Высшая ценность

Высшая ценность
Dragon Green

Что составляет высшую ценность в этом безумном мире? Ради чего смертный готов пойти на любые, самые страшные жертвы? Что может в один момент изменить всю человеческую жизнь? Ответ кроется между небом и землей, где-то в неизведанных дебрях самой высокогорной страны в мире…

Dragon Green

Высшая ценность

Я боюсь зла. Не того зла, что несут в себе

люди, с ним легко справиться. Нет. Я боюсь

того зла, что таится во мне.

Лонгин, Far Cry 4

Осокин проснулся от того, что заложило уши – видимо, самая высокая точка маршрута была пройдена и самолет начал постепенно снижаться. Наверное, и в прошлый раз все было точно так же, только он этого совершенно не помнил – точно так же, как и не помнил, как летел потом обратно в Индию. В памяти сохранились лишь смутные обрывки воспоминаний о том, как его, вусмерть пьяного, тащили куда-то в международном аэропорту Дели, а он пытался совать каким-то людям в форме деньги и объяснять, что обязан вернуться. А потом требовал принести еще выпивки. И еще, и еще.

Вернуться тогда не получилось, а вот в выпивке недостатка не было.

Когда на барабанные перепонки стало давить еще сильнее, а из сплошного свинцово- серого океана облаков, вынырнул острый, отливающий жемчужной белизной, гималайский хребет, закрепленный над дверью в кабину пилотов динамик захрипел женским голосом с сильным китайским акцентом:

– Дамы и господа, наше воздушное судно только что вошло в суверенное воздушное пространство королевства Кират. Через двадцать минут мы совершим посадку в аэропорту Багхадур. Для облегчения прохождения королевской таможни, рекомендуем заблаговременно заполнить декларацию, в которой требуется указать…

Приступ мигрени, начавшийся еще перед вылетом, за время сна не только не прошел, но еще и значительно усилился, в голове гудело, как в раскаленном на открытом огне глиняном горшке – если он правильно помнил, такие использовались для приготовления многих блюд киратской национальной кухни. Осокин прижал пылающий лоб к ледяному стеклу иллюминатора и смотрел, как самолет медленно погружается в серую бездну облачного марева. Он уже опустился ниже горного хребта и теперь его, закованная в вечный лед, вершина равнодушно взирала сверху вниз на пролетающее мимо хрупкое творение человеческих рук.

– Так же наша авиакомпания предлагает прямо сейчас, еще до приземления, обменять вашу валюту на киратийские рупии по выгодному курсу. Мы принимаем доллары, евро, юани, фунты стерлингов и индийские рупии. Напоминаем, что ввоз любых иностранных денег на территорию Кирата уже более года запрещен специальным указом, поэтому вам, в любом случае, придется совершить обмен в аэропорту. Дабы сэкономить время…

Сидевшая через ряд от Осокина молодая пара, судя по виду, а главное, бесцеремонной манере поведения, – американцы, принялась активно спорить, постепенно переходя на повышенные тона.

– Я же сразу говорила, что нужно попробовать провезти как можно больше! – плотная девица с пирсингом на лице и коротким ежиком русалочьих зеленых волос уже едва сдерживалась, чтобы не начать кричать на весь салон, – Ты не хочешь понимать, насколько им нужна валюта! Ценнее золота, ценнее оружия! Мы же это обсуждали! Первый шаг, которым мы сможем доказать Золотому Пути свою ценность и преданность!

Парень, настолько сильно непохожий на свою подругу, будто их специально подбирали друг к другу исключительно для контраста, тряс гривой желтоватых волос, с вплетенными в них какими-то разноцветными ленточками, и мычал что-то про необоснованный риск, которого следовало бы стараться избегать хотя бы в первое время. На узком, костистом лице, изрытом оспинами от прыщей, застыло выражение затравленного щенка – судя по всему, возражения второй половине, а может быть и весь этот полет, давались ему не слишком легко.

Им обоим было самое большое чуть за двадцать. Осокин подумал, что вряд ли им удастся выбраться хотя бы с территории аэропорта, а дальнейшая судьба, скорее всего, будет зависеть от двух вещей – готовности родственников, при условии, если таковые у них имеются, внести выкуп в самые кратчайшие сроки и сиюминутного настроения Де Плера, к которому их, в конечном итоге, притащат. Хотя, если совсем не повезет, а вести они себя будут особенно глупо, могут и пристрелить на месте, разумеется.

Пару минут Осокин пытался отыскать в себе что-то, хоть отдаленно похожее на сочувствие к американцам, и даже, на какое-то мгновение, подумал, что, возможно, их стоило бы прямо сейчас предупредить. Но, во первых, сочувствия не было и тени, а во вторых – он бы тоже тогда засветился. Через два ряда кресел за спинами американцев, рядом с отрешенным от всего мирского и с самого вылета из Дели безостановочно бухтящего свои мантры, закутанного в желтые тряпки, монаха, сидели два крепкого вида азиата в одинаковых широких замшевых пиджаках и с настолько профессионально непроницаемыми лицами, что для того, чтобы с первого взгляда не разобраться, кто они и откуда, наверное, надо было быть восторженными американскими хиппи. А Осокину еще тогда, во время первого посещения Кирата, рассказывали, что каждый международный борт, неважно куда и откуда, обязательно сопровождают сотрудники секретной службы Мина. И меньше всего на свете ему сейчас надо привлекать их внимание, пытаясь спаси тех, на кого ему, в общем-то, глубоко наплевать.

Уши уже словно забило мокрой ватой, самолет резко шел вниз. Иллюминатор заволокло мутной облачной пеленой, полностью растворившей в себе хрустальные отроги Гималаев и будто отрезавшей крохотный мирок внутри самолета от пространства всей остальной Вселенной. Тускло загорелась надпись «ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ» и, словно в насмешку над этим, отделяющая кухонный закуток грязно-зеленая занавеска отодвинулась в сторону и из-за нее показалась стюардесса с внушительной пачкой таможенных деклараций. Непонятно кому она собиралась их раздавать – помимо Осокина, американцев, монаха, пейгановских опричников, да еще сидевшего в самом хвосте внушительного вида мужика с пышными усами, в рассчитанном на сорок мест салоне никого не было.

Когда стюардесса поравнялась с ним, Осокин показал ей пустой пластиковый стакан. Она жестом предложила взять бланк декларации, но он покачал головой.

Все уже давно было заполнено и приготовлено. Сейчас нужно было только дождаться… потом добраться… а потом сделать то, что необходимо.

Всего-то.

Американская пара немного утихла, видимо, достигла некоего консенсуса. Зеленоволосая девица, от напряжения даже высунув язык, в котором тоже поблескивал пирсинг, заполняла бланки, а ее патлатый партнер выбрался в проход между креслами и, пошатываясь, направился в сторону туалета. Один из громил в замшевых пиджаках проводил его насмешливым взглядом, лицо его напоминало лик счастливого Будды, пребывающего в вечной Нирване.

Клубящаяся полумгла за бортом постепенно рассеивалась, в сплошном мареве принялись образовываться рваные дыры, сквозь которые, как на рельефной масштабной карте, начали проступать очертания земли. Нелепое, перекрученное чьей-то дикой и явно недоброй волей сумасшедшее нагромождение камней с прорезями бездонных ущелий, волнистые долины и черные провалы озер – как дыры, ведущие в Бездну. Сквозь головную боль немедленно всколыхнулся поток воспоминаний, переходящий в острое чувство дежа вю и Осокину удалось оторваться от иллюминатора только резким усилием воли.

Американец пробрел обратно на свое место, от него остро пахло марихуаной. Он протиснулся мимо стюардессы, которая возвращалась с наполненным для Осокина стаканом воды.

Первое желание – вернуть его обратно и попросить неразбавленной водки со льдом, причем, до краев. Но его почти сразу вытеснила здравая мысль, что сейчас он не может позволить себе быть пьяным – пусть даже и точно знает, что вряд ли опьянеет даже от целой бутылки.

Пейзаж внизу уже больше не напоминал рельефную карту, они снизились настолько, что теперь кое где можно различить даже отдельные каменные домики, то здесь, то там, прилепившиеся к отвесным склонам, загнутые вверх, позолоченные крыши пагод. Почти точно под крылом медленно проплывала полуразрушенная колокольня, во все стороны от нее, подобно черной паутине, тянулись разнокалиберные провода, а на самой вершине, где полагается быть колоколу, вспыхивал яркий белый огонек.

– Дамы и господа, мы заходим на посадку. Просьба пристегнуть ремни, не курить и не покидать своих мест до полной остановки самолета.

Осокин поднял стакан и поднес к льющемуся из иллюминатора молочно-белому свету – воды в нем было чуть больше, чем наполовину. Уже далеко не в первый раз Осокину пришло в голову, что крохотный, состоящий всего из двух компонентов мирок, заключенный в этом прозрачном пластиковом контейнере, удивительно похож на тот большой мир, который люди привыкли считать бескрайним. Верхний мир над поверхностью воды – пространство, где обитают боги и высшие существа, рай, куда обещают принять праведников, при условии, что те будут хорошо себя вести. Нижний, подводный мир, населенный демонами, самыми страшными и чудовищными порождениями воображения Творца, темное пространство, только и ждущее того, когда можно будет проглотить очередную заблудшую грешную душу. И, между ними, – тонкая полоска, зыбкая, хрупкая грань, отделяющая Верхний мир от Нижнего, исчезающее пространство оставленное для людей, для их непредставимо коротких, мимолетных жизней.

Облачная хмарь за иллюминатором полностью разошлась и, словно по волшебству, в один момент, призрачные контуры сменились до рези в глазах яркими мазками разноцветных красок, настолько контрастных и не сочетаемых друг с другом, что, казалось, их специально собирал на своей палитре безумный художник – абстракционист. Среди бешеного калейдоскопа желтых, синих, красных и зеленых пятен всех мыслимых оттенков, выделялась иррационально ровная темно-серая полоса, будто срезавшая вершину одного из крутобоких холмов. В конце полосы поднимались ровные кубики бетонных построек, торчал тонкий шпиль вышки и тянулись жирные темные черточки бетонных ограждений и колючей проволоки.

Осокин вспомнил, как тогда, в прошлой жизни, еще до первого визита в этот безумный край ангелов и демонов (хотя нет! Ангелов в тот раз особо замечено не было), читал про аэропорт Багхадур и его взлетно-посадочную полосу – самую высокогорную в мире, расположенную даже выше, чем знаменитый непальский Лукла. И одну из самых опасных.

Где-то под полом натужно и тяжело заскрипело – это выдвигались шасси. Самолет неловко выравнивался, приноравливаясь к все скорее бегущему навстречу, поделенному пополам прерывистой подсвеченной белой линией, серому бетону, и, на долю мгновения, в глубине души промелькнула трусливая надежда, что пилот промахнется, возьмет в сторону, с размаху врежется в один из этих буро-зеленых, с красными и желтыми прожилками склонов, превратившись в точно такого же оттенка шар из дыма, пламени, искореженного металла и человеческой плоти. И тогда, оправдавшись перед Вселенной, а главное – перед самим собой, незапланированной гибелью, можно будет не делать того, что обязан сделать, появится шанс не смотреть больше в лицо тем страхам, что хуже самой смерти. Наконец-то отдохнуть.

Впрочем, позорные мысли практически сразу же и очень радикально сменились острой злостью на собственное малодушие и жгучей, словно первобытное пламя, жаждой жизни – никогда он не позволит взять над собой верх и бороться намерен до самого последнего вздоха. И думать себе сейчас можно было разрешать только о двух вещах – о том, что должен сделать, и о том, как именно он это делать собирается.

Отвернувшись от иллюминатора, Осокин увидел, как на соседнее кресло грузно заваливается тот самый усатый брутальный мужик с заднего ряда. Он неумело улыбнулся мясистыми губами и потряс мятым листком бланка декларации.

– Мне очень неловко, но почему-то сразу решил, что вы мне с этой штукой поможете. А то я никак не могу разобраться что здесь к чему, никогда не был силен во всех этих бумажках, – он снова смущенно улыбнулся, впрочем, светло-голубые глаза смотрели отрешенно и холодно, почти как снега с отрогов Гималаев, – Чиркал вот тут, чиркал, но так и не понял, что здесь куда надо вписывать.

Осокин молча смотрел на мужика, размышляя, сразу ли послать его по известному адресу или, все же, немного подождать. Вообще, в подобных случаях, он никогда не церемонился и пытавшихся с ним вот так ни с того, ни с сего заговорить, отваживал сразу (впрочем, подобное случалось исключительно редко, Осокин уже и забыл, когда в последний раз. Явно, не в этой жизни), но сейчас почему-то медлил.

– Ох, я ж не представился, – мужик сунул широкую, словно лопата, ладонь, – Меня зовут Краусс. Еще раз, вы уж простите, что так в наглую к вам лезу, но смотрю – вы ничего не заполняете. Значит, думаю, человек бывалый, не в первый раз в этих краях. Да и помощи попросить тут больше не у кого, не с этими же мартышками разговаривать, – назвавшийся Крауссом презрительно повел головой в сторону так, что было неясно, на кого он указывает – на азиатов или на молодых американцев.

Осокин пожал протянутую руку и тоже попытался ответно улыбнуться.

– Вы угадали, я здесь не в первый раз. Можете не переживать и вообще ничего там не писать, все равно никто читать не будет. Равно, как никому совершенно не будет интересно, что вы там с собой везете. На таможне вам сразу очень четко скажут, сколько будет стоить беспрепятственный и беспроблемный въезд на территорию Кирата. Платить наличными и в любой валюте – это единственный документ, который там нужен.

Улыбка мужика сделалась шире.

– Я примерно так и думал, но, все равно, только сейчас успокоился, когда вы подтвердили. А то я со своей пушкой лечу, никогда с ней не расстаюсь, куда только не еду охотиться, везде с собой таскаю, ни на что другое не променяю никогда. А в таких веселых странах с режимами подобными Миновскому – скажем так, иногда бывают сложности.

При упоминании об охоте Осокин ощутил нечто, вроде интереса.

– Вы прилетели в Кират ради охоты?

Краусс кивнул, лицо его осветилось, усы самодовольно полезли вверх.

– Да! Можно сказать, что я профессиональный любитель экстремальной охоты во всех ее видах и проявлениях! Из тех сумасшедших, про которых в книжках пишут, что они душу б продали, чтобы получить шанс поохотится на живого тираннозавра или кому-то ему подобного. Уже лет десять только и делаю, что мотаюсь по всему миру, добровольно лезу в такие места, к которым нормальный человек и за деньги близко не подойдет. А в последнее время много раз слышал, что Кират им всем, по количеству и качеству адреналина для охотника, запросто даст сто очков вперед. Невероятное разнообразие редчайших видов, в том числе, хищников, почти все смертельно опасны. Помню, я глазам своим не поверил, когда впервые прочитал, что в Кирате за год от нападения диких зверей погибает больше народу, чем во всем остальном мире вместе взятом. Одним словом, рай для психа, вроде меня!

– В таком случае, думаю, Кират вам действительно очень понравится. Не будете разочарованы.

Краусс раскрыл рот для ответа, но сказать ничего не успел – с глухим хрустом самолет содрогнулся от кабины пилотов до хвостового оперения, двигатели натужно заревели, принявшие на себя многотонную тяжесть, стойки шасси жалобно застонали. Девица с зелеными волосами вяло захлопала в ладоши, ее патлатый кавалер слабым голосом крикнул «Ура».

– С пяти регулярно летаю, а все не могу привыкнуть, – Краусс развел руками, – Мне кажется, проще бешеному носорогу с пяти метров в глаза смотреть, чем вот так вверять свою судьбу какой-то непонятной обезьяне за штурвалом.

«Лучше обезьяне, чем самой Преисподней», подумал Осокин, но вслух произнес только: