Продается дом

С цыганом они бегло осматривают комнаты, идут на задний двор, переглядываются и, точно мысленно установив контакт и согласовав ценовое предложение, голосом цыгана сообщают Арсению:

– Четыреста прям сейчас даем.

Вершнёва захлестывает волна ярости.

– А че, блин, не двести! – рычит он. – Да такие дома по миллиону продают! Я и так скидку сделал! Какие четыреста?

– Отец, ты не кипятись. За миллион свою развалюшку будешь три года продавать, пока каких-нибудь городских лохов не уговоришь. – усмехается цыган. – Мы тебе реальную цену даем.

– Вы хоть видели, что там еще второй этаж в доме? – подскакивает к покупателям Ефимыч. – Дешево даете! Очень дешево! Пойдемте, покажу мансарду! Там полноценная огромная комната, вы ж не посмотрели даже!

Он хватает блондинку и цыгана под руки и тянет обратно в дом. От такого неожиданного напора даже эти двое матерых перекупов теряются.

Арсений остается на улице. Слышно, как Ефимыч без умолку рекламирует дом, ведет на второй этаж, рассказывает про толщину стен, про надежный фундамент, про отсутствие мышей и крыс, про подвал, откидывает дверь в полу и показывает хранилище под домом.

Выходят все трое обратно только минут через десять. Цыган звонит кому-то. Арсению кажется, что он слышит знакомое имя.

– Вы с Вентелем работает? – подступая к цыгану спрашивает он.

Тот снимает очки. У него подбит левый глаз оказывается.

– А тебе чего? Знаешь Вентеля? – щурится цыган.

– Он мой ученик бывший если что. Ты ему скажи, что это мой дом. Он в курсе.

Цыган молча смотрит на Вершнева несколько секунд, звонит снова.

– Пятьсот, – сообщает он, положив трубку. – Извини, отец, выше не можем. Экономика не сходится. Хорошо, что второй этаж есть – мы туда можем отдельно поселить кого-нибудь.

Арсений кивает. Если эти двое работают с Веней, то покупают они дом не для того, чтобы перепродать, а чтобы привезти сюда людей, выселенных и городских квартир – пьянчуг, наркоманов, стариков, инвалидов. Квартиры у них, по сути, отбирают, привозят в деревни, селят в домишки вроде вершневского. Поживут бедолаги какое-то время сельской жизнью и незаметно пропадают. Леса вокруг вон какие – ушли за грибами и не вернулись, можно новых селить. Покупая один раз дом, шайка Вентеля через него может провести десятки людей, выброшенных из своих жилищ, заработать многомиллионную прибыль, а все равно крохоборничают, считают каждый рубль. Вот потому и ездит Веня на «Лексусе». А Арсений на двадцатилетних жигулях.

– Нет, – коротко говорит Вершнёв. – До свидания.

– Пятьсот семьдесят! – Ефимыч решает вести торг.

– Пятьсот тридцать последняя цена. Или по рукам, или мы поехали, – говорит блондинка, достает из кармана полоску жвачки, разворачивает, сует в рот. Начинает чавкать.

Арсению становится как-то не хорошо. Тошнота подступает.

– Езжайте вы отсюда, – бросает он и идет в дом.

– Как знаешь, – кричит в след блондинка.

«Черные» риэлторы уезжают, громко хлопнув воротами. Ефимыч кружит около Арсения и цокает языком.

– Надо было еще поторговаться! Я бы их уломал на пятьсот семьдесят! Нормальный же ценник! Чего ты?

– Не хочу, чтобы в моем доме после меня жила какая-нибудь шелупонь выселенная… Хочу, чтобы нормальным людям все досталось, понимаешь?

– Да какая тебе разница, кто тут жить будет? Не понимаю! Эхх… – Ефимыч машет рукой и садится на диван. Все, выдохся.

– Тебе вот никакой разницы. А мне есть. Тут каждый сантиметр моими руками… А я его – бандитам за бесценок… Не могу так.

Ефимыч жмет плечами.

– Ладно. Сам думай. Если что, у меня их телефон есть. Говори.

– Хорошо. Давай, пока, что ли. И… спасибо.

– Ага, – говорит Ефимыч и, коротко пожав руку Арсению, уходит.

Арсений долго стоит возле окна, сначала смотрит, как идет улицей Фима, потом просто глядит на деревню. Он ждет звонивших вчера покупателей.

IV

Они приезжают уже затемно. Паркуют свою новенькую, празднично-красную «Киа» возле ворот, выходят, что–то обсуждая и смеясь. Арсений видит их в окно, спешит встретить.

Оба одеты по странной нынешней моде. Он – в обтягивающих джинсах, белых кедах, над которыми светятся голые лодыжки, в короткой дутой крутке, вязаной шапочке. У него аккуратно подстриженная борода и круглые очки. Она в длинном бежевом пальто и по-клоунски больших кроссовках, на лоб падает выкрашенная розовым прядь. И чего такие, как они, забыли в нашей глуши – мысленно недоумевает Арсений. И укрепляется в своей неприязни, зародившейся еще при звонке покупателя.

– Добрый вечер! – радостно улыбается парень. – Протягивает руку. – Я Анатолий. Это моя жена, Теодора.

– Ага, – кивает Арсений, жмет руку. – Здрасьте.

Про себя скептически усмехается: «Теодора! Придумали же русскую девчонку так назвать!»

– А вас как зовут? – спрашивает Анатолий.

Вершнёв представляется.

– Арсений Иванович? – удивленно переспрашивает Анатолий.

– С утра по крайней мере был, – подтверждает Арсений.

– А вы случаем в девяносто седьмой школе завучем не были?

– Совершенно случайно.

– Так вы ж у нас алгебру вели! Точно! Один год правда всего. В восьмом классе. А потом уволились. Я – Толя Колыванов, восьмой «а» класс. Помните? Тео, это наш математик, я даже говорил тебе про него, – Анатолий, поворачивается к жене и хватает ее за руку. – Вот ведь судьба!

Теодора косится на мужа, явно не разделяя его восторга.

Арсений напрягает память. Это было шестнадцать лет назад, в его последний год работы в городской школе. Да, Толика Колыванова он помнит, очень умный и способный мальчишка был.

– Тебя не узнать, – оттаивает Арсений.

– Ну да, – смущается Толя, чешет заросший подбородок, смеется, – У меня тогда еще бороды не было. Вы как? Почему из школы ушли тогда? Я спрашивал, вы никому не сказали. Мне так ваши уроки нравились, честное слово!

– Я в бизнес пошел. К товарищу. Но хватило меня ненадолго. Потом вернулся в школу работать. Но уже здесь, в деревне. А у тебя как дела?