Мировая история

Эпоха династии Чжоу с политической точки зрения в той или иной степени завершилась к 770-м годам до н. э.; эта династия продолжилась как Восточная Чжоу, почитаемая, но все больше политически несостоятельная. Ее столицу, город Фенхао, разрушили дикие племена. В эпоху Чуньцю («Весен и осеней»), продлившуюся до 480-х годов, наблюдалось постепенное развитие системы сосуществования нескольких царств, которая включала объединенные в союзы княжества, никогда не находившиеся под господством династии Чжоу, но к тому времени перенявшие ее формы и обряды правления. В качестве стержня этой системы служили владения-преемники династии Чжоу, называвшиеся «срединными государствами», или «Чжунго», и со временем это название стало китайским обозначением данной страны. Элита этих государств возложила на себя особую ответственность за сохранение в качестве идеала системы правления, сформированной при династии Чжоу, когда дела у нее складывались вполне благополучно. Притом что эти элиты редко отличались военной мощью, они все равно настаивали на том, что продолжение праведного правления в пределах границ каждого китайского государства является их коллективной задачей. Таким своим поведением они, вероятно, много сделали ради поддержания истинного понятия культурного Китая на протяжении смутных времен, чем государства, получившие известность на китайской периферии.

Хотя народу Китая приходилось учиться жить в условиях вражды государств, длившейся больше 500 лет после краха династии Чжоу, концепцию некоей формы единства удалось сохранить, по крайней мере, на некоторое время путем регулярных межгосударственных встреч и через введение должности ба – главного правителя. Эта своеобразная Организация объединенных наций середины 1-го тысячелетия до н. э. явно возникла из желания предотвратить войну, которая рассматривалась как братоубийственная. Несмотря на регулярные вооруженные конфликты, положение равновесия удалось распространить на остальные части Китая, что – как минимум на протяжении около 200 лет – помогало обеспечивать состояние скорее мира, чем войны. Самое поразительное заключалось в том, что при всей разобщенности территории экономические и культурные достижения развивались и распространялись тогда намного шире, чем прежде.

В середине 1-го тысячелетия до н. э. в Китае наблюдалось значительное увеличение производительности земледелия и скотоводства, за счет которых в скором времени появилась возможность прокормить намного более многочисленное население. Главные прорывы удалось сделать в орошении и совершенствовании обработки почвы, что послужило повышению ее урожайности. Активизировалось общение, а с ним и торговля. Попытки отдельных государств поставить торговлю под контроль более чем возмещались потребностями каждой из территорий, и властям этих государств приходилось составлять протекцию своим купцам. Созданию единой хозяйственной системы к тому же способствовало изобретение чеканки монет. Тогда имели хождение много валют, но доверие к ним шло через центральную китайскую область, так как никто не видел интереса в обесценивании металлических денег. Какое-то время после краха династии Чжоу равновесие сил явно служило сразу нескольким целям. Но к V веку до н. э., когда периферийные державы нарастили свое влияние и пошли на обострение отношений друг с другом, стало ясно, что центру власти больше не удержаться и что наследия династии Чжоу недостаточно, чтобы сохранять хоть какую-то видимость стабильности.

В конце периода «Весен и осеней» в Китае появилось глубокое и стойкое ощущение близости социального и политического перелома. В результате активизировались споры по поводу основ власти и этических норм. Данный период остался в истории Китая как эпоха соперничества «Ста школ», когда странствующие философы переходили от одного покровителя к другому, разъясняя им свои учения. Одним из признаков этого нового явления было возникновение школы писателей, известных как «легисты». Говорят, они предлагали, чтобы законодательная власть пришла на смену соблюдению ритуалов в качестве принципа организации государства; закон должен быть единым для всех, а предписывать его и зорко следить за его исполнением должен один правитель. Своей целью легисты ставили создание богатого и мощного государства. Многим их оппонентам такой подход казался не больше чем циничной доктриной власти, но в несколько последующих столетий легисты добились больших успехов, так как царям, по крайней мере, их идеи пришлись по душе. Эти дебаты продолжались относительно долго. Главными противниками легистов в таких спорах выступали последователи наставника, считающегося самым знаменитым из всех китайских мыслителей, – Конфуция. Это имя философа стало привычным, хотя так его назвали в силу латинизации китайского Кун Фу-цзы, или Учитель Кун. Конфуцию суждено было удостоиться глубочайшего уважения в Китае, недостижимого для всех остальных китайских философов. Все, что он сказал, – или считается, будто сказал, – обусловило взгляды его соотечественников на протяжении 2 тысяч лет, и он заслуживает уважения за яростные нападки, которым подверглось его учение со стороны властей первых постконфуцианских китайских государств в XX веке.

При рождении Конфуцию дали имя Кун Цю, а родился он в мелком княжестве Лу (нынешней провинции Шаньдун) в 551 году до н. э. Так как его отец умер, когда Кун Цю был совсем юным, мальчика воспитывала мать, и, вероятно, учился он на счетовода. Знатный род Конфуция дал Китаю много влиятельных ученых и чиновников, и самому Конфуцию пришлось какое-то время послужить распорядителем амбаров, но на высокие посты в государственном аппарате ему явно не приходилось претендовать. Не найдя правителя, готового воплотить в жизнь его рекомендации по формированию справедливого правительства, он обратился к размышлениям и воспитанию учеников; философ ставил перед собой целью разработку рафинированной и более отвлеченной версии доктрины, которую он считал достойной лечь в основу обычаев, позволяющих восстановить целостность натуры и бескорыстное служение правящему классу. Он был консервативным реформатором, стремящимся преподавать ученикам непреходящие истины древних путей (дао), овеществленных и заглушенных установленным рутиной жизни. Где-то в прошлом, думал он, затерялась сказочная эпоха, когда каждый человек знал свое место и исполнял свои обязанности; своей нравственной задачей Конфуций считал возвращение к тому порядку. Он проповедовал принцип порядка – придание его всему на должном месте в великой гамме повседневности. Практическое выражение этого принципа находим в мощной конфуцианской предрасположенности к содействию институции, способной обеспечить порядок – семьи, иерархии, старшинства, – и должном почтении многочисленных, тщательно распределенных обязанностей между людьми.

