Неидеальная история

Однажды пошел дождь. Он начался совсем внезапно. Солнце пропало, небо мгновенно стало серым и на землю стали падать большие и тяжелые капли холодной воды. Пока я добежала до своего ящика, вся успела промокнуть.

Идеальные люди стояли под проливным дождем, вода стекала с них ручьями, и от одного только их вида становилось зябко. Некоторым из них, у которых была повреждена синтетическая кожа, вода затекала внутрь и оттуда вылетали искры, после чего они начинали мелко трястись всем телом. Я вспомнила, как Макс говорил мне, что дождь ни дождь, ни снег не могут принести вреда Идеальным людям и поэтому им не нужны дома. Как бы не так! На них, вымокших под дождем больно было смотреть.

Я поежилась от холода. Намокшее платье, неуютно прилипая, становилось ледяным. Как бы мне самой не заболеть…

***

Конечно же я заболела. Я лежала в своем ящике, зарывшись в синтетическую соломку, словно провалившись в облако. Было больно глотать и еще эта резь в воспаленных глазах. Меня бросало то в жар, то в холод, руки, ноги выкручивало тупой болью и я вся извивалась и хныкала. Макс приносил мне поесть, но есть я не хотела. Даже смотреть на еду не могла. Макс глядел на меня и укоризненно качал головой. Точь-в-точь как мама. Или мне это показалось, не знаю.

Иногда я словно проваливалась куда-то. Все вокруг поглощал мягкий белый свет и звуки становились размазанными и тягучими словно растаявший пластилин. В один из таких разов я отчетливо увидела, как Макс, тяжело вздыхая, достает меня из ящика, относит на середину поляны и сажает рядом с той самой девочкой.

– Тоже сломалась, – объясняет он подошедшей к нему Радегунде.

Радегунда что-то хочет ему сказать, но у нее теперь нет нижней челюсти и она только неразборчиво мычит в ответ.

Потом они уходят и наступает ночь. Становится жутко холодно, но мы сидим, не шевелясь на стылой сырой земле. А с рассветом все окутывает густой молочный туман. Холодно и сыро. А мы все сидит покрытые белесым налетом инея. На меня падает первый луч солнца, ресницы мои оттаивают и на лицо падает большая круглая капля. Он скатывается вниз, словно слеза, оставляя след на замерзшей щеке. Не в силах повернуть голову, я смотрю, скосив глаза, на девочку и вижу, что там дальше за ней сидит еще одна такая же. А за ней еще одна. И еще. Я перевожу взгляд на противоположную сторону и вижу, что с другой стороны от меня тоже сидит целый ряд таких же девочек. Нас много, поломанных девочек…

А потом я уснула. Уснула по-настоящему. Я снова была в своей комнате. Все вокруг было залито солнечным светом, падающим из окна. Вдруг окно слегка растворилось, видимо от подувшего ветра. Поднялась, колыхнувшись, легкая занавеска и стало слышно как на улице наперебой щебечут птицы. Мама сидит рядом с моей кроватью и держит меня за руку. Я лежу и у меня совсем нет сил. Во всем теле такая слабость, что кажется, я придавлена к кровати огромной каменной плитой.

Вдруг мне становится нечем дышать. Я пытаюсь схватить воздух ртом, но у меня нет сил даже на это. Темнеет в глазах. Колет в ребрах и грудь словно раздирает изнутри.

И вдруг все прекращается. Становится легко и спокойно. Я вся выгибаюсь дугой, а потом и вовсе отрываюсь от кровати. Я словно невесомый дым поднимаюсь к самому потолку медленно-медленно, пока он совсем не оказывается перед моим лицом. Я смотрю на все эти крошечные бугорки и трещинки, а потом касаюсь их пальцами. После этого я плавно переворачиваюсь вниз лицом и вижу себя, лежащей на кровати. Какая я все-таки маленькая. Совсем как младенец, которых показывают каждый день в рекламе по телевизору. Только худенькая и бледная. Я лежу неподвижно, а мама склоняется надо мной и начинает плакать, содрогаясь всем телом. Все громче и громче. Мне становится ее жалко и я медленно спускаюсь к ней вниз и глажу ее по голове. Она затихает и испуганно оглядывается. На мгновение наши взгляды встречаются и я вижу ее глаза, полные слез. А потом она отворачивается и снова начинает плакать. Тут в комнату заходит папа. Он подходит к маме и кладет ей руку на плечо. Затем опускает голову и замирает. Почему-то сейчас он кажется мне очень старым.

Снова дует ветерок, занавеска подымается и колышется, развеваясь из стороны в сторону. Я подплываю к окну. Стоящее напротив дерево, кажется светится под ярким солнцем. И птицы, будто споря о чем-то, громко щебечут, перебивая друг друга…

***

Я с трудом открыла воспаленные глаза и увидела лицо нависшего надо мной Макса. Он пристально разглядывал меня. Увидев, что я проснулась, он отстранился, все так же не отводя от меня глаз.

– Я принял оптимальное решение, – сообщил он, – Я вынужден буду отнести тебя обратно домой. Все остальные варианты в той или иной степени ущербны.

Я не спорю с ним. Я не хочу с ним спорить. Я, вообще, ничего не хочу.

– Нам придется идти всю ночь, – продолжил Макс, – Поэтому мы отправимся с наступлением темноты. И ближе к утру я верну тебя твоей семье. Это единственный способ достичь твоего выздоровления, а значит, сохранить твои жизнь и здоровье.

