Продается дом

Мучиться угрызениями совести он начинает примерно на середине пути. Может Фимка и вправду беспокоится? Просто такой он человек, не умеет мягко и интеллигентно, говорит прямо, режет по живому. А Арсений его обидел. Про детей да отцовство разве можно так…. Хотя он, конечно, первый начал, но все равно вышло не красиво, не хорошо.

Только упрямство и чертова гордость, которую как не гни, все равно распрямится, не дают повернуть назад, попросить прощения. Вершнёв останавливается дважды, но потом продолжает идти обратно в деревню. Ну его, этого Фиму.

У ворот дома, точно заранее почуяв приближение соседа, ждет Василий.

– Здорово, Иваныч, – он шмыгает носом, переминается с ноги на ногу.

– Долг принес? – Арсений не смотрит на него, заходит во двор.

– Не… Меня там это… с калымом прокатили… Не срослось. Мне бы рублей двести еще… На недельку всего. Выручишь?

– А может две тыщи, Вась? Или двадцать? – Арсений поворачивается к соседу. – Давай я пойду щас, свой станок для печати денег включу и тебе, едрена мать, двадцать тыщ тебе напечатаю! А? Устроит?

– Да ты че беленишься то, Иваныч! – Васька отступает на шаг, выпучив глаза.

– Пока долг не вернешь, ничего я тебе не дам, понял?

– Ну ладно, – пожимает плечами Василий. – Чего орать-то?

Бормочет себе что–то под нос, очевидно нелицеприятное про Арсения, топает к своему дому. Вершнёв захлопывает ворота так, что столбы сотрясаются и садится на завалинку.

С кем мог, со всеми разругался. Денег не добыл. И вариантов пока нет. Арсения постепенно охватывает отчаяние.

Утро начинается со стука в ворота. Арсений открывает глаза. Надо же, не хотел ведь пить вчера, а после ссоры с Фимой нашел–таки дома заныканные пол-литра коньяка и приговорил почти всё. Как следствие – голова болит, желудок недовольно размышляет – не распрощаться ли со своим содержимым максимально быстрым способом. Одна радует – алкоголика бы из тебя, Арсений Иваныч, не вышло.

Наверное.

Кто стучится?

Превозмогая тошноту и боль в висках, Вершнёв добирается до окошка и удивленно замирает: у ворот стоит «Киа» Колывановых, а рядом с ней – Теодора. Видимо, стучится она уже давно, и теперь отошла от ворот, пытается заглянуть в окна. Зачем она приехала?

Арсений накидывает куртку, спешит на улицу.

– Здравствуйте, – выдыхает облачко пара девушка. – А я… к вам.

Словно и так не ясно.

– Здрав… ствуйте, – сглотнув на середине слова приветствует нежданную гостью Арсений.

– Можно зайти? А то… холодно, – Тео обнимает себя, пряча ладони подмышки.

– Да. Конечно. – Арсений ведет ее в дом. Там кавардак. Диван на кухне не заправлен, одеяло наполовину лежит на полу. Вершнёв смущенно пытается навести хотя бы минимальный порядок.

– Арсений Иванович, это правда… Что вы говорили о человеке?

– Каком? – с утра Вершнёв соображает туго.

– Ну что человек может умереть.

Арсений опускается на краешек стула.

– Так и есть. Этому… человеку больше никто не может помочь. Только я.

– Если хотите, можете рассказать. У меня два месяца назад умер брат. Родной. Старший брат, Герман.

– Мои соболезнования, Тео. Что с ним случилось?

– Рак. Ему было всего тридцать семь, представляете? Я знаю, что значит терять близких людей. Поэтому – можете мне все сказать.

– Тео, послушайте… А могу я не говорить? Вы поверите мне, если я ничего не расскажу?

– Я вам уже поверила. Это ваше личное дело. Я думала – может быть, вам легче станет, если расскажете…

– Вряд ли, – качает головой Арсений.

– Тогда я хочу вам кое–что предложить, – Тео садится на диван напротив Арсения. – То есть, не «кое–что»… Деньги.

– Как это? – Арсений непонимающе смотрит на девушку.

– Мы с Толиком решили откладывать на вторую квартиру. Чтобы потом оставить ее нашему ребенку. Будущему. Копить нам еще лет пять и… мы подумали… Хотя, если честно – это я так захотела сделать. И убедила Толика. Он просто не знает, как это тяжело – видеть, как умирает человек, понимать, что ты не в силах ничего сделать с этим. Толя, он ведь как ребенок… Большой, сильный, умный… ребенок.

– Это я заметил, – усмехается Арсений.

– Так вот… – Тео лезет в карман пальто и достает пачку пятитысячных купюр, перетянутую резинкой. – Здесь шестьсот тысяч, Арсений Иванович. Я… мы хотим одолжить их вам на три года. Безо всяких процентов. Вернете или по частям, или все сразу – как удобнее. Вот, берите. – и Тео протягивает деньги Арсению.

Тот удивленно переводит взгляд с пачки на Тео и обратно.

– Вы серьезно? – наконец спрашивает он.

– Абсолютно. Я думаю, что это правильно. Это доброе дело, и я хочу его сделать. К тому же… я надеюсь, вы сможете их нам вернуть.

– Смогу. Я все сделаю для этого, Тео…

Арсений вскакивает. До него начинает доходить, что это не шутка, не сон, не розыгрыш – эта странная девушка действительно спасает его сейчас. И его старый дом. И всю его жизнь. Фантастика. Это просто что-то совершенно фантастическое, но оно происходит.

Арсений берет деньги, и чувствует, что на глаза наворачиваются слезы. Он шмыгает, часто моргает – не хватало еще опозориться, реветь тут, как слюнтяй какой-нибудь.

– Господи, как мне вас благодарить?

– Помогите тому человеку. Этого достаточно, – улыбается Тео. Она впервые улыбнулась, и кажется только сейчас Арсений замечает, какое красивое у нее лицо. И какое на самом деле доброе.

– Так ведь не бывает, – бормочет Арсений. – Вы меня спасли, Тео. Вы не знаете, что вы сделали… Спасибо. Можно я вас обниму?

И не дожидаясь разрешения, Арсений сгребает Тео в охапку и прижимает к себе. Предательская слезинка все же скатывается по его правой щеке.

Тео убегает, едва Арсений выпускает ее из объятий. Кажется не потому, что боится передумать, а потому, что стесняется своего неожиданного доброго поступка, на который в наше время редко кто готов. Может быть, вообще никто, кроме нее.

Арсений долго сидит на кухне, улыбаясь в одиночестве, точно пьяный. Он качает головой. Думает о том, как повезло Колыванову с женой. Удивительная девушка. А поначалу она Арсению совсем не понравилась. Как угадать человека, как распознать? Жизнь на исходе, а так понимать людей и не научился.