Продается дом

Витька ошарашенно смотрит на отца.

– Ну вот, мои условия.

– Почему ты решил, что мне нужно какое-то лечение? – медленно и раздельно произносит Витя.

– У меня есть на это основания. И довольно серьезные.

– Лечение… Я, что, по-твоему наркоман?

– Ты игроман, сынок. Это, по сути, одно и то же.

– Какой еще игроман? С чего ты вообще взял? Ну иногда делаю пару ставок, так, ради интереса! Это не означает, что я больной псих.

– А я тебе и не говорю, что ты псих. Но то, что ты болен необходимо признать.

– Да не стану я признавать ничего! Это чушь какая-то! И ты еще вруном меня называешь? Приехали!

– Значит, насчет проекта ты не врешь?

– Нет конечно!

– Покажи копию контракта.

– Что?

– Копию твоего контракта на два миллиона. Где написано, что через месяц ты получишь двадцать процентов предоплаты.

– У меня нет его с собой. Почему такое недоверие!

– А где он? Контракт?

– В городе! Дома у меня!

– Пойдем.

– Куда?

– Садимся в машину и едем к тебе домой.

– Ты с ума сошел? Сейчас? На ночь глядя?

– Сейчас! На ночь глядя! – Арсений начинает орать. – Ты, мать твою, меня за дебила держишь? Контракт! Два миллиона! Предоплата программистам! Да скажи ты уже честно, как есть! Что проигрался в пух-и-прах, и теперь тебе через три недели надо отдать шестьсот пятьдесят штук бандитам, иначе они тебе ноги переломают!

– Чего-о-о-о? – тянет Витя, сжимает кулаки, верхняя губа вздрагивает.

– Того-о-о-о, – передразнивает Арсений. – Мне ж твои дружки сами позвонили и все объяснили. Вежливо так порекомендовали помочь тебе найти деньги, если мне не нужен сын-инвалид! Как же я устал, Витечка! Устал врать всем. Друзьям, родственникам, соседям! Что мой сын успешный человек, работающий в международной компании. И не приезжает не потому, что он игроман, которому насрать на отца, а потому, что он в командировках вечно. Ты ж у меня то в Вене, то в Будапеште! Некогда тебе в наш Мухосранск заехать!

– Да пошел ты в жопу! – цедит Витька.

Арсений хватает его за плечи.

– Витя! Витя! Опомнись уже! У меня есть хороший врач в этой теме! Обещай, что пойдешь лечиться!

Витя сжимает губы и резко, со все силы, толкает отца. Арсений отлетает, падает, ударяясь затылком о край умывальника. Сидит там на полу, трясет головой. Перед глазами все плывет.

– Ни-ког-да! – кричит Витька. – Я не псих!

Приложив неимоверные усилия, Арсений встает, ковыляет к комоду, достает из него пачку денег. Шестьсот тысяч. Показывает Витьке.

– Вот. Видишь? Деньги. Бабки. Налик. Я нашел их. Только хрен тебе, сына, а не деньги!

Он в два прыжка, вложив в них, кажется, последние силы, которые вообще остались у него в этой жизни, оказывается у печи, распахивает дверцу и швыряет пачку бумажек внутрь так, что она влетает в самое пекло, в самый жар, и там купюры рассыпаются, вспыхивают.

– Что ты наделал? – тихо лопочет Витька. – У тебя были деньги?

Арсений сползает на пол, прислоняется к горячему печному боку. Перед глазами совсем темно. Тяжело дышит, сердце едва колотится, пот выступает по всему телу. Он ищет большим пальцем правой руки пульс на левой.

Витька бросается к печке, едва ли не лезет туда голыми руками, но купюры уже или сгорели дотла, или обуглились так, что проку от них теперь никакого.

– Нет, – повторяет Витька. – Нет, нет, нет, нет… Как же так… Ведь у тебя были деньги… Сволочь. Сволочь ты!

Он снова пихает Арсения, и тот едва не заваливается на бок.

– Уйди пожалуйста, – просит он сына. – И не приходи больше. Ладно? Договорились?

– Меня просто убьют! Понимаешь ты?! Убьют!

Арсений молчит. Все кончено.

– Сволочь, – еще раз повторяет Витька, хватает свою куртку, всовывает ноги в грязные ботинки и выбегает из дома.

В ту же секунду Арсений проваливается в черное, спасительное ничто.

VII

Ему кажется, что спустя миг, он открывает глаза. Видит повернутую на бок комнату. Левая рука онемела. Шея болит. Лежит так недолго. Вспоминает, что приходил в себя через какое-то время после того, как упал в обморок, но добраться до дивана не смог, лег спать прямо на полу.

Снов не было. Вообще ничего не было там, куда он провалился. Не было даже времени, потому что Арсений не заметил, как прошла ночь и наступило утро. Значит, когда он умрет, то скорее всего, и там не будет никаких снов. Он не будет вечно бежать по той тропке к реке. И Настю не встретит. Это будет всего лишь бесконечное и в то же время – более краткое чем самый короткий миг – полнейшее несуществование. Ни сожалений. Ни боли. Ни тревожных мыслей. Развоплотиться. Перестать быть. Перестать мучиться сознанием своей ничтожности, своей зряшности и всей бессмысленности существования людского в целом. Вот единственное, к чему теперь можно было стремиться.

Арсений предпринимает попытку подняться. Мочевой пузырь готов лопнуть – нужно добраться хотя бы до туалета. Потом закончить пару дел, а после уже… Он с удивительным воодушевлением представляет себе долгожданный миг избавления от земной тяжести и перехода через черту между бытием и не бытием. И еще раз повторяет себе: там ничего нет. Ты не сможешь ни о чем жалеть.

Посетив уборную и почистив зубы, Арсений звонит Фиме.

– Сенька! Рад тебя слышать! Слушай, мы как–то поговорили на повышенных этих… тонах. Да! – начинает тараторить Ефимыч. – Так ты уж извини, ежели задел там тебя и все такое прочее. Как дела?

– Дела очень хорошо, дружище. Набери там своих этих… риэлтеров. Пусть приезжают. За пятьсот тридцать отдам.

– О как! Ну лады, лады. Как скажешь!