Продается дом

Стаскивает коробку на первый этаж, ставит ее посреди комнаты и долго сидит, глядя на эти десять или пятнадцать килограмм своего прошлого.

Первый потенциальный покупатель звонит Арсению уже вечером.

– Здравствуйте! Вы дом продаете, да?

– Да, я, – с небольшой паузой выдыхает Арсений.

– А поселок Луговое?

– В объявлении же написано, – Арсений понимает, что ему неприятно разговаривать с позвонившим. Точно этот человек уже живет в его доме.

– Да, да, конечно… Я … я просто уточняю. Мне повезло, знаете… Что я увидел это объявление… Я… А дом хороший? Он в хорошем состоянии?

– Супер, – бурчит Арсений, его начинает раздражать этот сбивчиво изъясняющийся молодой человек. – Дальше-то что?

– Я его куплю у вас, – неожиданно заявляет звонивший. – Ну то есть… я скорее всего куплю! Шестьсот семьдесят тысяч, да? Это нормально…

– Так что же, не глядя?

– Я… нет… я погляжу. Давайте я завтра приеду. Я знаю дорогу к вам. И… с женой мы приедем. Вместе. Только вы никому его пока не продавайте… И не показывайте! Я завтра же… После обеда… Хорошо?

– Да почему нет-то… – Арсений в растерянности, не ожидал, что всё решится так быстро. Думал – неделя-другая. А тут нате вам – в тот же день, и уже всё, готов купить человек. Неожиданно.

– Отлично! – восклицает покупатель и отключается. Через полминуты звонит снова, долго извиняется, спрашивает адрес и еще раз просит, чтобы Арсений дождался его и дом другим не показывал.

«Странный тип», – качает головой Арсений, подходит к окну. Стекло в окне – старое, рябое и наклоняя голову можно видеть, как искривляется и ползет кирпичная стена соседского дома. Когда-то давно, мальчишкой, он любил стоять здесь и просто смотреть на улицу села. Особенно в субботу, когда приезжали гости. Что сейчас может так обрадовать, как приезд гостей тогда?

В это мгновенье Арсений ощущает, что всё, касающееся продажи дома реально. Если до этого звонка продажа дома была идеей, замыслом, абстрактным шагом на пути к осуществлению цели, сейчас она стала реальностью. Этот покупатель, чей голос звучал из трубки, был реальным человеком. И завтра он реально приедет. И заветная сумма в шестьсот пятьдесят тысяч рублей тоже стала реальной. Арсений даже представляет ее себе – перетянутая резинкой пачка купюр. И теперь только Арсений понимает, как жаль ему расставаться с родным домом. Как не хочется ему, чтобы эти стены, этот двор, это ласточкино гнездо под стрехой, эти трещинки на ставнях, пожелтевшие листья на рябине – всё превратилось в стопку бумажек и резинку поверх них. Квадратные метры легко перевести в деньги, а вот чувства и воспоминания – никак нельзя… И даже не понятно, какой может быть компенсация за потерю большого куска его души. Наверное, только реализация задуманного. Цель, которой он добивается, оправдывает любые средства.

Почему мы так привязываемся к тому месту, в котором живем? Арсений пытается убедить себя, что его дом – эти лишь стены. И крыша. И бездушные предметы внутри: бездушная кровать, бездушный телевизор и не менее бездушный комод. Но чем больше он себя в этом пытается убедить, тем яснее понимает, что ему нужны именно эти стены и именно этот комод, стоящий именно внутри этих стен. И никак иначе. Точно бездушные вещи каким–то непостижимым образом таки врастали в душу человеческую. Или душа растворялась в них, и посему вещи обретали совсем иную суть.

Через час после звонка покупателя является Ефимыч. Долго скрывать переезд от старого товарища, конечно же не удалось. Людмила – его соседка – видимо, первому же ему и рассказала.

– Ты негодяй, Сеня! – гремит Ефимыч. – Ты иезуит! Изверг и инсенуатор!

– Родной мой, не кричи, пожалуйста, – морщится Арсений. – Дело решенное. Уезжаю я.

– Инквизитор! Ирод!

– Буду в гости наведываться. Что ты так распалился? Надеюсь, иностранные слова на букву «И» в твоем лексиконе закончились? Может, заберешь себе что-нибудь? Отдаю бесплатно.

– И старье твое – мне оно не надо! Потому как ты предатель и нет тебе моего прощения никакого!

– Ну телек хоть забери. Не на помойку ж его выносить!

– Ладно, – ругательства у Ефимыча иссякают. – Заберу. Но исключительно из–за остатков моего былого уважения к тебе. Как к человеку близкому. Нет… Ну это же надо! На старости лет – в город собрался! Ты ж сгниешь там. От тоски выть будешь! Чего не живется тут? На свежем воздухе, а? Обормот старый!

Продолжая высказывать свое негодование, Ефимыч осматривает телевизор марки "Рубин", включает, тыкает кнопочки переключения каналов, крутит винтики настройки, выключает, после чего садится за стол, который теперь наискосок стоит посреди кухни и вытаскивает из-за пазухи бутылку коньяка.

– Нее. Фима… Пить не буду. У меня еще дел невпроворот.

– Ты соображаешь? Нет, ты, вообще, соображаешь, чего ты говоришь? – подскакивает Ефимыч. – Я значит навсегда теряю своего верного товарища, друга дней моих суровых, а он отказывается со мной выпить? Нет, ты вообще соображаешь?! Неси закуску.

Ефимыч хмелеет быстро. Он сидит, подпирая рукой голову и чуть заплетающимся языком, рассуждает.

– А вообще, Сенька, хорошо… Все хорошо… Уезжаешь… и хорошо – есть куда уехать! Завидую тебе, друг. Вон, сына какого вырастил! Примет на старости лет, поможет… Золотой парень.... А я ведь один совсем, Сеня… Леха, тот что… Племяш.... Приехал сегодня, завтра уехал… А сыночек мой… сам знаешь.... Только-только пятерик отмотал. Откинулся, родимый. Не видал его еще, сволочь такую… Как так получается, а? Я всю жизнь на производстве отработал, ты ж меня знаешь. дорогой мой… Никого не грабил, не убивал. А супруга моя? Царствие небесное…Та вообще – тише воды, ниже травы, слова обидного сыну не сказала. Как же из него-то такое выросло… За что наказание этакое? А у тебя… Вот молодец....

– Ага, – кивает Арсений. – Витька, конечно, поможет.

– Любит батю… Не то что мой… отморозок. прости господи… Я так полагаю, родной мой, что это тебе вознаграждение за всю твою жизнь нелегкую. Чтобы продолжение твоего рода достойное было. Не пьянь-рвань какая-нибудь, а настоящий человек. С большой буквы Человек. И умный. И заботливый о старых. И сильный. Мужик! А мне вот… радость какая теперь, на старости лет? Никакой…

– Да… Ванька вот твой жаль…

– Эххх… Ванька. Почто пропал парняга. Золотой человек был… Пожарный! Людей спасал… Черт его дернул на этот перевод согласиться…

– Квартиру давали…

– Вот она квартира… Ценой жизни досталась…

– Невестка–то твоя чего?

– Пьёт по-черному. С бандитом спуталась каким-то… Ниче хорошего, Сеня. Ни-че-го.

– Да она вечно шалавой была, ты уж меня прости…

– Можешь не просить прощения, друг. Я согласен.

– И вот смотри, как оно все сложилось – Витька твой вырос. И все как надо делает по жизни… И как же их, отпрысков наших, воспитывать… Любил ведь его, гада. Темку-то. Маленький еще когда был – приду с работы. он ручонки тянет: "Папка!"… Возьму его, обниму… Эх… Черт, что ж за нескладуха такая вышла?

– Не все от нас зависит, Фим…

– Верно говоришь. Верно… Слушай, дружище мой. Но ты хорошо подумал-то? Я про дом всё. Сильно я обеспокоен. На фига продавать-то его? Пусть стоит. Я пригляжу. Ты же знаешь. Буду смотреть в оба. И днем, и ночью. Чтобы там приезжие чего не натворили, зимой протапливать буду. Оставь дом-то. Вон особняк какой – два этажа, стайки. А земли сколько? Внук родится – где ему, в городе в вашем хрен пойми на каком этаже расти? Надо ж его к земле поближе, чтобы здоровым рос, чтобы сил набирался, воздухом свежим дышал.

– Нет, Фим. Я ж говорил: не могу так. А на что ж я в городе-то жилье буду покупать?

– Не. Я так считаю, что тебе сын может и помочь. А ты ему в наследство двухэтажный дом да пятнадцать соток земли оставишь. Вот это история правильная. Я понимаю.

Арсений только качает головой.

III

Утренняя роса приятно холодит босые ноги, перед глазами в частых разрывах листвы мелькают мягкие солнечные пятна, точно они с Витькой идут по гигантскому пятнистому пледу, только что выстиранному и расстеленному сушиться.

Вот исчезает позади околица деревни, слившись с рядами берез на опушке; в стороне в зарослях пустырника мелькает глубокая балка с почти пересохшим ручейком на дне; и вот, наконец, из шерстистой зелени низины змеисто выскальзывает тонкая тропка, лизнув пригорок, разваливает пополам литое разнотравье в пойме поблескивающей реки.

Шелестящим шепотом в тишине утра – полусонный ветер. Сдувает пыль с разморенных лопухов, дышит в лицо неутоленной свежестью, треплет волосы на макушке и, застенчиво раздвигая плетенье ивняка, теряется в густой уреме.

Они бочком семенят по крутому спуску, переглядываясь и смеясь, пригнувшись, ныряют под низкий полог ветвей и, пробравшись среди набрякших под землей корней и шипастого татарника, оказывается на песчаном пляжике всего в несколько шагов длиной.