Оценить:
 Рейтинг: 0

Шагги Бейн

Год написания книги
2020
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 19 >>
На страницу:
6 из 19
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

За закрытыми дверями двигались ноги, наверху поскрипывали старые половицы. Шаг легонько приложил руку к ее рту.

– Шшш, давай-ка тихо, ладно? Ты тут всех перебудишь.

Агнес оттолкнула его руку от своего лица, выкинула в сторону свою и запела громче «Покажи мне лестницуууу, по которой я должна подняяяяться…»

В одной из комнат зажегся свет. Шаг видел это в щель под тонкой дверью. Он сунул руки ей под мышки и попытался ее поднять, протащить вверх по лестнице. Чем больше сил он прикладывал, чтобы тащить ее, тем с большей легкостью выскальзывала она из его рук, словно бескостный мешок плоти. Каждый раз, когда он вроде бы крепко ухватывал ее, она становилась бесформенной и выскальзывала из его рук. Агнес, хихикая, бухалась на ступеньки и продолжала петь.

Англичанин в одной из комнат прошипел из-за закрытой двери: «А ну – не шуметь! Или я вызову полицию! Люди пытаются спать». Судя по тому, как человек за дверью произносил шипящие звуки, Шаг решил, что голос принадлежит какому-нибудь женоподобному карлику. Шагу хотелось, чтобы человек открыл дверь. Шагу хотелось бы поставить на его физиономию свое персональное клеймо.

Агнес изобразила обиду.

– Эй, ты, давай, звони в полицию, зануда. У меня отпу…

Шаг плотно прижал руку к ее влажному рту. Она только хихикнула. Она посмотрела на него озорным глазом и жирным языком облизнула его ладонь. Шагу показалось, что ему положили в руку теплый, влажный кусок баранины. У него желудок чуть не вывернулся наизнанку. Он покрепче ухватил ее, своими окольцованными пальцами надавил на ее щеки с такой силой, что она непроизвольно раскрыла рот. Улыбка исчезла из ее глаз. Подавшись лицом вплотную к ее, он прошипел:

– Два раза повторять не буду. Встала и пошла наверх.

Он медленно убрал руку от ее лица. На щеках остались розовые пятна от его пальцев. В ее глазах появился страх, и она снова показалась Шагу чуть ли не трезвой. Но когда он отвел руку, страх исчез из ее глаз, а демон алкоголя вернулся. Она плюнула в него сквозь керамические зубы.

– Ты что это, блядь, о себе возом…

Шаг принялся за нее, не дав ей договорить. Перешагнув через Агнес, он ухватил ее за волосы. Он запустил руку в ее пряди, и закрепленные лаком волосы затрещали, как куриные косточки. С силой, которой могло хватить на то, чтобы вырвать весь клок с корнями, он, двинувшись вверх по лестнице, потащил ее за собой. Ноги Агнес страдальчески разъехались, она молотила конечностями, как неуклюжий паук, пытаясь найти опору. Невыносимая боль обжигала ее череп, она ухватила руками предплечье Шага, чтобы подняться на ноги. Шаг даже не почувствовал, как ее острые ногти впились в его кожу. Он протащил ее по одному пролету, потом по второму, потом по третьему. Грязная ковровая дорожка жгла ей спину, обдирала кожу с загривка, срывала блестки с платья. Подсунув свою мощную руку ей под подбородок, он протащил ее по еще одной ковровой площадке. Одним движением он уронил ее на пол, достал ключ, открыл дверь, включил голую лампочку и втащил ее в комнату.

Агнес лежала перед дверью, словно брошенная драная тряпка от сквозняка. Платье в блестках задралось на ней чуть не до пупа, обнажив белые ноги. Она потрогала рукой голову в том месте, где волосы начали вырываться. Шаг пересек комнату, убрал ее руку с головы, внезапно устыдившись содеянного.

– Прекрати трогать себя. Ничего страшного с тобой не случилось.

Ее пальцы нащупали что-то липкое на голове – кровь. В ушах у нее стоял звон от непрерывного стука – ударов о каждую ступеньку. Пьяная немота покидала ее.

– Ты почему это сделал?

– Ты надо мной издевалась.

Шаг снял свой черный пиджак, повесил его на единственный стул, снял черный галстук, аккуратно скрутил его. Лицо у него раскраснелось, отчего его глаза почему-то казались меньше и темнее. Пока он тащил ее по лестнице, его волосы растрепались, открылась плешь, которую он тщательно прятал. Выбившиеся пряди висели у его левого уха, тоненькие, как мышиные хвостики. В глубине горла что-то пощелкивало, словно потрескивало электричество в плохо соединенных проводах. И тут его руки снова взялись за нее. Она почувствовала его коготь у себя на шее, другой – на бедре. Он пальцами закапывался в ее нежное тело, чтобы быть уверенным в крепкой хватке. Когда плоть стала отделяться от кости и Агнес вскрикнула от боли, он своим перстнем дважды ударил ее по щеке.

Когда она смолкла, Шаг наклонился и, вонзив пальцы в ее плечо и бедро, перебросил Агнес на кровать, как порванный мешок с мусором. Потом он взгромоздился на нее. Его лицо пылало, жидкие волосы свисали с распухшей головы. Он словно наполнялся кипящей кровью. Он придавил локтями ее предплечья, впечатал их в матрас так, что они уже готовы были треснуть. А потом всей тушей, всем весом, который набрал, ведя сидячий образ жизни, навалился на нее.

Правой рукой он залез ей под платье, нашел ее мягкую, белую плоть. Она скрестила ноги под ним, он почувствовал, как сплелись ее щиколотки. Свободной рукой он ухватил ее бедра и попытался разъединить их неподвижную тяжесть. Она не поддавалась. Замо?к был крепок. Он вонзил пальцы в мякоть ее бедер так глубоко, что ногти стали разрывать кожу, и тогда она от боли сдалась и разъединила щиколотки.

Он вошел в нее под ее плач. В ней уже не осталось хмеля. В ней не осталось сил для сопротивления. Кончив, он упал головой на ее шею. Сказал, что завтра в сиянии огней пойдет с ней на танцплощадку.

Три

То лето, когда оно наконец наступило, было душным и влажным. Для человека, который ведет ночной образ жизни, дни казались слишком долгими. Долгий световой день был подобен бесцеремонному гостю, северные сумерки не спешили уходить. Большой Шаг с трудом перемогался в летние дни. Солнце пробивалось через плотные шторы, которые в конечном счете обретали мерцающий фиолетовый цвет, а дети всегда становились наиболее шумными именно в это время, когда они были самыми счастливыми, дверь постоянно хлопала, носились как угорелые громкоголосые подростки из других квартир, с утра до вечера женщины шлялись туда-сюда по ковру в прихожей, производя равно отвратительные звуки и своими розовыми пятками в плетеных сандалиях, и своими розовыми языками.

Когда наконец наступал вечер, Большой Шаг садился за руль и описывал несколько малых, узких кругов на своем черном такси. Оно крутилось, как жирная собака, гоняющаяся за своим хвостом, потом спешило прочь из Сайтхилла. Увидев огни Глазго, он, вздохнув с облегчением, откидывался на спинку сиденья, позволяя себе расслабиться в первый раз за день. В течение следующих восьми часов город принадлежал ему, и у Шага имелись планы на этот город.

Он протирал окно и внимательно разглядывал себя в боковое зеркало. Улыбался себе, восторгаясь собственным потрясающим видом: белая рубашка, черный галстук, черный костюм. «Не слишком ли это шикарно для работы?» – спрашивала Агнес, но она в последнее время вообще много чего говорила. Он улыбался чуть не всем телом, размышляя: не в крови ли у него вождение такси. Для него и его брата Раскала это был практически семейный бизнес. Его отцу такая работа тоже пришлась бы по душе, не убей его судостроение.

Шаг притормозил у огней в тени Королевской больницы – там тайком курила стайка медсестер. Он смотрел, как они потирают замерзшие пальцы в прохладном ночном воздухе, подпирают свои сиськи плотно сложенными на груди руками. Они курили без рук, боясь потерять хоть кроху телесного тепла. Он неторопливо улыбался, разглядывал свою реакцию в зеркале. Ночная смена определенно устраивала его больше всего.

Он любил ехать по городу в одиночестве и темноте, приглядываться к подпольной стороне этого мира. Здесь появлялись персонажи, тертые этим серым городом, и на месте их удерживали годы пьянства, дождей и надежды. Он зарабатывал себе на жизнь, перемещая людей из одной точки в другую, но его любимое времяпрепровождение состояло в их изучении.

Тонкое окно с водительской стороны пискляво скрипнуло, когда он опустил его, чтобы насладиться сигаретой. Ветерок растрепал длинные пряди его жидких волос, они заколыхались, как прибрежная трава. Он ненавидел намечающуюся лысину, ненавидел приближающуюся старость – это так затрудняло жизнь. Он чуть опустил зеркало, чтобы не видеть собственной плеши, нащупал свои длинные густые усы и принялся рассеянно гладить их, как домашнего любимца. Ниже усов подрагивал второй подбородок. Он вернул зеркало в прежнее положение.

После дождя улицы Глазго сверкали в свете фонарей. Больничные сестры не задержались на улице, побросали недокуренные сигареты в лужи и поспешили в здание. Шаг вздохнул, тронулся с места и через Таунхед[16 - Таунхед – район на северо-востоке Глазго. – Прим. ред.] направился в городской центр. Ему нравилось выезжать из Сайтхилла, это было подобно спуску в сердце викторианской тьмы. Чем ближе ты подъезжал к реке, самой низкой части города, тем больше настоящий Глазго открывался перед тобой. Там были ночные клубы, втиснутые под мрачные железнодорожные арки[17 - Так называемые железнодорожные арки появились в XIX веке как инфраструктура при железных дорогах, использовались они в основном как складские помещения. В настоящее время они сдаются в аренду под кафе, бары, магазины и т. п.], погруженные в темноту пабы без окон, где в солнечные дни сидели в потном, вонючем чистилище старики и старухи. Внизу близ реки тощие женщины с испуганными лицами продавали себя мужчинам в полированных машинах с просторными кузовами, а иногда именно здесь полиция находила их расчлененными в черных мешках для мусора. На северном берегу Клайда располагался городской морг, и потому казалось вполне уместным, что все потерянные души плывут в том направлении, чтобы не доставлять лишнего беспокойства, когда, дай бог, придет их время.

Проезжая мимо вокзала, Шаг порадовался, что площадка для такси полна машин, а пассажиров не наблюдается. Туристы были унылыми, говорливыми гребаными скупердяями. Связываться с ними означало бесконечно грузить в багажник неподъемные чемоданы, после чего они садились сзади в своих шуршащих дождевиках, и от их дыхания запотевали стекла. Эти уродливые узкожопые ублюдки могли всучить тебе десятипенсовик на чай. Он ехидно бибикнул парням за рулем и поехал дальше вниз – к реке.

Дождь был для Глазго естественным состоянием. Благодаря дождю трава оставалась зеленой, а люди – бледными и подверженными простудам. Влияние дождей на бизнес таксистов было минимальным. Проблема состояла в том, что поскольку дожди были вездесущими, а высокая влажность повсеместной, то пассажиры не видели разницы между влажными сиденьями в автобусе и влажными сиденьями в дорогом такси. С другой стороны, в дождь молоденькие девочки после танцплощадки хотели добираться до дома на такси, чтобы не погубить прически или остроносые туфельки. По этой причине Шаг предпочитал бесконечные дожди.

Он остановился на стоянке на Хоуп-стрит. Долго ему стоять не придется. Тут, помимо него, поджидали пассажиров лишь два-три таксиста. Отсюда можно было за минуту добежать вприпрыжку до танцзала на Сокихолл-стрит или до Блитсвуд-сквер, откуда подгоняемой холодом рысцой прибегали фабричные девчонки. В любом варианте шансы провести неплохую ночку были довольно высоки.

Шаг сидел, мрачно курил, слушал потрескивание рации. Женщина-диспетчер сообщила, что пассажиры есть в Поссиле, откуда им нужно в Тронгейт. Голос Джоани Миклвайт был единственным на этой волне, и он каждую ночь слушал, как она вела этот бесконечный круговой монолог, просила о помощи, ожидала ответов, раздавала заказы и пресекала любые препирательства. Всегда только односторонний разговор, словно она говорила с самой собой или говорила, казалось, только с ним. Ему нравились мирные интонации ее голоса. Он находил в них утешение.

Он докурил сигарету, увидел молодую пару – они жались друг к другу, возвращались домой после позднего сеанса. Таксисты перед ним один за другим подобрали пассажиров и уехали в ночь. Он теперь стоял первым, поедал глазами группку молодых девчонок. Они сорили чипсами на тротуар и спорили, как им лучше добраться до дому. Вроде они уже собрались ехать на такси, но нет, толстушка, самая практичная из них, пожелала ждать вечерний автобус. «Оставьте ее, – подумал он, – пусть вымокнет». Самая хорошенькая, промокшая насквозь, продолжала двигаться к нему. Шаг в сумеречном свете проверял свою улыбку.

От грязных мыслей его отвлекли костлявые пальцы, забарабанившие по стеклу.

– Приятель, пассажиров берешь? – спросил мужской голос.

– Нет! – крикнул Шаг, показывая на страдалиц-девчонок.

– Вот и хорошо, – сказал старик, словно и не слышал ответа. Он открыл дверь, прежде чем Шаг успел заблокировать ее, и занес свое небольшое тело в просторном пальто в машину. – Знаешь бар «Рейнджерс» на Дьюк-стрит?

Шаг вздохнул.

– Знаю, приятель. – Хорошенькая девица прошла мимо к следующей в очереди машине. Он неуверенно улыбнулся ей, но она словно и не заметила его.

Старик проигнорировал черное кожаное сиденье во всю ширину такси и, раскрыв откидное кресло, уселся ровно за спиной Шага. Это было приметой разговорчивого пассажира. «Вот ебаное счастье», – подумал Шаг.

Снаружи было сыро, а в салоне – влажно. Теперь в машине запахло прокисшим молоком. На старике была желтая рубашка и помятый серый костюм, на который он натянул тонкое шерстяное пальто, а поверх надел еще одно – мешковатое, отчего стал похож на беженца. Его миниатюрная фигура утопала в ярдах шетландской шерсти и габардина. На голове у него сидела кепочка, в тени козырька которой торчал только его красный нос. Болтовня началась сразу же.

– Видал сегодня игру, сынок? – спросил молочный пассажир.

– Нет, – ответил Шаг, заранее зная, к чему приведет такое начало.

– Ай-ай, ты пропустил великую игру, просто охереть какую игру. – Человек разговаривал сам с собой. – А ты за кого болеешь?

– «Селтик», – солгал он. Шаг не был католиком, но воспользовался этим самым быстрым способом закончить разговор[18 - Болельщики глазговского футбольного клуба «Селтик» традиционно католики.].

Лицо старика сморщилось, как упавшее полотенце.

– О, мудило я грешное, как же я не просек, что это папистское такси.

Шаг наблюдал за ним в зеркало заднего вида и усмехался в усы. Он не болел за «Селтик», за «Рейнджерс» он тоже не болел, но гордился своим протестантизмом. Он бы повернул на пальце свой масонский перстень, но старик не смотрел в его сторону, он совершал руками такие движения, будто плыл под водой.

Шаг озадаченно наблюдал, как старик приводил себя в состояние рассеянного отчаяния, переходя от плаксивости к воинственности. Он держал ладони перед собой, словно молил о чем-то господа. Потом он положил руку на перегородку, приблизил лицо на несколько дюймов к стеклу, отделявшему его от уха Шага, и принялся пьяным заплетающимся языком скороговоркой выплевывать случайные слова, при этом он корчил гримасы, как малыш, осваивающий разговорную речь. Крупные капли слюны затуманивали перегородку. Шаг намеренно резко затормозил, и старик с глухим стуком ударился лбом о стекло. Кепочка слетела с его головы, но это не охладило его – пассажир продолжал бормотать. Шаг нахмурился. Придется ему потом протирать заплеванное стекло.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 19 >>
На страницу:
6 из 19

Другие аудиокниги автора Дуглас Стюарт