Алина

Алина
Наташа Доманская

30-летняя Настя по воле случая или по собственной глупости попадает в логово к зверю. Но вместо оков, панцирной койки и ведра для испражнений в ее клетке красивая обстановка, дорогое постельное белье, полный холодильник деликатесов. А вскоре похититель приносит пленнице одежду, косметику и даже ноутбук. Конечно, у маньяка есть странное требование, но ради туфель от Valentino и брендовой одежды она готова согласиться и с ним. Захочет ли Настя при случае покинуть свое пристанище или у нее есть причины забыть о муже и пятилетнем сыне?

Наташа Доманская

Алина

«Высшие силы меня не оставят и обязательно пошлют мне наНовый Год увлекательную юную шлюху». Эдуард Лимонов.

Пролог

У него никогда не было скверной привычки топить грусть в алкоголе. Да и за последние годы грусти особой он не испытывал. Разве что так можно было назвать сквозную дыру в его животе. Будто кто-то выстрелил в тело из дробовика, а потом вернул мужчину к жизни, оставив отверстие на память. И сейчас, спустя почти пятнадцать лет, как это произошло, не в силах больше терпеть адскую боль, он собирался допить виски и, возможно, даже снять кого-нибудь подходящего в баре, чтобы забыть все окончательно.

Окончательно.

«Какое забавное слово», – подумал привлекательный темноглазый мужчина, сидящий за рабочим столом в своей квартире, перекатывая в большом горячем рту кусочек льда.

– Окончательно, – повторил он шепотом. Прозрачный квадратик в такт ударился о его крупные зубы.

Окончательно, все окончательно.

В его жизни никогда больше не будет смысла, потому что пятнадцать лет назад все окончательно изменилось.

На столе перед ним лежала заколка-хлопушка. Красивая, блестящая, со стразами и искусственными жемчужными бусинками, которыми было усыпано все бархатное основание. Ему всегда казалось, что такие аксессуары – свадебный тренд или их уместно использовать только для нарядной прически на выпускной или праздничный вечер. Она же носила «цыганские» заколки каждый день и никогда не ограничивалась одной штукой: щедро украшала ими всю свою кудрявую голову.

Мужчина взял заколку в руку с такой нежностью, словно это была не обычная копеечная безделушка, а самое дорогое на свете сокровище. Крепко зажал в кулак, поднес к губам и, поморщившись, как от головной боли, убрал в ящик стола. Теперь, наученный горьким опытом (и пусть это звучит шаблонно), он хранил заколку дома. Пятнадцать лет. Уже целых пятнадцать лет она кочевала вместе с ним из одной его съемной квартиры в другую.

Пошатываясь, он поднялся, дошагал до выхода, хлопнул дверью, спустился по лестнице и вышел на улицу. Через дорогу от его временного пристанища находился бар. В это время (часы на левой руке показывали без четверти четыре утра) там было немноголюдно. Костлявый, неопрятного вида бармен отчаянно зевал, прихлебывая жидкость из большой кружки, которую он доставал откуда-то из-под стойки. «Кофе», – догадался мужчина, присаживаясь. А вслух произнес:

– Виски. Двойной.

Справа от него на высоком барном стуле скучала белобрысая девица в обтягивающем серебристом платье. Она крутила в правой руке тяжелый стакан с толстыми стенками. Напитка осталось на донышке. Подушечками пальцев левой руки, словно боялась испортить свежий маникюр, девушка нажимала что-то в смартфоне, который лежал перед ней на стойке. Ногти у нее были огромные, глянцевые, заостренные на концах. И мужчине отчаянно захотелось, чтобы она вонзила их ему в спину, заглушая хоть на несколько секунд боль от дыры в животе.

– Простите, – обратился он к блондинке.

– Да, – нехотя оторвалась она от смартфона.

– У меня нет сил и фантазии, – он запнулся, – фантазии, чтобы…

– Пойдемте, – девушка залпом допила свой напиток и, привычным жестом взяв мужчину под руку, кивнула бармену. Тот кивнул в ответ.

Над баром располагались простенькие, как и само заведение, апартаменты, вход в которые был с улицы. Они вышли из помещения, завернули за угол, поднялись по пристроенной к фасаду лестнице и, преодолев закиданный бычками и заплеванный длинный балкон, зашли в одну из комнат. Женщина на ощупь нашла выключатель слева. Зажегся свет, и в хмельном тумане он отчетливо увидел, что незнакомка собирается со скучающим видом, чуть наклонив голову набок, опуститься на колени и использовать рот по своему прямому (и привычному) назначению. Но посетитель не искал удовольствия только для себя. Получал наслаждение от стонов, криков и эмоций, которые испытывала партнерша. И совершенно неважно, кем эта партнерша была: благородной дамой или обычной, не первой свежести проституткой. Поэтому он опустился (возможно, уместнее сказать, что он рухнул) перед ней на колени, задрал платье, стянул сетчатые трусики и стал медленно покрывать поцелуями ее промежность. А после того как девица, раздвинув ноги, опустилась в мягкое кресло, стоящее позади нее, неожиданно (хотя, это было вполне ожидаемо) вспомнил Алину. Поднял голову, не без труда сфокусировав взгляд. Незнакомка сидела с закрытыми глазами, погрузив длинные пальцы ему в волосы, и с усилием тянула голову мужчины к пространству между своих ног. В этот момент в его голове возник вопрос: что происходит с человеком за пятнадцать лет в сырой земле?