Приверженцы учения Конфуция должны были уважать традиционную культуру, высоко ценить хорошие манеры и приличное поведение в обществе, а также стремиться к выполнению своего нравственного долга через безупречное исполнение служебных обязанностей. Незамедлительный успех такого учения проявился в том, что многие ученики Конфуция удостоились славы и мирского признания (хотя сам Конфуций учил отказу от умышленного преследования таких целей, призывая к вежливому устранению в тень). Но значительное достижение Конфуция в более широком плане состояло в том, что позже многие поколения китайских государственных чиновников готовили к службе на предписаниях поведения и правления, им самим же сформулированных. «Умение работать с документами, правильное поведение, преданность и честность». Так звучат четыре заповеди, приписываемые ему в качестве руководства к действию по управлению государственными делами, помогавшие на протяжении столетий формировать отряды надежных, бескорыстных и даже человеколюбивых государственных служащих.

В деле восстановления принципов старины главным моментом Конфуций называл обязанность каждого человека совершенствовать свою личность. Но цивилизованному человеку к тому же требовалось подстраивать свое поведение в общении с другими людьми таким образом, чтобы оно соответствовало заповедям, предписанным древними предками. Во многом точно так же, как позже прозвучит в христианской Библии, Конфуций полагал, что в этом отношении поможет принцип взаимного смысла этики; он сказал: «Не делай другому того, чего себе не пожелаешь». Изучение истории он считал ключом к полному нравственному очищению и совершенствованию умения управлять государством. И точно так же, как он настаивал на преданности делу верховной добродетели, он обращал внимание на прямоту, без которой даже в несчастье не обойтись. Попустительство тем, кто издает неправомерные приказы, ведет к крушению страны. «Мудрый не знает волнений, человечный не знает забот, – говорил учитель Кун, – смелый не знает страха».

Позже к трактатам Конфуция стали относиться с неким религиозным трепетом. Его имя придавало престиж всему, с чем его связывали. Говорили, что он составил сборник произведений, получивших название «Тринадцатикнижие» (Ши-сань цзин), свой окончательный вид принявшее в XIII веке н. э. Подобно Ветхому Завету это «Тринадцатикнижие» представляло собой свод разнообразных древних стихов, хроник, некоторых государственных документов, нравственных поучений и теории ранней космогонии, названной «Книгой перемен». Оно использовалось на протяжении многих веков для формирования поколений государственных служащих Китая и правителей, которые воспитывались на предписаниях, как полагалось, одобренных Конфуцием (параллель с использованием Библии, по крайней мере в протестантских странах, здесь тоже выглядит поразительной). Штамп качества проставлен на данный сборник по традиции, с верой в то, что сам Конфуций составил его, и поэтому в нем провозглашена доктрина, в которой воплотилось конфуцианское учение. Кстати, он стимулировал расширенное использование китайского языка, на котором трактаты «Тринадцатикнижия» написаны, в качестве общего языка интеллектуалов Китая; этот сборник послужил еще одной связью, сплачивающей громадную и разнообразную страну на основе общей культуры.

Поразительно, что за оставшуюся свою жизнь (Конфуций умер в 479 году до н. э.) у этого философа нашлось так мало мыслей о сверхъестественном. В привычном значении слова он не был наставником своей «религии» (чем, вероятно, объясняется значительно больший успех религиозных учителей у народных масс). По сути его занимали прагматические нравственные обязательства, и акцент на эти обязательства он разделял с несколькими другими китайскими наставниками V и IV веков до н. э. Возможно, такая печать тогда была потому так твердо поставлена, что представителей китайской философской мысли явно меньше беспокоила отчаянная неуверенность по поводу окружающей действительности или вероятности личного спасения, чем другие традиции, досаждавшие им больше. Уроки прошлого, мудрость прежних времен и поддержание доброго порядка представляли большую важность в его учении, чем разгадывание теологических головоломок или поиск утешения от рук темных богов.

Но все-таки при всем его великом влиянии и более позднем возведении в статус официального культа Конфуций был не единственным творцом китайской интеллектуальной традиции. На самом деле тон китайской интеллектуальной жизни, возможно, задавался представителями не какого-либо одного учения. Конфуцианство разделяет некоторые положения с другими восточными философскими школами, основатели которых делали упор на созерцательном и отражающем действительность подходе, а не на методическом и познавательном, более знакомом европейцам. Формирование знания через систематическую постановку вопросов перед своим сознанием о природе и масштабах собственных способностей не относилось к особенностям деятельности китайских философов. Это не означает, что они проявляли склонность к фантазиям, поскольку конфуцианство представляет собой исключительно практичную теорию. В отличие от нравственных мудрецов иудаизма, христианства и ислама китайские мудрецы предпочитали думать о происходящем здесь и сейчас, обращаться к прагматичным и светским проблемам, а не к богословию и метафизике.

Период, пришедший вслед за кончиной Конфуция и получивший название эпоха Сражающихся царств, с рубежами около 481–221 годов до н. э., во многих отношениях ознаменовал приход правителей, которые придерживались прямо противоположных принципов, чем те, что проповедовал наш великий мудрец. С эпохой раскола пришло время кровавых вооруженных столкновений, так как система, связывавшая отдельные княжества времен заката династии Чжоу, рухнула. Самые могущественные княжества участвовали в серии войн, в ходе которых возникли государственные образования нового типа, то есть максимально милитаризованные. С милитаризацией государств появилась масса новаторских военных изобретений: дугообразные луки и железные копья, отличавшиеся невиданной до того времени прочностью; формирования пехоты, предназначенные для наступательных видов боя; прошедшая передовую выучку конница, усовершенствованные доспехи и шлемы; была разработана тактика ведения осады, после которой от городов и целых княжеств оставались развалины. Самый наглядный трактат того времени принадлежал кисточке отнюдь не одного из многочисленных философов того периода. Зато увидел свет справочник под названием «Искусство войны», составленный стратегом по имени Сунь-цзы (историчность которого вызывает сомнения).

Принципы Сунь-цзы отличаются внутренним единством и двойственностью внешней направленности. Согласно «Искусству войны»:

«Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его; если у него всего полно, будь наготове; если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства;

приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если они у него дружны, разъедини; нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает».

Сунь-цзы к тому же рекомендовал централизацию средств, необходимых для ведения войны; сановники должны платить налоги центру и находиться в постоянной готовности последовать за царем в бой. По прошествии времени одни только сановники могли позволить себе приобретение лошадей и более дорогого оружия и доспехов, все в большем количестве поступавших на вооружение. Воин, использующий боевую колесницу в качестве платформы для стрельбы из лука, прежде чем спешиться, чтобы вступить в последнюю стадию сражения, пользуясь бронзовым оружием, в заключительные века перед наступлением христианской эпохи в Европе эволюционировал в члена расчета в составе двух или трех воинов, закованных в доспехи, продвигающихся в сопровождении шестидесяти или семидесяти слуг и помощников, а также боевой повозки, нагруженной тяжелыми доспехами и новым оружием типа выгнутого лука, тяжелого железного копья и меча, необходимых на месте действия. Сановник при такой системе остался той же ключевой фигурой, как в прежние времена.

Вся история Китая отнюдь не сводилась к раздробленности, конфликтам и разрушению, как в весьма смутный период, предшествовавший эпохе Сражающихся царств. Эта эпоха к тому же отмечена появлением великих городов и дворцов, прекрасных произведений искусства, а также достижениями в науке и медицине. Дальнейшее развитие получили ремесла мастеров по изготовлению изделий из бронзы и керамики, но теперь такое развитие сопровождалось сотворением искусных изделий из лака, текстиля и шелка. В результате последних находок в провинции Цзянси миру явились одежды аристократов, сшитые из тонкого шелка, изготовленного с применением поразительных приемов окрашивания и ткачества, намного более совершенных, чем те, которыми китайцы пользовались в предыдущие периоды своей истории. Изваяния из склепов данной эпохи являют собой натуралистические портреты людей и служат наглядным свидетельством громадных достижений китайцев в скульптуре, живописи и рисунке в конце 1-го тысячелетия. К 200 году до н. э. в китайском искусстве появился стиль, господствовавший на протяжении практически всего следующего тысячелетия.

Первые существенные достижения в китайской медицине также приходятся на данный период раздоров и кажущегося политического краха. Древнейший труд по китайской медицине «Трактат Желтого Императора о внутреннем» (Хуан-Ди нэй-цзин) составлен в I веке до н. э., но в его основу легли более древние трактаты, в которых даются рекомендации по постановке диагноза и лечению разнообразных недугов. Он представляет собой подробный медицинский справочник, который определял правильные и неправильные отношения между человеком, природой и Небесами, в общих чертах приводится анатомия и патологии пациента, а также прокладывались пути к правильным диагностическим и терапевтическим решениям. Главное, что в этих трактатах развенчиваются прежние теории знахарства и других форм чародейства, а вместо них даются результаты наблюдений и подтвержденных благоприятных воздействий трав и снадобий. Иглоукалывание вошло в китайскую медицину примерно в то же самое время и с тех пор считается главным ее открытием.

Еще одной областью, получившей бурное развитие в то время, следует назвать астрономию. Ши Шень с коллегами-астрономами составил подробный атлас звезд, а также вел наблюдение за пятнами на Солнце и их изменением. Китайские астрономы открывали и регистрировали кометы и планеты. Уже нашел свое применение простейший компас. Практически все эти открытия пришлось сделать ради составления более точного календаря, обеспечения мореплавания, а также налаживания корректных отношений внутри государства и между княжествами. Китайские астрономы верили в то, что несправедливость и ошибки на Земле отражались в небесном беспорядке, и даже притом, что на небе существовала его собственная действительность, она была связана с действительностью человеческих жизней во всех ее проявлениях. Солнечное затмение или землетрясение предупреждали об ухудшении в судьбе государства, но они также давали ученым шанс наблюдать собственно астрономические и земные явления как таковые. Обычным людям такие наблюдения пользы приносили мало; народ больше занимало то, что им могла дать земля, а не предсказания Небес.

За все, чего руководители Китая добились в развитии цивилизации и государственной власти, заплатило огромное сельское население. Насколько мало нам известно об их бесчисленных жизнях, говорить не приходится; еще меньше информации обнаруживается о безымянных массах тружеников любой древней цивилизации. Этому существовала одна убедительная физическая причина: жизнь китайского земледельца протекала поочередно в его глинобитной лачуге (фанзе) зимой и в полевой времянке, где он проводил летние месяцы, когда требовалось сторожить растущие зерновые культуры и заниматься уходом за ними. От этих фанз и полевых времянок практически не сохранилось следов. В остальном этот земледелец погрузился в неизвестность своей общины, привязанный к земле, иногда покидавший свой надел ради исполнения других повинностей, а также услужения своему господину на войне или на охоте. Литературное творчество и совершение истории оставались уделом носителей власти – мудрецов и чиновников, аристократии и царей.

Притом что ближе к завершению периода Сражающихся царств структура китайского общества должна была приобрести значительно более сложный вид, отличие простого народа от представителей благородного происхождения никуда не девалось. Последствия не заставили себя ждать: представители знати, например, не подвергались наказаниям, таким как нанесение увечья, предписанным законом для простолюдинов; такое положение права сохранилось в более поздние времена, когда представителей аристократии освобождали от порки, которую могли спокойно присудить тому же простолюдину (хотя конечно же за очень тяжкие преступления дворян подвергали достойному и даже жестокому наказанию). Дворянство давно пользовалось исключительным правом на материальные ценности, причем оно пережило его прежнюю монополию на металлическое оружие. Как бы то ни было, эти права не являлись решающими признаками статуса. Главное отличие знати от простолюдинов лежало в плоскости ее особого религиозного положения, основанного на исключительном праве исполнения некоторых ритуальных предписаний. Только знати позволялось участие в культовых обрядах, лежащих в сердцевине китайского понимания родства. Только дворянин мог принадлежать роду, что означало наличие у него предков. Традиция почитания предков и искупительного жертвоприношения их духам существовала задолго до династии Шан, хотя представляется так, что в древнейшие времена совсем немногие предки могли считаться обитателями мира духов. Вероятно, такое счастье выпадало очень немногим душам, принадлежащим особенно выдающимся деятелям; скорее всего, ими слыли правители, происхождение которых, как считалось, восходило к самим богам.

Род появился в результате юридического оформления и подразделения клана, и его фактическая классификация произошла как раз в период правления династии Чжоу. Тогда получили оформление около сотни благородных кланов, браки внутри которых категорически запрещались. Основателем каждого из этих кланов предполагался один из китайских героев или богов. Патриархальные главы клановых родов и семей пользовались особым авторитетом у их членов, в обязанность им вменялось исполнять все обряды и через эти обряды влиять на духов, чтобы те от имени клана выступали в качестве посредников, имеющих выход на силы, управляющие делами мироздания. Практика таких обрядов определяла деятелей, уполномоченных владеть землей или достойных назначения на государственную службу. Кланом предусматривалась своего рода внутренняя демократия: любой член клана мог рассчитывать на назначение на самую высокую должность в нем, так как за ним признавались высокие достоинства богоподобным происхождением. В этом смысле царь числился всего лишь primus inter pares – первым среди равных патрициев.

Деятельность рода поглощала огромные силы религиозного чувства и умственной энергии; его ритуалы были обременительными и отнимающими много времени. Простолюдины, не привлекавшиеся к родовым обрядам, находили выход своему религиозному рвению в поклонении богам, олицетворявшим силы природы и естественные стихии. Этим богам элита всегда уделяла достойное внимание. Поклонение горам и рекам, а также умиротворение их духов являлось важной обязанностью императоров с самых древних времен, но они должны были оказывать влияние на развитие определяющей линии китайской мысли меньше, чем подобные представления в других религиях.

Религия отзывалась громким отголоском в политической сфере китайского государства. Главным аргументом претензии первых правящих домов на всеобщее повиновение они называли их религиозное превосходство. Посредством проведения обрядов они, и только они одни обладали выходом на доброе расположение невидимых сил, о намерениях которых можно было узнать у жрецов. После получения толкований жрецов появлялась возможность упорядочить земледельческую деятельность общины, ведь именно жрецы управляли такими вопросами, как время посева или сбора урожая. Следовательно, многое зависело от духовного положения самого царя; оно представляло первостепенную важность для государства. Данное утверждение подтвердилось в том, что смещение царем Чжоу династии Шан наряду с военным путем произошло и по религиозной линии. Возникла идея о существовании бога, занимавшего более высокое положение, чем родовой бог династии Шан, причем новый бог распоряжался мандатом Небес на управление государством. И этот бог, заявили соответствующие жрецы, постановил, чтобы мандат передали в другие руки. С внедрением такого циклического взгляда на историю пошли разговоры о том, что следует считать признаками, по которым можно признавать владельца нового мандата Небес. Прежде всего это сыновнее благочестие, и с такой позиции подразумевался некий консервативный принцип. Но летописцы династии Чжоу к тому же ввели в обращение понятие, передающееся словом «добродетель». Понятно, что трактование данного понятия было весьма эластичным; по его поводу возможны были разногласия и споры.

Во времена династии Шан все великие государственные и многочисленные мелкие решения принимались после их согласования с жрецами. Жрецы проводили следующий обряд: на черепашьих панцирях или костях лопатки определенных животных гравировали иероглифы, а затем к ним прикладывали раскаленную бронзовую иголку таким образом, чтобы на обратной их стороне появились трещины. Потом изучали направление и длину этих трещин относительно иероглифов, и жрец объявлял их соответствующее толкование царю. Такой ритуал представлялся чрезвычайно важной практикой с точки зрения историков, поскольку подобные предсказания, предположительно, хранились в качестве своеобразных летописей. Они представляются нам свидетельствами основы китайского языка, так как эти знаки на гадальных костях (и на некоторых древних изделиях из бронзы) напоминают классические китайские иероглифы. При династии Шан существовало около 5 тысяч таких иероглифов, хотя не все их можно прочитать.

На протяжении столетий письмо будет оставаться ревностно охраняемой привилегией правящей верхушки. Толкователи предсказаний, или так называемые «ши», послужили предшественниками более позднего класса эрудированного дворянства; их считали бесценными специалистами, обладателями иератических и мистических навыков. В более поздние времена их монополия перешла к намного более широкой прослойке ученых и чиновников. Таким образом, письменный язык остался формой общения относительно немногочисленной элиты, представители которой не только понимали свои привилегии, коренящиеся во владении таким языком, но к тому же видели свой интерес в предохранении его от извращения или видоизменения. Письменный китайский язык играл громадную роль в качестве объединяющего и стабилизирующего средства, потому что он превратился в язык управления и культуры, позволяющий преодолевать деление народов по отличию диалектов, религии и областей проживания. В период Сражающихся царств его применение элитами связало страну в единое целое культурное пространство.

К III веку до н. э., когда Китаю предстояло приобрести новую форму политической организации в виде империи, тем самым определились несколько великих детерминант будущей китайской истории. Такое преобразование наступило после появления растущего числа признаков социальных изменений, сказывающихся на функционировании ведущих общественных учреждений. Удивляться тут нечему; Китай долгое время оставался в основном аграрной страной, а изменения часто возникали в силу нехватки ресурсов для обеспечения потребностей растущего населения. Изменения вызвало открытие методов получения железа, использование которого смогло начаться около 500 года до н. э. В самом начале орудия труда изготавливались методом литья. Об этом можно говорить, так как обнаруженные литейные формы для изготовления лезвий серпа относятся к VI или V векам. На самой заре обращения с новым металлом китайцы владели весьма передовыми приемами. Возможно, через развитие приемов литья бронзы или с помощью экспериментов с печами по обжигу керамики, в которых смогли поднять высокую температуру, но китайцы так или иначе пришли к литью железа приблизительно в то же самое время, когда научились его ковать. Точная очередность технических открытий нам не важна; зато примечательно то, что достаточно высокие температуры для литья железа в других уголках планеты удалось получить 19 или около того веков спустя.

Еще одно важное изменение в данный период китайской раздробленности заключалось в бурном росте городов. Их в большинстве основывали на равнинах около рек, но первый из них, вероятно, приобрел свою форму и местоположение по воле землевладельцев, использовавших храмы в качестве центров управления своими вотчинами. Города тяготели к прочим храмам, посвященным богам, олицетворявшим силы природы и природные стихии, и их жителями становились члены общин этих храмов. Затем с конца династии Чжоу начал проявляться новый масштаб правительства; мы находим мощные крепостные валы и городские стены, кварталы обитания аристократии и придворных особ, а также развалины очень крупных зданий. К концу времен династии Чжоу ее главный город Чэнчжоу (пригород современного Лояна в Хэнани) окружали прямоугольные земляные валы протяженностью почти 3,5 километра каждый.

К 300-м годам до н. э. в Китае появилось уже множество городов, и их распространение обусловило все большее разнообразие состава общества. Многие из них подразделялись на три самостоятельные территории: небольшой огороженный квартал аристократии, квартал побольше для ремесленников и купцов, а также поля за пределами стен, с которых кормилось все население города. Одним из важных новых явлений представляется так называемый торговый класс. Землевладельцы вряд ли высоко ставили данное сословие, зато оно обеспечивало обращение денег, по которому можно судить о значительном усложнении хозяйственной жизни Китая и появлении специалистов в сфере торговли. Кварталы купцов и ремесленников отделялись от кварталов знати стенами и крепостными валами вокруг последнего, но они тоже находились в пределах стен города, который нуждался в защите от нападения извне. На торговых улицах городов периода Сражающихся царств встречались лавки, хозяева которых торговали ювелирными украшениями, сувенирами, едой и одеждой, а также трактиры, игорные заведения и притоны разврата.

Весь конец эпохи 1-го тысячелетия был отмечен отсутствием порядка и растущим неверием в критерии, по которым признавалось право на управление государством. Выживание князей, претендовавших на Китай, требовало правительств понадежнее и вооруженных сил помощнее, и часто они радовались появлению новаторов, готовых игнорировать традицию. То же самое можно сказать о системах взглядов, сторонники которых отвергали конфуцианство, и эти системы возникли в Китае, когда на них возник спрос. Одной из них была теория мыслителя V века до н. э. Мо-цзы, проповедовавшего учение о всеобщей любви; люди должны любить себе подобных, как собственных родственников. Кое-кто из его последователей делал упор на этой стороне его учения, другие – на религиозном усердии, то есть поощрении почитания духов. И оно пользовалось большой популярностью у народа. Другой великий китайский мыслитель по имени Лао-цзы (чья слава затмевает тот факт, что нам о нем фактически ничего не известно) якобы составил трактат, считающийся ключевым документом философской системы, позже названной «даосизмом». Эти учения представляются наиболее очевидными в отрицании конфуцианства, ведь их адепты отстаивали радикальное пренебрежение многим из того, за что выступали конфуцианцы, например: уважение установленного порядка, благопристойность и скрупулезное соблюдение традиции с обрядом.

Даосы предлагали ориентироваться на концепцию, уже существовавшую в китайской философии и знакомую Конфуцию, великого Дао или «пути», то есть космического принципа, на котором строится и поддерживается гармонично организованная вселенная. Практическими результатами всего этого могли явиться политический квиетизм (пассивность) и отрешенность; одним из идеалов продвигавшие его сторонники называли то, что жители каждой деревни должны знать, что остальные деревни существовали потому, что ее обитатели слышат крики их петухов по утрам, но им не следует иметь каких-либо дел с соседями, не вести никакой торговли и не заключать никаких политических договоров, связывающих их. Такая идеализация примитивизма жизни и нищеты вступала в прямое противоречие с имперской политикой и идеей процветания народа, предлагаемых приверженцами конфуцианства.

