Шагги Бейн

Рини Суини жила на Пинкстон-драйв, 9, в квартале высоток, стоявших бок о бок с номером 16. Черному такси нужно было только сделать аккуратный пируэт, и Рини менее чем через минуту была бы дома. Агнес села, закурила и поняла, что ей не один час придется ждать, пока Шаг снова покажет свою физиономию.

Она чувствовала, как горит ее щека под взглядом Лиззи. Ее мать не сказала ни слова – она только раскалялась. Оказаться в ловушке материнской комнаты в роли подсудимой – это было слишком, равно как и иметь мать в качестве зрителя из первого ряда партера, свидетеля каждого злоключения ее брака. Агнес взяла свои сигареты и, пройдя по короткому коридору, заглянула к детям. В комнате было темно, если не считать направленного луча кемпингового фонаря. Лик прижимал его к груди подбородком и рисовал что-то в альбоме для набросков, на лице его застыло выражение покоя. Он не поднял головы, и она не увидела его серых глаз под мягкой челкой. В комнате было тепло и душно от дыхания его спящих брата и сестры.

Агнес сложила одежду, разбросанную по полу. Она взяла карандаш из руки сына, закрыла альбом.

– Глаза испортишь, дорогой.

Он вырос – стал почти мужчиной, стал слишком взрослым, чтобы целовать его на ночь, но она его все равно поцеловала и сделала вид, что не заметила, как он отпрянул, почувствовав запах стаута в ее дыхании. Лик посветил для нее фонариком на одинарную кровать, и Агнес проверила свое младшее чадо, натянула одеяло до подбородка Шагги. Она хотел разбудить его, переполненная внезапно нахлынувшей на нее потребностью почувствовать кого-нибудь у себя под боком, подумала, не взять ли его к себе в кровать. Но рот Шагги во сне открылся, его веки чуть подрагивали, он пребывал где-то далеко-далеко – не стоило его тормошить.

Агнес тихонько закрыла дверь и прошла в свою спальню, пошарила между слоями матраса и извлекла оттуда знакомую бутылку водки. Встряхнув ее содержимое, она налила себе в кружку жалкие остатки, а потом присосалась к горлышку в надежде на последние капли и уставилась на огни города внизу.

Когда Шаг в первый раз не вернулся домой после вечерней смены, Агнес все предрассветные часы провела на телефоне – обзванивала больницы и всех знакомых таксистов. Просматривая свой черный список, она обзвонила всех своих подружек, спрашивала невзначай, как они поживают, но ни слова не сказала о загуле Шага, она даже себе не хотела признаваться в том, что он в конечном счете сделал это.

Женщины рассказывали ей про свое житие-бытие, а она только прислушивалась к другим звукам в их комнатах – не раздастся ли голос Шага. Теперь она хотела сообщить этим женщинам, что ей все известно. Она знала о запотевших окнах его такси, о его жадных руках, о том, как они, вероятно, с тоской в голосе умоляли Шага увезти их подальше отсюда, когда он вставлял им свой ствол. От таких мыслей она почувствовала себя старой и очень одинокой. Она хотела сказать им, что все понимает. Она все знала об этих восторгах, потому что было время, когда сама им предавалась.

Было время, когда ветер, прилетавший с моря, до синевы холодил ее бедра, но Агнес ничего этого не чувствовала, потому что была счастлива.

Тысячи мерцающих огней с набережной заливали ее светом, а она шла к ним с открытым ртом. Она была настолько ошарашена, что едва могла дышать. Черные блестки на ее новом платье отражали яркие огни, отправляли их мерцание назад в толпу, пришедшую на Двухнедельную ярмарку, и толпа начинала светиться не хуже самой иллюминации. Шаг поднял ее, поставил на пустую скамью. Огни горели по всему берегу, насколько хватало глаз. Все здания соревновались друг с другом, мерцая тысячью собственных праздничных лампочек. Здесь были вывески американских салунов со скачущими лошадьми и подмигивающими ковбоями, рядом отплясывали танцовщицы в духе Лас-Вегаса. Она посмотрела на Шага, который сиял, глядя на нее. Он был красив в своем добротном черном зауженном костюме. Выглядел так, будто что-то собой представлял.

– Я уже забыла, когда ты в последний раз водил меня на танцы, – сказала она.

– Я еще могу зажигать. – Он осторожно перенес ее со скамьи на землю, на мгновение сжав ей талию. Шаг мог видеть набережную в ее глазах, захудалый гламур клубов и приключения танцплощадок. Он спрашивал себя, неужели и все это потеряет для нее блеск. Он снял пиджак, накинул ей на плечи.

– Да, огни Сайтхилла после этого будут казаться другими.

Агнес пробрала дрожь.

– Давай не будем говорить о доме. Сделаем вид, будто мы убежали.

Они шли по мерцающей набережной, стараясь не думать о мелких повседневных делах, которые сеяли рознь между ними, заставляли жить в квартире высотного дома, где за стенкой их спальни храпели ее мать и отец. Агнес смотрела на переливающиеся огни. Шаг смотрел, как мужчины пожирают ее жадными глазами, и ощущал нездоровую гордость.

В сером свете того утра она впервые увидела набережную Блэкпула. Ее сердце тихо разбилось от разочарования. Потрепанные здания выходили на темный, волнующийся океан и холодный песчаный берег, по которому носились посиневшие от холода детишки в трусах. Сплошные ведерки, лопатки и пенсионеры в клеенчатых шапочках от дождя. Это были приехавшие на денек семьи из Ливерпуля и любители путешествовать на автобусах из Глазго. Он планировал эту поездку как возможность побыть вдвоем. Она кусала щеку изнутри при виде посредственности, окружавшей ее здесь.

А теперь, вечером, она чувствовала притяжение того, что днем казалось ей обыденностью. Истинное волшебство заключалось в иллюминации. Она не видела ни одной поверхности, которая не сияла бы. Старые трамваи, ходившие посреди улицы, были украшены огнями, хилые деревянные пристани, уходившие в солоноватое море, были подсвечены, как взлетно-посадочные полосы. Даже дамские шляпки «Целуй меня скорей»[12 - «Целуй меня скорей» (Kiss-Me-Quick) – шляпы с такой надписью популярны на британских морских курортах. – Прим. ред.] то загорались, то гасли, словно снедаемые похотью. Шаг сжал ее запястье и повел сквозь толпу вдоль сверкающего променада. Ребятишки визжали на детском автодроме, оборудованном на пирсе. Ревели и сверкали электромобили, звякали монетки в игральных автоматах. Шаг тащил ее сквозь толпу к Блэкпульской башне[13 - Блэкпульская башня – туристическая достопримечательность Блэкпула. Высота башни 158 м. Входит в состав развлекательного комплекса, который включает в себя саму башню, бальный зал, цирк. – Прим. ред.], нырял то вправо, то влево по таксистской привычке.

– Дорогой, пожалуйста, сбрось газ, – взмолилась она. Огни пролетали мимо нее слишком быстро, она не успевала насладиться ими. Она вырвала руку из его пальцев – на запястье, там, где он ее держал, образовалось красное кольцо.

Раскрасневшийся Шаг моргал в этой праздничной толпе. Кровь прихлынула к его лицу от злости и смущения. Посторонние мужчины покачивали головами, словно уж они-то знали, как нужно обращаться с такими красавицами.

– Ты ведь не собираешься устроить скандал?

Агнес потерла руку. Она пыталась прогнать недовольство с лица. Она ухватила его мизинец своим. Золото его масонского кольца, соприкоснувшегося с ее ладонью, было холодным и мертвым.

– Просто ты слишком спешил, ничего больше. Дай мне насладиться. У меня такое ощущение, будто я никогда не выхожу из дома. – Она отвернулась от него к огням, но волшебство исчезло. Иллюминация была дешевкой.

Агнес вздохнула.

– Выпьем немного. Чтобы холод прогнать, вдруг это поможет нам вернуть праздничное настроение.

Шаг прищурился, провел кулаком по усам, словно ловя все те жесткие слова, которые хотел сказать ей.

– Агнес. Я тебя прошу. Пожалуйста, можешь ты хоть сегодня не пить?

Но она уже шла – через трамвайные рельсы к подмигивающему ковбою.

– Здрасьте, – сказала барменша с сильным ланкаширским акцентом. – Чудненькое платьице.

Агнес устроилась на вращающемся барном табурете, изящно скрестила щиколотки.

– «Бренди Александр»[14 - «Бренди Александр» – коктейль со сливками на основе коньяка (или бренди) и шоколадного ликера. – Прим. ред.], пожалуйста.

Шаг принялся вертеть соседний табурет, пока тот не стал выше, чем ее. Он, подпрыгнув, уселся на него, повернулся к ней – их глаза были на одном уровне.

– Холодного молока, пожалуйста.

Он вытащил две сигареты из пачки, и Агнес жестом попросила его прикурить одну для нее. Барменша поставила перед ними заказ. Молоко было в детском стаканчике, Шаг, отодвинув стаканчик от себя, попросил его заменить.

Он сунул зажженную сигарету в рот Агнес, погладил ей затылок в том месте, где из прически выбились мягкие кудряшки. Она залезла в сумочку, поправила выбившиеся прядки, потом – пш-ш-ш – закрепила их душистым аэрозольным лаком для волос. Агнес отхлебнула большой глоток сладкого коктейля, облизнула губы.

– В Блэкпуле побывала Элизабет Тейлор. Интересно, ей понравились морские улитки?

Шаг поковырял в носу своим окольцованным мизинцем, скатал извлеченную слизь между большим и указательным пальцами.

– Кто ж это знает?

Она повернулась к нему.

– Может, нам переехать сюда. Тогда все время будет как сейчас.

Он рассмеялся и отрицательно покачал головой, словно она была малое дитя.

– У тебя каждый день что-нибудь новенькое. Я уже устал под тебя подстраиваться.

Он провел пальцем по блесткам на кромке ее платья, а она перевела взгляд на толчею за дверями бара. Обычные люди, уже облаченные в зимние пальто.

– Знаешь, чего я хочу. Я бы поиграла в бинго. – Алкоголь теплом разливался по ее телу. Довольная, она обхватила себя руками.

– Столько огней. Мне сегодня повезет.

– Ты так думаешь? Я попросил зажечь эти огни только для тебя.

Принесли еще выпивку. Агнес огляделась, достала соломинку, пластиковую палочку и два кубика льда.

– Сегодня это точно. Я выиграю кучу денег. Начну жить по-настоящему. Я научу Сайтхилл процветанию. Я это просто чувствую. – Она одним глотком допила бренди.

Комната, которую они сняли, находилась на верхнем этаже викторианского дома, расположенного в трех улицах от променада. Комнатка была простовата даже для блэкпульской третьеразрядной гостинички, и пахло здесь так, как и должно пахнуть в доме, где комнаты сдаются постояльцам на день-другой, а не семьям на весь отпуск. Каждая покрытая ковром площадка имела свой стойкий специфический запах. Здесь все пропахло подгорелыми тостами и статическим напряжением телеэкранов, словно хозяйка никогда не открывала в доме окон.

В этот предрассветный час здесь стояла тишина. Агнес лежала мешком у основания лестницы, устланной ковровой дорожкой, и фальшиво напевала про себя. «Я тооолькочеловек, я тоооолькожееенщна»[15 - Слова из популярной христианской песни в стиле «кантри» и «вестерн» One Day at a Time («Живи одним днем»), 1974, авторы Мэриджон Уилкин и Крис Кристофферсон. Первый куплет песни, которую напевает пьяная Агнес, звучит так: «Я только человек, / Я только женщина, / Помоги мне, боже, верить во все, чем я могу быть, / И во все, что я есть. / Покажи мне лестницу, по которой я должна подняться…» Общество анонимных алкоголиков сделало выражение «Живи одним днем» своим лозунгом.].