Высшая ценность

Двигатель, как ни странно, запустился с полоборота, а что еще приятнее – Осокин сразу услышал, как он затарахтел, слух постепенно возвращался. Теперь он различал и прочие звуки окружающего мира – ровный, страшный гул пламени, треск и скрежет чего-то ломающегося, истошные, нечеловеческие крики. Дым снаружи быстро темнел и сгущался, из серого превращаясь в черный и жирный, пронизанный красноватыми всполохами. В его глубине, черные на черном, судорожно метались уродливые, изломанные тени, очертаниями отдаленно напоминающие людей.

Осокин уже начал потихоньку сдавать микроавтобус назад, когда одна из этих теней вдруг начала расти и приближаться, потом разделилась сразу на три тени – центральную, самую высокую, плотную и крепкую, и еще две по бокам – поменьше и потоньше. Ждать их Осокин не намеревался, но ему требовалось время, чтобы развернуться в условиях практически нулевой видимости, при этом, по возможности, не слишком сильно повредив машину, и пока он крутил руль, тени вдруг выросли почти перед самым лобовым стеклом, окончательно оформившись в три человеческие фигуры. Когда Осокин узнал их, глаза от удивления полезли на лоб.

Центральной, самой крупной тенью оказался Краусс собственной персоной, но в этом-то, как раз, удивительного было меньше всего, Осокин так и думал, что охотник, скорее всего, выберется. Куда любопытнее было то, что он, словно мощный буксир к которому с обеих сторон прицепили по барже, тащил за собой обоих американцев – парня волок за руку, зеленоволосую девицу, окровавленную, но вполне себе живую и даже идущую своими ногами, поддерживал за объемную талию.

В предопределенность, судьбу и прочие глупости Осокин никогда не верил, но, после того, что с ним произошло, тех радикальных изменений, что внес в его жизнь Кират, некоторые уроки пришлось выучить, в частности, усвоить следующее: если, несмотря на все, обстоятельства упорно продолжают складываться определенным образом, то это, скорее всего, не просто так. И очень глупо не обращать на подобное внимания.

Здесь и сейчас, похоже, был тот самый случай.

Краусс пронесся бы мимо, Осокина за рулем машины, равно, как и саму машину, он, конечно же, в дыму заметить никак не мог. Пришлось остановиться, выскочить наружу, преградить всем троим дорогу и проорать Крауссу буквально в самое ухо, из которого тонкой струйкой текла кровь, – «Сюда!»

Соображал охотник быстро – если он и привирал относительно своих экстремальных увлечений и достижений на этом поприще, то, во всей вероятности, не слишком сильно. Несмотря на то, что Осокин материализовался перед ним из дыма, подобно привидению, никаких лишних вопросов у Краусса не возникло, да и на перепачканном сажей лице с воинственно торчащими вперед, потемневшими усами, не отразилось практически никаких эмоций. Он немедленно поменял курс, одного за другим закинул американцев в заранее распахнутую Осокиным заднюю дверь "Фольксвагена", бросил следом длинный, узкий матерчатый чехол, по всей вероятности, с тем самым своим любимым ружьем, который тоже, несмотря на все, умудрился не потерять, затем сам молча прыгнул туда же. Осокин плюхнулся обратно на водительское сиденье, вывернул до предела руль в ту сторону, где, как ему казалось, должна была бы находиться ведущая прочь от парковки и далее, от аэропорта, дорога, и надавил на газ.

Под колесами что-то хрустело, скрипело и чавкало, два раза машина тяжело перевалилась через какие-то, явно органического происхождения, препятствия, а затем, когда Осокин уже начал увеличивать скорость и даже воткнул вторую передачу, перед самым лобовым стеклом, вдруг возник еще один человекоподобный силуэт, вскинув перед собой вверх и вперед руки. Мелькнуло перекошенное от крика лицо, черно-красная форма, шеврон с оскаленным тигром, вороненый автоматный ствол. Не изменяя положения руля, Осокин добавил газа, по капоту влажно и как-то смазано стукнуло, машина в третий раз подпрыгнула, переваливаясь через мягкое. Новый удар, более слабый, сопровождающийся хрустом дерева – в темном дымном мареве Осокин успел различить отлетающую в сторону полосатую перекладину шлагбаума. Сразу после этого автобус пошел куда легче и ровнее без прыжков и тряски. Препятствия кончились, да, видимо, и качество дорожного покрытия здесь было значительно лучше.

Спустя еще пару минут застилающая окна пелена дыма сперва посветлела, из черной и жирной снова сделавшись серой, а затем сквозь нее начали проступать яркие, разноцветные пятна, похожего на исполинскую буддистскую мозаику, пейзажа Центрального Кирата.

И когда дым вокруг уже почти полностью рассеялся, высоко и сзади, там, где громадная черная туча накрыла все территорию аэропорта Багхадур и его окрестности, наконец-то, глухо и надрывно, словно оплакивающая убитого у нее на глазах ребенка безутешная мать, заревела сирена.

Ее заунывный вопль словно бы послужил сигналом, в один момент разорвавшего некую негласную завесу – до этого пассажиры микроавтобуса хранили гробовое молчание, но сейчас прорвало всех одновременно.

– Знаешь, мужик, – гаркнул Осокину на ухо Краусс, просунувший между передними сиденьями свой могучий торс, – А я ведь сразу, буквально с первого взгляда, еще там, в самолете понял, что ты не подведешь. Потому и подсел, попросил помочь с этими их писулями. Есть у меня чувство такое, чуйка внутренняя, кому можно верить, а кому нельзя. Только поэтому, наверное, еще и живой до сих пор, потому как всегда прислушиваюсь…

Краусс не успел довести до конца мысль и закончить фразу, когда пребывавший до последнего мгновения в абсолютном ступоре и тупо глядевший перед собой с выражением успевшего протухнуть зомби, американец, неожиданно встрепенулся, с шумом втянул стекавшие сопли, и завопил:

– Там люди погибли! Срань господня, столько людей!

На пару мгновений патлатый хиппи осекся – зеленоволосая жена, а может, просто боевая подруга, Осокин уже не был уверен, что между ними есть какие либо официальные отношения, ткнула его кулаком в бок, но, уже секунду спустя продолжил:

– Мы сами только что человека сбили! Это, мать вашу, теракт! Вообще, поняли, что было такое?! Настоящий теракт!

– Насколько я понимаю, в этой стране уже довольно давно идет гражданская война, сынок, – Краусс вернулся на свое сиденье – И, опять же, если я не ошибаюсь, вы даже, вроде как были в курсе и собирались к ней присоединятся.

– Золотой Путь борется за свободу против кровавой диктатуры Мина! – девица еще раз врезала своему кавалеру, столь сильно, что у него даже голова дернулась, – Кровь за кровь! А ты как себе, вообще, все это представлял?

– Срать сейчас на то кто, что себе там что раньше представлял! – парень в ответ злобно оттолкнул свою подругу плечом, через зеркало заднего вида Осокину было хорошо заметно, как бешено вращаются его глаза с неестественно громадными зрачками, – Мы сюда ехали бороться за свободу и все такое, а не подыхать за нее! Забыла, как мы это обсуждали?! Что ты говорила? Агитация, плакаты расклевать… учить детей ценностям свободного мира… Это ценности свободного мира?! – голос парня, и без того не слишком низкий, сорвался уже почти совсем на фальцет, – Да, вообще, о чем мы тут говорим сейчас?! Надо ехать в посольство или не знаю куда, только убраться отсюда!