Руководителям всех школ китайской философии приходилось принимать во внимание конфуцианское учение, настолько высокими были его престиж и влияние. Мудрец более позднего IV века до н. э. Мэн-цзы наставлял людей искать благоденствие человечества в конфуцианском учении. Само следование конфуцианским путем служило бы гарантией того, что в основе своей милосердная натура Человека сама проявит себя. Более того, придерживающийся конфуцианских принципов правитель должен прийти к власти и править всем Китаем. В конечном счете, наряду с буддизмом (который к концу эпохи Сражающихся царств в Китай еще не пришел) и даосизмом конфуцианство по обыкновению будет упоминаться как одно из «трех учений», лежащих в основании китайской культуры.

Всеобщее воздействие таких взглядов уловить сложно, но оно представляется огромным. Трудно сказать, сколько людей непосредственно воспринимали эти доктрины, а в случае с конфуцианством период его мощного влияния к моменту ухода Конфуция из жизни еще ждал своего расцвета в отдаленном будущем. Все же нравственное воздействие конфуцианства с точки зрения направления деятельности элиты Китая следует оценить как грандиозное. Им определялись нормы и идеалы поведения вождей и правителей Китая, существующие и в наши дни. Более того, некоторые его предписания, сыновнее благочестие например, распространялись вниз в народную культуру через предания и традиционные сюжеты изобразительного искусства. Таким образом, конфуцианство послужило дальнейшему сплочению цивилизации, многие наиболее поразительные черты которой фактически сформировались в III веке до н. э. Конечно же его положения подвигли правителей Китая обратиться к прошлому своей страны, что придало характерную направленность китайской историографии, и при этом возникли известные препятствия на пути некоторых форм научного познания. Судя по дошедшим до нас свидетельствам, после V века до н. э. традиция астрономических наблюдений, позволившая делать предсказание лунных затмений, пошла на спад. Кое-кто из ученых видел одну из причин заката традиционной астрологии во влиянии конфуцианства на государство. В целом говоря, великие школы этики Китая представляют собой один поразительный пример того пути, на котором обнаруживаются практически все категории отличия его цивилизации от категорий европейской традиции и, разумеется, от категорий любой другой цивилизации, известной нам. Уникальность китайской цивилизации определяется не столько относительным ее уединением, сколько ее живостью.

Для создания Китая потребовалось объединение двух великих сил. Первой из них было непрерывное распространение китайской культуры за пределы территории бассейна Хуанхэ. Сначала китайская цивилизация представлялась в виде крошечных островов в море дикости. Тем не менее к 500 году до н. э. она принадлежала многочисленным, быть может, сотням, что называется, «государств», рассеянных по китайскому северу, области Янцзы и восточной части Сычуани. Эта цивилизация к тому же постепенно охватывала южные и центральные области, где теперь находится провинция Хунань, северные области провинции Цзянси и провинция Чжэцзян. В том же последнем регионе постепенно расширялась территория одного из государств эпохи Сражающихся царств – царства Чу. Притом что это царство многим обязано было династии Чжоу, у него имелось много собственных языковых, каллиграфических, творческих и религиозных отличительных черт. К завершению периода Сражающихся царств мы оказываемся в точке, начиная с которой сцена китайской истории будет значительно расширяться.

Вторым из этих фундаментальных и продолжающихся процессов при династиях Шан и Чжоу стало установление ориентиров для институтов, которым суждено было сохраниться до новейших времен. Среди них следует назвать разделение китайского общества на владевшую землей элиту и простолюдинов. Хотя форма государства должна была глубоко измениться с появлением первых китайских империй, эти различия остались, наряду с укоренившимися образцами великих родов, вполне похожими на кланы, позже возникшие в Римской империи и в средневековой Европе. Существовала к тому же идея незыблемых моральных устоев и приличия, что должно было предотвращать крупные политические разногласия в китайской истории II века до н. э., когда наступила очередь империи Цинь. К тому времени сошлись вместе идеология, общественная организация и культура, в результате чего возник Китай как общность народа и территории, представляющая в глазах стороннего наблюдателя прочное единство.

7

Прочие миры древнего прошлого

Огромные области мира до сих пор едва удостоились упоминания в настоящем труде. Притом что Африке принадлежит приоритет в предании об эволюции и расселении по Земле человечества, а переселение людей на территорию Австралазии и Америки заслуживает особого упоминания, как только разговор заходит об этих давних событиях, начало истории отвлекает внимание исследователя от этих мест. Родиной созидательной культуры, во всех ее проявлениях определившей возникновение цивилизации приблизительно в 1-м тысячелетии до н. э., стали Ближний Восток, бассейн Эгейского моря и Китай. Но для громадных пространств, не упоминавшихся автором до сих пор, обращение к такой хронологии ничего не дает.

Все дело в том, что ни в одном из остальных районов цивилизации, сопоставимой по уровню с цивилизациями знакомых нам Средиземноморья и Азии, к 1000-м годам до н. э. еще не существовало. Замечательные вещи к тому времени были сделаны в Западной Европе и в обеих Америках, но когда им дают должную оценку, то просматривается качественная пропасть между сложностью и ресурсами общественных объединений, представители которых их произвели, и человеческих сообществ древних цивилизаций, внутри которых формировались постоянные традиции. Фактически интерес к древней истории этих областей заключается скорее в том, что они служат иллюстрацией многообразия путей, ведущих к цивилизации. И на этих путях возникает потребность в своеобразных методах преодоления всевозможных вызовов природы. При этом само наследие этих цивилизаций отходит на второй план. В одном или двух случаях есть повод возобновить спор относительно того, что представляет собой «цивилизация», но с точки зрения того периода, о котором до сих пор шла речь, рассказ об Африке или Центральной Евразии, о народах Тихоокеанского бассейна, обеих Америк и Западной Европы представляется совсем не историей, а все еще предысторией. Между ее ритмами и всем тем, что происходило на Ближнем Востоке или в прибрежной Азии, даже когда существовали (как в случае с Африкой и Европой, но не Америками) контакты с ними, просматриваются либо совсем редкие совпадения, либо не наблюдается никаких совпадений.

