Продается дом

– Да всё супер! Работаю программистом, пишу мобильные приложения. Удаленно, контора московская, платят прилично. Женился вот полгода назад.

– Молодец. Пойдемте, что ли, в дом. Чаю попьем.

– Смотри, какой сад! – шепчет жене Толя. Та смотрит на череду голых деревьев и поджимает губы.

Арсений заводит гостей на кухню, включает чайник, затем тщетно пытается найти три одинаковые кружки на сушилке. Находит только две. Ладно, сойдет, мысленно вздыхает он. К чаю только варенье. Кладет в вазочку, ставит на стол.

Гости усаживаются. Тео задумчиво ковыряет красивым, ухоженным ноготком край кружки – грязь там нашла, что ли?

– А у вас тут мансарда есть, да? Она жилая?

– Жилая, – подтверждает Арсений. – Покажу потом.

– Как здорово! – восклицает Колыванов, – Тео, ну чего ты сидишь такая хмурая? Смотри, какой милый дом, а?

– Ага, – выдавливает Теодора. – А он деревянный?

– Сосна! В обхват толщиной, – сообщает Арсений.

– А сколько ему лет? – продолжает Тео.

– Уууу. Лет девяносто где-то.

– Так много? – Тео смотрит на Арсения. – Он ведь уже гнилой, наверное?

– Кисонька, ну что ты говоришь, – Толик кладет свою руку на ладошку жены. – Этот дом, я уверен, еще девяносто лет простоит и ничегошеньки с ним не будет.

Что это за современные мужики, которые говорят «ничегошеньки»? Парню почти тридцать лет, а он – «ничегошеньки». Как будто вчера из детсада выпустили. Арсений сидит, насупившись.

Тео поводит плечом – мол, ну не знаю, не знаю.

– А у меня ведь тут бабушка жила, в Луговом, – сообщает Толик.

– Правда? – оживает Арсений. Наличие семейной истории Колывановых в их селении может стать весомым аргументом. – А у нее фамилия-то другая была? Я что-то Колывановых не припомню.

– Да, это по материной линии бабушка. Антонина Васильевна Сидоренкова. За рекой жила, голубенький такой домик небольшой, почти на выезде из деревни.

– Тоня? Твоя бабушка? Вот ведь тесен мир. Давненько померла-то уж… Лет восемь?

– Ага. Я к ней приезжал летом, когда маленький был. А после смерти через несколько месяцев домик сгорел. Участок остался, но мы там так и не отстроились. А сейчас лень этим заниматься, вот я и придумал, чтобы тут купить готовый.

– Ну и правильно. Со стройкой связываться в наше время… Это дело трудное. Да и не дешевое.

– Зато был бы новый дом, с ремонтом, – вмешалась Теодора. Она сидела, не прикоснувшись ник чаю, ни к варенью, в то время как ее муж опустошил кружку и почти добрался до дна вазочки.

– Тео, ну только года три на постройку уйдет. К тому же мы в городе, дом здесь… Как за всем следить? Нет, это плохой вариант. Лично мне очень нравится дом Арсения Ивановича. Может, сходим на второй этаж?

Они поднимаются по скрипучей лестнице на мансарду, потом осматривают задний двор, сараи, сад, огород. Толик радуется всему: какая уютная мансарда, какой практичный сарай, какая теплая банька, какой огромный огород… Тео молчит, постоянно смотрит под ноги, будто боится вляпаться во что-нибудь исконно деревенское – навоз там, или лужу грязюки по колено.

– А вы что же, переезжать решили? – когда осмотр заканчивается, они втроем стоят во дворе. Толик курит электронную сигарету. Клубы дыма пахнут, кажется, яблоком. Кошмар.

– В город, да. Тяжело уже по хозяйству управляться. К сыну поближе перебираюсь.

– У вас сын?

– Да. Всё работает, работает… Знаете, как это бывает. Ну работа серьезная. Фирма какая-то международная. Я даже толком не вникаю.

– Круто, – кивает Толик. – А внуки у вас есть?

– Нету пока. Но… какие наши годы, – смеется.

– Это верно! – подхватывает его веселье Колыванов.

– А вы что же? Детишки есть?

– Мы морально готовимся к этому, – сообщает Тео. Она переминается с ноги на ногу, явно желая поскорее закончить этот визит и переместиться обратно поближе к цивилизации.

– Ну вы не затягивайте. Мы–то с женой долго сына ждали. Четыре года пытались – не получалось. Так-то бывает…

– Обязательно, – губы Теодоры окончательно превращаются в две тонкие линии, она дергает Толика за рукав.

– Ладно, Арсений Иванович, мы поедем, – Толик протягивает руку для прощания. – Мы все обсудим и вам позвоним, хорошо? Но лично мне всё-превсё понравилось!

Все–превсё. Арсений мысленно закатывает глаза. Даже не удивлюсь, если Толик сейчас меня «забашит» и убежит весело хохоча, – думает Вершнёв.

Чета Колывановых уезжает, оставив Арсения в раздумьях. Согласятся ли они купить дом? Похоже, пятьдесят на пятьдесят. Если уломает Толик свою супругу, то глядишь сделка и выгорит. Она-то точно не апологет сельской жизни. По глазам видно.

Ну, поживем-увидим, – решает Арсений и идет готовиться ко сну.

Потом долго лежит с открытыми глазами. Слушает.

Старый дом разговаривает по ночам. Он, как и его хозяин, долго не может заснуть. То вздрогнет задетый ветром ставень, то заскрипят рассохшиеся половицы, то захлопает железо на крыше, оторвавшееся еще в прошлом году. Застучит и перестанет капать вода в умывальнике. Ворочается дом, кряхтит, потрескивают сосновые бревна в обхват каждое. Дом стоит на этом месте уже почти сто лет, врос корнями в землю. Глубоко протянул их, сквозь чернозем, сквозь суглинок, к текущей в подземной теми воде… Дом вздыхает по ночам, заснув – протяжно стонет. Или это просто заблудившийся ветер под стрехой?

Арсений лежит и слушает звуки старого дома. Такие знакомые. Что он будет слушать, когда покинет свое жилище? Как шаркают тапочки в коридоре? Как за окном тарахтят припозднившиеся авто?

Он любит, когда по ночам идет дождь. Дождь начинается с первых крупных капель, отвесно падающих на крышу. Потом еще капли, еще… Чаще становится биение живого потока о железные скаты крыши, и вот спустя минуту мерный перестук превращается в успокаивающий шум. Может грохотать гром, могут сверкать молнии. Бушевать гроза так, что дрожат оконные переплеты. Но внутри дома тихо, тепло и уютно. Кажется, что дом укрывает от любых бед, как укрывает от рассерженных ливней и бурь.

Каждая частичка дома – такая родная и такая близкая. Давно не беленная труба – всё собирался, да руки не доходили. Рябина у ворот – минувшей зимой ее сильно поломал ветер. Полка с запыленными книгами – Чехов, Тютчев, Некрасов… Кружка с отбитой ручкой на полке – ее когда-то подарила ему Настя…

Но кроме вещей в доме живут и чувства, эмоции, давние переживания, живет детская память и взрослые размышления. Будто до сих пор не высохли слезы на подушке, до сих пор под потолком парят, бьются мотыльками чьи-то мечты – глупые и наивные. Еще перешептываются по углам голоса ушедших. И высоко-высоко в небе, над домом, в безвозвратной и безоглядной выси кружат бумажными самолетиками их души.

Те, кто жил в доме, но уже ушел, все равно остались в нем. До тех пор, пока будут стоять стены дома. Арсений вспоминает их. Череда лиц, уходящая в ночную темноту. И ему становится одиноко. И больно от того, что никого нет рядом, кроме живущих в его доме теней. Нет, он любит одиночество. Любит жить той жизнью, которую не нужно делить с другими. Даже близкими людьми. Но в такие моменты он жалеет, что остался совсем один.

Они с Настей пытались зачать ребенка долгие четыре года. Жили у Настиных родителей, у тех была большая трехкомнатная почти в центре города. К Арсению относились уважительно, но сдержанно. Близкими людьми так и не стали. Вершнёву было неудобно в чужом доме, душно и тесно, поэтому, когда умерла бабушка, он уговорил Настю переехать в Луговое. И – случай ли то был, или нет – но через три месяца Настя забеременела.

Когда родился Витька Арсению было уже тридцать. Говорят, только к этому возрасту человек уже умеет любить своих детей. Арсений не знал, так ли это, но сына своего полюбил с первой секунды, как увидел. И потом баловал всю жизнь. Настя подходила к воспитанию строже, была требовательна к сыну, а Арсений часто спускал на тормозах, прощал, забывал…

Бывало, ссорились с Настей из-за этого. Хлопали дверями, не разговаривали. Но потом все-равно мирились. Как не посмотри, хорошего в их жизни было больше, чем плохого. Есть, что вспомнить, хотя и есть, что забыть.