Я закрыла глаза и снова провалилась в обволакивающую ватную пустоту…

Проснулась я оттого, что какая-то сила подняла меня вверх и закружила в воздухе. Открыв глаза, я обнаружила, что это Макс извлек меня из моего ящика, взяв на руки.

– Пора домой, – сказал он.

Он пронес меня через всю поляну. Идеальные люди поворачивались в нашу сторону и махали ладошками на прощание. У меня ком подкатил к горлу. Я поняла, что это все – лес, туман, сумерки, Идеальные люди – все это сейчас закончится, и этого не будет уже никогда. А что дальше? Неизвестно. Мне стало тревожно.

Макс пронес меня через лес и мы оказались в поле. Том самом поле, по которому не так давно мы, спасаясь от погони, шли на новое место. К тому времени совсем уже стемнело и яркая луна висела прямо над нашими головами. Я смотрела на нее сквозь ресницы полузакрытых от усталости воспаленных глаз и поэтому луна казалась мне слегка размытой. Где-то там, на луне должен быть лунный заяц. Как он там, бедненький? Ему, наверное, невероятно холодно в этой серебряной пустыне.

– Макс, – тихонько позвала я охрипшим от долгого молчания голосом.

– Слушаю тебя очень внимательно, – откликнулся Макс.

– Что теперь будет? – спросила я.

– Все будет хорошо, – ответил Макс, – Ты вернешься домой. Твои родители, согласно возложенных на них обязанностей, обеспечат тебя необходимыми лекарствами и более комфортными условиями проживания. А дальше ты будешь полноценно развиваться аналогично всем остальным обычным людям младшего возраста.

– Это понятно, – вздохнула я, подумав, какой он все-таки нудный, – А с тобой что будет?

– Со мной тоже все будет хорошо, – сказал Макс, – Я вернусь к остальным и буду функционировать еще девяносто четыре с половиной года.

– А почему столько? – удивилась я.

– Потому, что именно на такой срок, согласно данным самодиагностики, осталось заряда моих источников питания.

– У тебя сядут батарейки? – совсем грустно спросила я.

– Такое определение тоже вполне допустимо, – ответил Макс.

Макс нес меня, бережно прижимая к груди. Он шел, стараясь все время ступать по ровной поверхности, чтобы не трясти меня. А я смотрела на яркую белую луну, висящую прямо над моим лицом.

– Макс, – снова позвала я его, – а ведь ты мой Идеальный папа.

– Да-да, я помню, – сказал Макс, – Именно этим и обусловлены мои действия, как бы не парадоксально это звучало.

– Опять он на своем птичьем языке, – вздохнув, подумала я, – Но тут уж ничего не поделаешь.

Я закрыла глаза…

Макс нес меня всю ночь и мне казалось, что я плыву на спине по округлым теплым волнам, и мне было хорошо и спокойно. На какое-то время его походка стала неровной и под ногами затрещали сучья. Я поняла, что мы проходим сквозь лес, в котором жили раньше. Я с трудом разлепила глаза и увидела белую луну, теперь рассеченную на множество кусочков ветками деревьев. Значит, осталось совсем немного и мы скоро уже придем. Я медленно закрыла тяжелеющие веки. Луна постепенно расплылась и исчезла.

Макс шел спокойно и уверенно, я дремала у него на руках. Вдруг он остановился. Я открыла глаза и увидела, что луна стала совсем маленькой, вдвое меньше футбольного мяча, опустилась и висела совсем низко, чуть выше человеческого роста. Я зажмурилась и снова открыла глаза. Маленькая луна превратилась в светильник над входной дверью. Это был наш дом. Макс протянул руку и нажал кнопку дверного звонка. За дверью раздался до боли знакомый мелодичный перезвон. Дверь никто не открыл. Макс позвонил снова.

– Все спят, – сказал Макс, – Нас никто не ждал.

Но тут дверь распахнулась. На пороге стоял папа. Тут же оттолкнув его, из-за его спины выбежала мама и, обвив меня руками, приняла из объятий Макса.

– Мама, – сказала я, – мама…

Мама охнула, что-то беззвучно зашептала и из глаз ее полились слезы. Она занесла меня в дом. Я расплавилась в ее объятьях, растеклась по складкам ее халата, заполняя собой даже любое малое пространство, не оставляя между нами ни малейшей пустоты.

– Мама, – еле слышно сказала я, – я не знала, что все так…

– Доченька, – шептала мама, – Как же так? Как ты могла?

Я чувствовала как бьется ее сердце, как дрожит ее дыхание. Ее тепло, обволакивая, поглощало меня всю, и я растворялась в ней. Я становилась прозрачной и невесомой, словно погружаясь в ласковые вязкие воды полусна-полуяви.

– Мама, – прошептала я, прижимаясь к ее теплой груди, – скажи – я Идеальная?

– Дурочка, – всхлипнула мама, – Какая ж ты Идеальная? Ты нас всех чуть с ума не свела. Ты наша, слышишь, наша.

Я улыбнулась ей в ответ. Я снова была дома. Там, где мама и папа, где по вечерам пахнет горячим печеньем и корицей, где звучат слова много раз слышанных и почти уже заученных наизусть любимых сказок. Там, где по ночам в окно заглядывает старающаяся казаться безразличной луна, а тени отбрасываемых в ее свете ветвей словно тонкие черные кисти чьих-то рук беззвучно скребут по стене моей спальни. Мне стало легко и спокойно и нечего стало бояться, и не за что переживать, и каждый новый слабый вдох наполнял меня тихой светлой радостью, искушая забыться безмятежным сном.