Уместно начать наше повествование с Африки, ведь там зарождалось человечество. Культура, возникшая в Африке, дала жизнь новой культуре в других частях света. Расселение человечества по планете – очень долгий процесс, и можно полагать, что группы человекообразных существ, вышедших из Африки под влиянием нескольких неизвестных нам причин, приносили новые технические приемы и новые идеи другим себе подобным существам, когда приблизительно 50 тысяч лет назад они двинулись в Европу и в дальние пределы прибрежной Азии. Однако потом, в эпоху древнего палеолита и неолита, поток переселенцев устремляется в других направлениях. Многое еще произойдет в Африке, но период ее максимального влияния на остальную часть планеты давно закончился.

Чем было вызвано переселение, точно сказать мы не можем, но одним из первостепенных факторов следует назвать изменение климата.

Совсем недавно, скажем, около 3000 года до н. э., на территории нынешней пустыни Сахара водились такие животные, как слоны и гиппопотамы; еще удивительнее то, что здесь обитали народы, занимавшиеся стадным разведением коров, овец и коз. Сегодня Сахара считается самой быстрорастущей пустыней в мире. Но то, что теперь представляется безводной пустыней, когда-то выглядело плодородной саванной, рассеченной полноводными реками, стекавшими к Нигеру, а еще одна дренажная система протяженностью 1200 километров замыкалась озером Чад.

Народы, обитавшие на холмах, с которых эти реки брали начало, оставили рассказы о своей жизни в виде наскальной живописи и гравюры, значительно отличающейся от более ранней пещерной живописи Европы, в которой мало что запечатлено, кроме жизни животных, и лишь случайно появляется изображение человека. По этим рисункам можно к тому же предположить, что на территории Сахары тогда собирались африканские и средиземноморские народы, считающиеся одними из предков более поздних берберов и туарегов. Один из этих народов, похоже, на лошадях и боевых колесницах вышел из Триполи и, возможно, завоевал тех, кто занимался пастбищным разведением скота. Так все случилось или совсем иначе, но сам факт их присутствия (как и африканских народов Сахары) показывает, что растительность Африки была когда-то совсем не той, что в более поздние времена: лошадей надо было где-то пасти. Как бы там ни было, когда мы подходим к историческим временам, Сахара уже лишилась влаги, места проживания некогда преуспевающего народа оказались им оставлены, животные ушли, даже притом что прибрежные ландшафты были намного просторнее и плодороднее, чем они выглядят сегодня.

Поэтому, возможно, именно из-за климата мы возвращаемся к Египту, с которого начинается африканская история. Только созидательное влияние того же Египта в основном ограничивалось пределами Нильской долины. При всем потенциальном наличии контактов египтян с носителями другой культуры отследить их не представляется возможным. Можно предположить, что ливийцы в египетских летописях – это тот самый народ, представители которого изображены с их колесницами в пещерных рисунках Сахары, но наверняка утверждать этого нельзя. Когда греческий историк Геродот в V веке до н. э. собрался написать об Африке, оказалось, что о жизни за пределами Египта сообщить ему читателям практически нечего. Африка (которую он назвал Ливией) в его представлении ограничивалась территорией долины Нила, который, по его мнению, нес свои воды на юг примерно параллельно Красному морю и потом поворачивал на запад. Южнее Нила, как он полагал, на востоке лежала земля эфиопов, а на западе простиралась территория необитаемых пустынь. Информации о них он добыть не мог, зато из рассказов путешественников узнал о народе карликов, обладавшем ремеслом чародеев.

С учетом имевшихся в его распоряжении источников информации, с топографической точки зрения получается представление невежественного человека, но Геродот ухватил всего лишь небольшую часть сложной картины. Эфиопы как древние обитатели Верхнего Египта относились к семье хамитских народов, в конце каменного века составлявших в Африке одну из групп, которую позже выделили антропологи. Остальные группы относят к предкам народа сан (в прошлом его часто называли бушменами), населявшим, примерно, открытые области, простирающиеся от юга Сахары до Кейпа, а группа банту, в конечном счете, доминирует в центре, на востоке и в некоторых районах Южной Африки. Нам известно, что с доисторических времен Африка отличалась богатой мозаикой генетического разнообразия, намного большего, чем в остальных уголках мира до недавних волн миграции. Судя по каменным орудиям, культуры, связанные с хамитскими и протохамитскими народами, во все времена выглядели самыми передовыми в Африке до того, как пришло время земледелия. Эволюция в Африке, за исключением Египта, шла медленно. Культуры охоты и собирательства доисторических времен сосуществовали с культурой земледелия до самых современных дней.

Тот же самый рост, начинавшийся где угодно, когда продовольствие стали производить в достаточном количестве, в скором времени изменил структуру населения африканских племен, сначала обусловив уплотнение поселений Нильской долины, послужившее предварительным условием появления египетской цивилизации, а потом – нарастив африканское население к югу от Сахары до самых лугопастбищных угодий, разделявших пустыню и экваториальный лес во 2-м и 1-м тысячелетиях до н. э. Похоже, именно так шло распространение земледелия с севера на юг Африки. К тому же так могло идти открытие ценных для питания зерновых культур, более подходящих для тропических условий и новых почв, чем пшеница и ячмень, пышно произраставшие в Нильской долине. К этим злакам относятся просо и рис саванн. Лесистые области нельзя было использовать до тех пор, пока не удалось обнаружить новые, подходящие для них растения, завезенные из Юго-Восточной Азии и, в конечном счете, из Америки. Все это произошло после библейского рождения Христа. Таким образом, удалось установить одну из главных особенностей африканской истории – расхождение культурных тенденций в пределах соответствующего континента.

К тому времени в Африку пришло железо, и вследствие этого началось первое освоение африканских рудных месторождений. Все происходило на территории первого после Египта африканского государства, сведениями о котором мы располагаем. Речь идет о царстве Куш, находившемся вверх по течению Нила на территории нынешнего Судана. Там изначально проходила предельная граница деятельности египтян. После поглощения Нубии, на территории данного суданского княжества, занимавшего территорию южнее, египтяне разместили свои гарнизоны, но около 1000 года до н. э. здесь возникает самостоятельное царство, несшее на себе глубокие родовые отметины египетской цивилизации. Вероятно, его населял народ хамитской группы, а столицей служил город Напата, стоявший у Четвертого порога Нила. К 730 году до н. э. царство Куш достаточно окрепло, чтобы подчинить себе Египет, и пять из его царей правили в качестве фараонов, известных по истории как XXV, или Эфиопская, династия.

Однако им не удалось предотвратить закат цивилизации Египта. Когда на Египет напали ассирийцы, кушитской династии наступил конец. Притом что в царстве Куш продолжала существовать египетская цивилизация, фараон следующей династии все равно вторгся в Египет в начале VI века до н. э. После этого кушиты тоже начали раздвигать свои границы дальше на юг, и при этом в их царстве произошло два важных изменения. Оно стало больше походить на африканское государство, в его языке и литературе отобразилось ослабление египетских тенденций, и его границы расширились настолько, что на новых территориях удалось обнаружить железную руду и топливо, необходимое для выплавки железа. Приемы выплавки железа кушиты позаимствовали у ассирийцев. Новая столица кушитов в Меро превратилась в металлургический центр Африки. Железное оружие дало кушитам соответствующие преимущества над их соседями, а с помощью железных орудий удалось расширить площадь возделывания зерновых культур. На этой основе около 300 лет процветала цивилизация в Судане, но этот период выходит за исторические рамки, рассматриваемые нами в данном разделе.

Ясно, что история человечества в обеих Америках намного короче, чем в Африке или где-либо еще. Около 20 тысяч лет назад, после того, как азиатские народы перешли в Северную Америку, они медленно, в течение нескольких тысяч лет, просачивались на юг. Следы пещерных людей в Перуанских Андах датируются на целых 15 тысяч лет ранее. Разные районы обеих Америк разительно отличаются с точки зрения климата и природы; в этой связи вряд ли стоит удивляться тому, что археологические находки свидетельствуют в пользу практически такого же разнообразия стиля жизни, основанного на богатых возможностях для охоты, собирательства и рыбной ловли. Чему учились американские племена друг у друга, нам узнать не дано. Бесспорно то, что представители некоторых из американских культур пришли к изобретению земледелия независимо от Старого Света.

Разногласия возможны лишь по поводу точных сроков, когда это произошло, потому что, как ни парадоксально, мы располагаем богатыми сведениями о раннем культивировании растений, в то время как масштаб этого дела нельзя обоснованно назвать земледелием. Тем не менее такое судьбоносное изменение произошло позже, чем в Плодородном полумесяце. Кукурузу в Мексике начали возделывать около 2700-х годов до н. э., но сорт, известный нам сегодня, был выведен в Центральной Америке к 2000-м годам до н. э. Такого рода достижение обусловило образование крупных оседлых общин земледельцев. В более южных районах примерно в то же время начинают появляться картофель и маниока (еще один крахмалистый корнеплод), также есть признаки того, что немного позже кукуруза распространилась на юг от Мексики. Вместе с тем изменения везде проходили постепенно; говорить о какой-либо «аграрной революции» в обеих Америках как о внезапном событии еще менее правомерно, чем делать такие выводы относительно Ближнего Востока. Все же изобретение земледелия оказало влияние, которое можно назвать революционным. Сладкому картофелю батату, культивирование которого началось на территории Мексики и Центральной Америки, суждено было распространиться по всему бассейну Тихого океана в качестве средства пропитания островных земледельческих общин за несколько веков до того, как на европейских галеонах колониальной эпохи его перевезли в Африку, бассейн Индийского океана и на Филиппины.

Земледелие, деревни, ткачество и гончарные изделия появляются в Центральной Америке до наступления 2-го тысячелетия до н. э., и ближе к его завершению возникают изначальные подвижки в культуре, произведшие на свет первую признанную всеми учеными американскую цивилизацию. Речь идет об ольмекской культуре восточного побережья Мексиканского залива. Она сосредоточивалась, как представляется, вокруг важных обрядовых сооружений в виде огромных пирамид из утрамбованной земли. В этих местах обнаружена исполинская монументальная скульптура и фигурки из нефрита тонкой резьбы. Стиль этой работы нигде больше не встречается. Древние мастера ольмеков сосредоточивали свое внимание на изготовлении человеческих и напоминающих ягуара фигур, иногда их изображали вместе. На протяжении нескольких веков после 800-х годов до н. э. этот стиль преобладал во всей Центральной Америке вплоть до территории, теперь ставшей Сальвадором. Он появляется как-то сразу, без антецедентов или прообразов в болотистом, лесистом районе, что затрудняет его объяснение с хозяйственной точки зрения. Все-таки нам не хватает знаний, чтобы объяснить, почему цивилизация, которой где бы то ни было потребовалась бы относительно просторная речная долина, в Америке смогла возникнуть на такой не подающей больших надежд почве.