и улёгся напротив двери в дом.

В сенях Илья увидел деда. Тот разобрал ружьё, завернул в тряпицу, уложил всё в узкий деревянный ящик, взглянул на Илью, вздохнул, покачал головой, приладил сверху доску и забил ящик наглухо.

– Вот так, здесь ему место теперь будет. Накось, забрось на чердак.

Илья послушно поднялся по крутой лестнице, сначала просунул ящик, потом протиснулся сам в узкий лаз. Здесь пахло сухими травами и пылью. Поставил ящик на штабель досок под скатом крыши, выглянул в маленькое оконце с тыльной части дома.

Отсюда до реки было метров сто, если идти прямо и вниз через заросший разнотравьем луг. Сама река только угадывалась в складке между лугом и каким-то вызывающе диким, заросшем высокой травой и корявыми деревцами, низким противоположным берегом.

Слева, где закачивалась роща, стояла чёрная, длинная и удивительно плоская легковушка с блестящим значком на капоте. В неё с пассажирской стороны собирался сесть кто-то высокий, одетый во всё чёрное. Закинув ногу в машину, он на секунду замер, быстро обернулся, приставил руку ко лбу, прикрываясь от солнца, и посмотрел в сторону дома.

Илья в этот момент пытался представить, как может поместиться этот дылда в машине, крыша которой была ему по почти по пояс, и только сейчас сообразил, что человек уставился именно на него. Он быстро отступил вглубь чердака и присел.

Когда снова выглянул в окно, машины уже не было, а на том месте где она стояла, расположилась группа мальчишек и девчонок. Они разделились на группки – слева мальчики, справа—девочки.

Спиной к реке стояла женщина и громким голосом отдавала приказы: