Мертвые цветы

Такому теплому приему я удивился. Это было неожиданно – официанты и посетители никак не показывали того, что узнали меня. Или я просто не заметил…

– Да, пришел, – ответил я несколько смущенно. – Можно я сегодня тут стихов почитаю?

– Да, дорогой, без проблем, – Володька широко улыбался и до сих пор тряс мою руку в крепком рукопожатии. – Пару минут подожди только.

– Спасибо, – бодро улыбнулся я.

Настроение потихоньку поднималось и мерзкие ощущения от встречи с Ней медленно-медленно заглаживались, хотя все еще саднили глубоко в груди. Я закурил и закрыл глаза, перебирая в голове строчки стихов и проверяя интонации с акцентами в нужных местах.

– Минут через десять начнешь, – ко мне вернулся директор и закурил тоже. – Просто музыканты оплачены. Слушай, ты вот в прошлый раз так ворвался, ни с того, ни с сего, и так у тебя эффектно все получилось. Как ты спланировал это все, программу эту?

– Программу? – я удивленно повел бровью.

– Ну да. Сначала ворвался, стихи читать начал, потом болтать со слушателями. Нельзя же такое без подготовки!

– А я не готовился, – нелепо улыбнулся я.

– Неужели импровизация? – у Володьки рот раскрылся так широко, что, казалось, мозг его вот-вот вывалится оттуда.

– Ну да.

– Офигеть… Так, время, время!

На сцену я поднимался все еще изрядно пьяненьким. Встретили меня довольно громко. Видимо, вчера я оставил ощутимый след в истории этого заведения.

– Здравствуйте все! – начал я и зал одобрительно загудел. – Кажется, вчера я позволил себе немного лишнего болтнуть про местную звезду, хранителя литературных традиций и лауреата Нобелевской премии по той же самой литературе. Сначала я подумал, что действительно переборщил и надо бы извиниться, а сейчас больше склоняюсь к тому, что… Не пойти бы ему нахуй с такими стихами?

Я широко улыбался. В голове был только образ Влада, который говорил мне ни о чем не думать, расслабляться и забивать на все и всех. Я улыбнулся еще шире, будто чеширский кот, и продолжил.

– Вчера я ночевал с девушкой, красивой девушкой. Но вот какая приключилась оказия: я забыл, как ее зовут! И не вспомнил бы, если бы утром не посмотрел на переписку в телефоне. Если честно, то в последнее время моя память стала меня расстраивать. Думаю, это из-за того, что я чуть больше пью, чем нужно. Собственно, так и зародилась мысль для моего нового стихотворения. Хорошо оно вышло или нет – судить только вам.

В алкоголе единственный выход.

В чистом спирте мы видели свет,

И хлестали мы водку лихо,

Уходя от проблем и бед.

Зал молчал. Слова мои падали в мертвую тишину и страшное эхо отзывалось мне от низкого потолка. Я немного испугался, сильно распереживался, но продолжил читать.

Пили так, что не слышали грома,

Точно бьющего прямо по нам,

Растворялись в бокальных звонах

И рыдали в ответ небесам.

Все затем, чтоб не слышать твой голос,

Чтоб не слышать себя и имен,

Чтоб из слез наших грады и морось

Затыкали сердечный гром.

Мы смотрели на мир через водку,

Через призму табачных дымов.

Потопила жизнь нашу лодку

И уже не найти остов.

Мы тонули в слезах и стаканах,

Растворяли счастье в глазах.

Только так и не поняли правды,

Уничтожив все в пепел и прах.

Зал одобрительно зашумел. Я закрыл глаза, выдохнул и неожиданно для себя обнаружил, что пальцы на руках дрожат, а ладони вспотели. В висках пульсировало, но я был счастлив.

– Секунду, пива возьму, – улыбнулся я и спустился к бару, где меня уже ждала оперативно оформленная полулитровая кружка с пивом.

– Вот-с, как-то так. Собственно говоря, спирт, это, конечно, хорошо, но мой лучший друг, можно сказать, брат, рассказал мне и о других способах глушить боль.

Я рассказал им о Владе, историю своей несчастной любви, о неудаче в редакции, о планах на будущее. Конечно, рассказ свой я разбавлял стихами, умело подводя темы, удачно расставляя акценты и подбирая интонации. В основном, читал старые – все равно сказывалось мое не совсем трезвое состояние и подвести к теме новых я больше не смог. Да и часы над барменом показывали мне, что я уже заговорился и пора бы завершать сегодняшнее выступление.

– Знаете, а итог хотелось бы подвести стихами моего мертвого братишки, Сережки Есенина. Я прокашлялся и начал читать.

Мне осталась одна забава…

Зал аплодировал стоя. Мне было приятно и непривычно. Раньше, конечно, мне приходилось выступать и я даже имел успех в определенных кругах, но именно сегодняшнее выступление казалось мне олицетворением новой жизни, началом новой эпохи. В кои-то веки я дышал полной грудью и без стараний отмахивался от таких свежих, еще даже не успевших загноиться воспоминаний.

Я спустился со сцены. Многие подходили ко мне, пытались заговорить о чем-то и я пытался ответить каждому. В конце концов, я разделался со всеми делами, получил положенную мне сумму и довольный двигался дальше.

***

– Хорошо ты стихи пишешь, – шептала она мне на ухо.

– Я не только пишу хорошо, – хищно улыбнулся я, кидая ее на кровать.

Жизнь налаживается, с улыбкой думал я, пока девушка усердно скакала на мне. Я отлично выступил, заработал денег и теперь, когда я пьян и со мной в постели другая (чьего имени я не то что не помнил – не знал!), мне, кажется, уже не кажется той самой та, которую я считал той самой еще пару часов назад.

Замечательный сосед