Здесь на прибрежном мелководье торчат две рогульки-подставки, а там, где отмель обрывается бездонным бочагом, режет воду леса поставленной прошлым вечером жерлицы.
…Солнце, до сих пор скрывавшееся за березняком на той стороне, распушив лучи, наконец, выбирается из–за лохматых верхушек и стелет златотканую дорожку поперек реки. Витька, щурясь, следит за поплавком, который влечет течением прямо через россыпь мигающих бликов.
Утро выдалось молчаливое, и кажется Арсению, что на всем белом свете остались только они с сыном, и что если сейчас собраться и побежать обратно по виляющей тропке, то в конце не будет никакой деревни – только бескрайний лес и река, что никуда не впадает, а по кольцевой опоясывает землю или, быть может, где–то там, за горизонтом, выплескиваясь из берегов, сливается с голубизной летнего небосвода…
Арсений открывает глаза. Голова кружится. «Плохи твои дела, Арсений Иваныч» – про себя вздыхает он. С усилием приподнимается на локтях, устраивается на сырой подушке чуть выше.
То ли сон, то ли воспоминание – яркое, сочное и правдоподобное. В нем Арсений даже ощущал прикосновения жестких стеблей к ступням, чувствовал тепло солнца на лице. И Витька в нем был еще совсем маленький – лет семи. Тогда еще он хвостиком ходил за отцом, заглядывал ему в глаза, а иногда, внезапно прижимался всем своим худеньким тельцем и нежно гладил Арсения по волосам. Куда всё уходит? Любовь, привязанность, нежность? Наворотит жизнь, измарает, изорвет все в клочья…
Каждый раз, просыпаясь, Арсений жалеет о том, что не может в этом сне остаться.
«Хотя, может быть и могу, – усмехается он. – Кто его знает, что там у нас, после жизни. Может – один бесконечный сон. Хорошо бы – вот такой… Наверное, как ты живешь – такие и сны тебе снятся. А, может, там вовсе и нет ничего. Пустота. Скоро узнаем».
Из дома, ставшего уже к тому времени родным, Арсений уехал на долгие десять лет. Мать к тому времени обзавелась небольшой «двушкой» на окраине заводского района, Сеньке выделила отдельную комнату. Была всегда приветлива, заботлива, помогла устроиться в новой школе. Видимо, чувствовала вину за годы своей свободы, годы отсутствия необходимости заботиться о сыне. Теперь вроде как наверстывала упущенное. Тогда Арсений не смотрел на это так цинично. Горькое осознание приходит не в детстве, позднее. Он был просто рад, что все вроде бы сложилось удачно. Завел новых друзей, в школе быстро освоился, окончил десять классов с двумя четверками и пошел в педагогический на математику. Так видимо передались ему бабушкина страсть к цифрам и дедушкина – к школе.
В институте Сеню постигла безответная любовь к сокурснице Юлечке. Это ноющее, волнующее, ранящее чувство он протащил через несколько студенческих лет. Страдал из-за этого, и тогда ему казалось, что жизнь его нелепа, бесцельна и скучна. И только спустя много лет он понял, что именно в годы учебы в институте и несколько лет после был он наиболее счастлив и свободен, и именно тогда он более всего наслаждался жизнью, каждым ее прожитым днем.
Летом Арсений уезжал из города в деревню. Каникулы перед пятым курсом не стал исключением. И в то лето Арсений обрел освобождение от гнетущего его чувства влюбленности в Юлечку. Способ оказался предельно простым – он встретил другую.
Ее звали Настя. Студентка третьего курса строительного факультета, скромная, улыбчивая, и вроде бы не выделявшаяся особенной красотой, но увлекшая Арсения своим умом, своей открытостью и честностью, перемешанными с еще детской наивностью. Они много разговаривали, много спорили. Читали одни и те же книги, одинаково пристально и с интересом всматривались в начинающуюся взрослую жизнь. И Арсений сам не заметил, как не то, чтобы влюбился, но как-то удивительно прочно сросся с этой девочкой. Так виноград медленно врастает в ограду, столь прочно, что потом не оторвать.
Настины родители недавно переехали в Луговое, купили большой дом, завели серьезное хозяйство, а Настя строилась в общежитие при институте. Вернувшись на учебу, они с Арсением стали видеться почти каждый вечер. А через год поженились.
Как жаль, что теперь воспоминания не приносят радости. Лишь вновь больно щемит сердце.
Арсений встает, умывается. Долго думает – бриться или нет. Вспоминает, что собирался к Людмиле и решает все-таки побриться.
Холодильник совсем пуст – до магазина так и не добрался. Пьет чай, грызет сухари, размачивая их в чае. Вот и весь завтрак. После решает навести порядок в сарае. Надевает рабочую одежду, идет на задний двор. Осматривается – дровяник, засыпная банька да стайки с прохудившейся крышей. Хозяйство невелико, но до обеда возится, складывая по местам инструменты, подметая полы, вытаскивая на мусорку в конце огорода ненужное старье. Находит Витькин велосипед – совсем древний, еще с парой пластиковых колесиков по бокам. Решает отправить его вслед за остальными ненужными вещами, но вдруг становится до слез жалко этот кусок металла, приходится возвращаться с полпути. Ставит его в углу в сарае, накрывает ветошью. Вдруг пригодится новым хозяевам – отремонтируют, будет детеныш какой-нибудь кататься.
Каждый четверг в час дня Людмила уже дома. В этот день у нее мало уроков.
Арсений выходит из дома с небольшим опозданием, с собой захватив две банки вишневого варенья, настенные часы, небольшую картину с мансардного этажа – пейзаж кисти неизвестного художника, несколько книг серии ЖЗЛ.
Учительница русского языка и литературы живет за рекой, у самого леса. Огород ее дальним пряслом упирается в нестройные ряды молодых березок, улица за ее домом превращается в две узкие колеи, убегающие к повороту Веты и теряющиеся в пожухлой зелени почти рядом с тем самым местом, где любит бывать Арсений.
Он проходит мост, кивает проезжающему мимо на мотоцикле знакомому – вот только имя его забыл – сворачивает на людмилину улочку и неожиданно встречает там Алиску. Соседская девчушка сидит на корточках возле забора и пытается кого-то выманить из зарослей лопухов.
– Привет, – говорит Арсений. – Кого ловишь?
– Здравствуйте, – четко выговаривая «р», улыбается Алиска. – А вы никому не скажете?
– Ну что ты! У меня медаль за хранение секретов государственной важности! Я тебя точно не выдам.
– Медаль? Здорово. Вы мне ее покажете?
– Обязательно.
– А я ловлю Йогурта.
– Кого?
– Йогурт. Щенок, – Алиска поднимает на Арсения свои огромные глазищи, мол, чего непонятного? Имя как имя. – Он там, в кустах. Не хочет выходить.
– Тебе помочь его достать?
– Нет, нет! Вы его напугаете еще! Я сама, – мотает головой Алиска. Она одета совсем легко, курточка явно не по погоде, изо рта вырываются облачка пара.
– Не холодно тебе, Алис? – чувствуя себя дедом морозом из сказки спрашивает Арсений. – Хотя бы шапку надела?
Алиска только машет ручкой и продолжает выманивать щенка.
– А где ты его взяла?
– Он сам взялся, – поясняет Алиска. – Я просто шла по улице, а он прибежал. И теперь живет где-то здесь. Я к нему хожу. Типа в гости.
– Класс. Ну удачи с поимкой Йогурта. Кстати, почему ты его так назвала?
– Ну он же белый!
– Ааа. Ну да, – кивает Арсений.
Людмила встречает его во дворе – кормит ватагу горланящих кур – предлагает обед, но Арсений отказывается. Только чай. Пока Людмила на кухне, он сидит в комнате перед телевизором, напряженно наклонившись вперед, смотрит куда-то мимо экрана. Арсений ждет звонка вчерашнего странного покупателя. Он должен скоро приехать.
– И что, прямо вчера вечером уже позвонил? – спрашивает Людмила, заходя в комнату с двумя чашками и вазочкой с печеньем на подносе.
– Да, представляешь, – Арсений вздрагивает, отвлекаясь от своих мыслей. – Куплю, говорит, и всё тут.
– А вдруг мошенник какой-то?
– Кто его знает.
– Будьте осторожнее, Арсений Иваныч. В наше время полно всяких мошенников и преступников. Просто ужас.
Людмила садится на диван рядом с ним. Арсений смотрит в ее глаза – грустные, но с искорками доброты на дне. Глаза у Людмилы зеленые с карими пятнышками у зрачков. Красивые. Она улыбается. В уголках паутинятся морщинки.
– Что вы так смотрите?
– А, нет, – Арсений отводит взгляд. – Нет, просто… Ты права, надо с ним аккуратнее, с этим товарищем. Может и впрямь задумал что-то… С женой, говорил, приедет.
– Так их еще и двое? Может, мне прийти к вам? Подстраховать, так сказать?
– Нет, ну что ты. Я на днях только топор наточил. Отобьюсь как-нибудь, – смеется Арсений. Хотя ему не приятно, что Людмила предлагает такую помощь. Словно он немощный старик.
Отхлебывают чай. Арсений берет печенье. Так, из приличия. Есть совсем не хочется.
– Как твой Андрей там? Лену-то навещает хоть?
– Ой, даже не говорите мне про этого гада. – отмахивается Людмила. – Он ее последний раз года два назад видел. Раньше хотя бы денег присылал на лечение, а теперь и этого не дождешься. Я, конечно, понимаю – у него семья, сыну младшему вот только четыре исполнилось, но ведь Ленка тоже его ребенок! Хоть ей и на двадцать лет больше, она ж не перестает от этого быть дочерью, которой нужно помочь в трудное время. Видно, женушка его на уши присела, что денег много уходит из бюджета.