После смерти трупное окоченение наступает в промежутке от трех до пяти часов. К концу первых суток этот процесс охватывает уже всю мускулатуру. Примерно через двадцать часов после смерти бактерии добираются уже до печени, и тело начинает разлагаться. Скелетом труп становится через год. Если тело захоронено в сухой почве, то оно может разложиться за семь лет. Во влажной это происходит медленнее – от девяти до двадцати лет. Считается, что через пятнадцать лет можно хоронить нового мертвеца в ту же могилу.

Мужчина усмехнулся, отводя взгляд от совершенно чужой женщины – очередного мертвеца. Интересно, почему он не подумал об этом раньше. Ведь можно найти новую. Такую же, как Алина. И если повезет, то она будет даже на нее похожа. И тогда Натали вернется. Вернется, чтобы сказать, что он должен избавиться и от нее тоже, убить. Ведь в тот раз она пришла именно за этим. И он никак не должен упускать такую возможность встретиться с ней. Встретиться и удержать. Ведь без нее жизнь не имеет никакого смысла. Вот только поиски подходящей девушки могут занять много времени.

Мужчина еще раз посмотрел на развалившуюся в кресле проститутку. Нет, эта совершенно не годилась. Старая, не первой свежести, в вульгарном серебристом платье и чулках, по одному из которых ползла отвратительная стрелка. Ему следует искать дальше. Не спешить. Тщательно все продумать. Впрочем, он настолько привык к постоянному дискомфорту, что уже не торопился, с каким-то садистским удовольствием просыпаясь по утрам и будто чувствуя, как горят огнем края той самой незримой дыры в груди.

И почему он всегда пренебрегал алкоголем?

Пошатываясь, мужчина встал, потерял равновесие, опрокинул стоящий рядом с креслом столик, где сидела девушка, сбив с него безвкусную лампу с рыжим абажуром.

– Сука, – сказал он то ли женщине, то ли лампе. – Какая же сука!

Под недоуменный взгляд проститутки он, собирая своим крупным и в данный момент не самым поворотливым телом все углы, вышел из комнаты, второй раз за эту ночь оглушительно хлопнув дверью.

Часть первая

Глава 1

Настя

На земле, пожалуй, не существовало места, где бы ей по-настоящему нравилось, где бы она хотела находиться или хотя бы (такая малость) чувствовала себя защищенной. По крайней мере, она в таком месте за свои тридцать лет еще ни разу не была. В деревенском доме, где с детства жила с родителями, у Насти, конечно, была собственная комната. Но огромное квадратное помещение с небрежно побеленным потолком и стенами с наскоро поклеенными бледно-желтыми обоями в цветочек не шло ни в какое сравнение с убранством принцесс или королев из книжек. Из книжек, которыми до самого потолка был завален стеллаж в той же комнате. Из книжек, которые она листала с утра до вечера и которые иногда выменивала у подруг на какие-нибудь менее необходимые ей девчачьи вещи. В тех сказках, которые Настя любила, не только дома? были похожи на чудесные теремки, но и почти все мужчины отличались исключительно положительными качествами. Они оберегали и защищали любимых, являя собой образец мужества, силы и, конечно же, доброты.

Например, в подводном царстве, где жила Русалочка, ее отец был настоящим морским царем, которого звали гордо – Тритон, а не Васька, как кликали с улицы ее собственного отца. Белоснежку от смерти дважды спасали отважные, хоть иногда и сварливые, гномы, а в третий раз к жизни ее вернул сердобольный принц. А ради красавицы Белль даже Чудовище стало добрым.

У Насти же никогда не было защитников. В школе мальчишки ее попросту не замечали, братьев не родилось, а отец бесконечно пил и гульбанил все дни и ночи напролет, сколько она себя помнила. И если многие ее подруги в зрелом возрасте с легкостью могли поделиться какими-то забавными случаями, связанными с отцами, то Насте рассказать было нечего. Если только забавным можно считать время, когда отец тащил из дома все хоть сколько-нибудь ценное, что случайно в нем появлялось. Доходило до того, что краска для стен и клей для обоев, которые мать покупала и оставляла в сенях вечером, поутру уже исчезали. Все это отец уносил и выменивал на водку, которой щедро делился порой с первым встречным, составившим ему компанию. К Настиному счастью, он часто исчезал на пару дней, и, к ее же разочарованию, обязательно возвращался и с новой силой напускался на дочь.

Может ли ребенок желать смерти собственному отцу? Девочка считала, что вполне имеет на это право. Мало того, к своему шестнадцатилетию она утвердилась во мнении, что если неприятного человека убрать из окружения не получается, то лучше бы ему умереть, сгинуть, чтобы ей, Насте, было легче. Ведь становилось гораздо проще, когда неприятный человек просто переставал существовать. Отцу она тоже желала сгинуть и каждый день повторяла про себя, как мантру, обращаясь к Богу: «Пожалуйста, пусть он умрет, пожалуйста».

Не проходило дня, чтобы из отцовского беззубого рта не вылетали отвратительные ругательства и пьяные абракадабры. Исправно голубоглазая девочка получала от него подзатыльники, после чего тот еще больше злился, ругался и пил.

– Зачем ты лезешь под горячую руку, – корила Настю мать. – Не видишь, опять набрался. Сиди себе в комнате, не высовывайся. Глядишь, меньше выпьет, если мешать ему никто не будет.

– Мама, я хочу посмотреть телевизор и покушать, – оправдывалась маленькая Настя, недоумевая, почему ее вполне естественные желания злят отца, а оттого каждый вечер перед сном упивалась красочными фантазиями: как будет чудесно, если завтра его собьет машина, затопчет соседский бык, задавит трактор или пырнет ножом сосед. «А может он просто уснет вечером, а поутру не проснется», – мечтала девочка.

– Успеешь, поешь, – раздражалась на дочь мама. – Уснет и поешь. Иди почитай лучше.

Отец не трогал мать, обходил ее стороной. Наверное, из-за весовой категории или авторитета, которыми обладала женщина. Анна Николаевна работала сельским фельдшером, одним на несколько деревень. Могла она и роды принять у женщины, и прививку поставить, и даже оказать экстренную помощь скотине. В местном медпункте женщина работала больше двадцати лет и без работы своей жизни не мыслила. Местные жители ее уважали и жалели. Уважали за безотказность, чуткость и профессионализм. Сочувствовали же, как почти каждой женщине в любой из десяти деревень, принадлежащих к Фельдшерско-акушерскому пункту, из-за местной болезни под названием «муж-пьяница», которую излечить не под силу ни одному врачу.

Настя маму тоже жалела, по-своему. Хоть та и считала дочь никчемной и ни на что не годной. Девушка не обижалась, потому что на правду нельзя обижаться. Ведь такой она и была: никчемной и бесполезной. Когда отец все-таки умер (от пьянки, молитв или приложенных дочерью усилий), Настя почти не сомневалась и, в конце концов, забрала мать в их с мужем городскую квартиру. На этом, как ни странно, настоял ее супруг, который родился и вырос в любящей семье и не понимал, как можно бросить собственную маму одну в деревне со всеми этими курами, козами и свиньями. Вскоре в молодой семье родился сын Егор, и Анна Николаевна завоевала сердце зятя окончательно тем, что взяла на себя стирку, уборку и готовку.

Но, несмотря на кажущееся благополучие, это счастье отличалось от книжного в тех романах, которыми в деревне обменивались старшеклассницы и в университете целыми сериями скупала Настя. До замужества и рождения ребенка она еще на что-то надеялась, фантазировала, мечтала. Но со временем разочаровалась окончательно. «Врут они все в книгах, – наконец решила девушка. – Врут, чтобы продавались».

Ее муж Макс не пил. Совсем. Если, конечно, не считать редкие корпоративные мероприятия и нечастые заграничные командировки, на которых приходилась пропустить стаканчик вина или рюмку-другую чего покрепче. Но дома Настя никогда не видела, чтобы муж позволял себе распивать алкогольные напитки без повода. Да и с поводом тоже не видела. Мама считала это высшим проявлением добродетели и мерилом женского счастья. «Что может быть лучше, когда мужик не пьет? О другом и мечтать грех», – пыталась внушить она дочери.

– Что ты все морду кривишь, Настасья? Не понимаешь своего счастья. Тебе любая позавидует. Большая квартира, муж, сын… машина, достаток!

***

Худенькая девушка раздраженно тряхнула головой, которая была усыпана мелкими русыми кудряшками. Со стороны могло показаться, что неприятные мысли, словно назойливые мухи, докучают ей, сбивают с толку, причиняют дискомфорт. Девушка натянула трикотажную футболку на колени, обвела глазами комнату и, криво усмехнувшись, пробубнила себе под нос:

– Интересно, мама, что бы ты сказала мне на это?

Глава 2

Ксения